Небо было густым и жирным, липло к пальцам. Белые солнышка ромашек таращились из высокой травы. Леда рассмеялась. Звонко, просторно. До самого края этой бескрайности… Сбросила кузовок с плеча, и сама вслед за ним скользнула на сырую, холодную еще землю. К концу лета матушка-земля прогреется чуть ли не насквозь, станет потрескавшейся, грубоватой. А сейчас она еще дышит весенней свежестью.
Об осени Леде думать не хотелось. Осень – пора свадеб. И уж в этом году ее непременно отдадут из родного дома – пора, мол! И так в девках засиделась… А до того, что у нее страх комком в горле – кому дело?
Сны виделись Леде дивные: то золотая яблоня на зеленом холме, то пламенная птица в небе, а то старец-скиталец, вроде тех, что заходят иногда к ним в деревню с сумой за плечами да с посохом, только у тех-то лица всегда усталые и глаза опущены. А у этого взгляд ясный. Глядит он Леде в глаза и головой качает, а ей и боязно и радостно так…
О своих снах Леда никому не рассказывала. Как и о многих мыслях своих. Как и о том, что она порой видела, убегая в чистое поле. Даже бабке Смеле не решалась поведать. Но бабка-то диковинных рассказов от других не ждала – сама была на них мастерица. Говорила она и о лесах, где каждое дерево живое и, корни вынимая из земли, ходит-бродит, само себе местечко под солнцем выбирает; и о синих горах, откуда на небо серебряный мост переброшен; и о девке Полевнице, что по цветочкам скачет да песенки распевает, а коли ей какой парень приглянется – уведет за собой в поле, а там обернет в куст и ну его венками украшать да плясать вокруг него. Ну да Полевницу-то Леда и сама видывала. Маленькая такая, верткая. Сразу и не признаешь – простая девчушка с виду. А в глазах-то у нее – молнии. Только заглянешь – ноги к земле прирастут. Но Леду Полевушка любила. Даже помогала ягоды собирать один раз. Леда после того семь ночей спать не могла да из дому нос показывать боялась. «Я – говорит – знаю, где клад. Хочешь – местечко укажу? Золота там… Немеряно.» Леда благодарствовала и отказалась. А Полевушка сразу заулыбалась. «Это, мол, правильно. Золото тебе ни к чему. Видно по тебе – добрая ты девица. Я вот тебе женишка призову. Из-за самого из-за синего леса. Да такого, что во всей деревне отродясь не видывали». Леда снова отказаться хотела, а не тут-то было. Девчушка хохочет, подмигивает, а огонь в глазах разгорается. «Э не! Золото тебе ни к чему, а вот женишок – другое дело. Ты только до следующей осени подожди, а то путь из-за леса долог больно, боюсь, к этой-то осени не поспею». Говорит, а сама ягоды Леде в кузовок знай кидает, да все крупные да спелые. А когда уж совсем уходить собралась, посерьезнела вдруг. «Я вот что, тебе дам колечко на память, чтоб ты знала: я не обману, да чтоб не забыла ненароком. А ты мне… ну да хоть прядь волос отрежь, чтобы и я не сомневалась». На том и разошлись.
С тех пор вот уж три осени. Леда давно поняла: пошутила Полевница. Да только запало ее обещание Леде в сердце. И все парни в деревне не такими чудятся, каким тот из-за синего леса должен быть. И нарушить договор тоже ведь страшно. Колечко-то Леда на веревочке на шее носила. Чтоб родные не заприметили. И в том месте, где оно кожи касалось, у Леды теперь все страхи жили.
Возвращалась Леда домой синим вечером. Ребятишки во дворе в лапту играют. Да коров с пастбища домой гонят. Мать с ведром молока в руках глядит на дочь косо: «Целый-то день за ягодами! Бездельница ты, потому тебя и замуж не берут…» А у Леды чуть пониже шеи Полевушкино колечко от таких слов мигом в огонь оборачивается. «А вот увидите, матушка, и у меня женишок будет, да какой! Такого во всей деревне сроду не видывали…»
На парней Леда не заглядывалась, потому, может, Брана долго не примечала. А приметила как-то враз: не присматривалась, не оценивала, подружек о нем не выспрашивала. А увидела краем глаза – и сердце обмерло. Той ночью сняла она с шеи колечко, выбралась из избы и в уголке двора в землю зарыла.
Так все и ладно. Бран – парень видный, девка глаз с него не спускает, да и сама Леда недурна: в щеках – кровь, в волосах – лен. Беда ли, что чудн;я немного. Тут и о свадьбе стали поговаривать. А только Леда разом сникла, не ест, не спит, из дому не выходит, за работу и взяться не может, а Браново имя только услышит – и в слезы. Бабки говорят: ничего, бывает… Девичество, мол, ясное дело. И батюшку с матушкой покинуть жалко, и в чужой дом идти страшно. Поплачет девка – и пройдет. А то, что Бран ей по сердцу, так это ведь за версту видно.
Только чем ближе к осени, тем Леда бледнее да смутнее. Мать уж бояться начала, как бы не померла девка. Только осенью так дело обернулось, что о свадьбах люди и думать позабыли.
Поселился в лесу за деревней оборотень. Здоровенный волчище, глаза огненные, а зубы-то… лучше и не глядеть. Людей, правда, не трогал – скотину таскал. Да только тем, кто его видел, бабки потом три дня испуг выливали.
Ну, в деревне, ясное дело, переполох. Матери детей на руках носят, на землю боятся поставить. Коров на пастбище выгнать некому. Самое время урожай собирать, а никто через порог избы переступить не смеет. Бабки руками разводят. Что против оборотня-то поделаешь? Тут вспомнил кто-то, что в одной деревне, верст за сорок, колдун живет. Он, будто, только тем всю жизнь и занимался, что оборотней изгонял. Только вот беда – путь-то в ту деревню прямехонько через лес лежит. Охотников колдуна доставить, прямо скажу, немного набралось. Так и сидят люди по своим избам да зубами стучат от страха. Как вдруг весточка разнеслась по деревне: есть человек, кто за колдуном согласен пойти – Леда. Ополоумела девка, одно слово. Впрочем, ей-то что? Люди за порог не смеют ступить, а она каждый день в поле за ягодами бегает. «Меня, говорит, оборотень не тронет». Ну, коли так, значит, так тому и быть. Долго в путь не собиралась – кузовок через плечо, и – из дому.
День за днем. Нету Леды. У матери все глаза заплаканные. Хоть и чудная, а все дочка ведь. Как вдруг однажды к вечеру вернулась. Одна, без колдуна. Глаза горят, щеки красные. Болтает без умолку, только что в пляс не пускается. «Колдун, говорит, идти отказался. Он с оборотнями никогда дела не имел и иметь не хочет».
Как вернулась Леда, на Брана и не глядит больше. Целыми днями в поле пропадает. И пошли слухи, будто она там видится с кем-то. Заметили женщины: сидит на берегу ручья, а он – рядышком. За ручку ее держит и рассказывает что-то. А она-то глаз с него не сводит, сияет, улыбается… А дома ни с кем не разговаривает, знай под нос себе песенки мурлычет или вот еще, приговаривает: «Ледушка-голубушка, вот как! Ледушка-лебедушка! Слыхали вы?»
Полевушка-то, значит, не обманула: явился к Леде жених. Высокий, статный, откуда взялся – никто не ведает. Как из-под земли вырос. По деревне идет, и прямо к Лединому дому. А она, будто знает, уже на крылечке поджидает. Он – к ней. Мать с отцом за ее спиной. Он – к ним. Сватать, мол, вашу красну девицу пришел. А те и не знают, плакать или смеяться. Жених – по всему видно – богатый. Только чудно как-то, откуда пришел и отчего сразу за Ледой-то? Ну да что размышлять без толку? «Отдадим дочку» – решили. Только о свадьбе сговариваться – а жених-то хлоп! Об землю! Да через голову! Да в волка! А Леда уже на спине у него!
Как он ее увез, вся деревня видела. Стояли у своих плетней и смотрели. А волчище и впрямь огромный был.
Май 2005