Печь играет огнем, крутить мама веретено. За окном летит и кружит вальс без напарницы желтый лист клена как в невесомости.
Я научился воспринимать умиротворенность природы во всем ее красе и величии. От этого в моем отроческом мозгу зарождались несвойственные далекие от детства мысли и размышления. Надоедливо ворошились иногда мысли о жизни и о смерти.
«Неужели, - задумывался я в позе философа, подперев подбородок, - и меня когда-то закопают в сырую землю и поставят памятник, возможно весомый и строго красивый. Родился и умер. Пройдут годы и позабудут, что был такой. Стоит ради этого жить?! И ничего не измениться от того, что тебя не стало», - качал я головой с такой взрослой серьезностью, что самому становилась смешно своя же важность. Но после выпрямлялся, вздыхал полной грудью и продолжал:
«Самое страшное не смерть, а жалость, возможно и страх, что ты больше никогда не услышишь пение птиц, раскаты грома, мелодию песен, ворчанье мамы, взбучки учителей, не увидишь зарю, зелень листвы, переливание радуги, улыбку любимой; не сможешь созерцать и мечтать, радоваться и злиться; никогда не побежишь по прохладной от недавнего дождя земле и грязь, не будет выпирать сквозь пальцы как тесто; не поспоришь с Гази, не помечтаешь с Гасаном; нет ни шалости, ни грусти. Даже не чувствуешь холод глины. Ни пустоты, ни пространства, ни времени, ни покоя…»
НИЧЕГО!
Я останавливал мысли и вздрагивал. Мне становилось жутко. Покидал одиночество и шел к людям или заводил разговор с мамой, с братом.
Великие до абсурда мысли бороздили мои мозги. Порой они возвышались до пожертвования себя во имя счастья и благополучия других, а иногда странствовали в зигзагах романтики и опускались до пакости, преступления, трусости и подлости, или уносились прозрачной дымкой, дразня струны тщеславия и честолюбия, героизма и отваги. Однажды я восхитился своему открытию: «Как прекрасно, что ничего нельзя изменить, что есть всему начало и конец»!
Размышляя о жизни и смерти, я забывал, что есть работа, увлечения, страсть, погода, учеба в школе.
- Почему люди умирают? – как-то с тоской спросил я у Гази.
- Чтоб уступить место тем, кто рождается, - почти не задумываясь, откликнулся он и был так доволен своим ответом, что мне стало завистно.
- А знаешь, почему люди бояться смерти? – задался я вопросом, не от того, что мне интересен, услышат его ответ, а сообщить свое видение (по моему убеждению, самое правильное).
- Потому что страшно и больно, когда умираешь, - ответил он, будто ему уже несколько раз приходилось умирать.
- Нет, - возразил я со знанием проблемы. – Я думаю потому, что оттуда еще никто не вернулся, и никто не знает, что его там ждет. Неизвестность придает людям больше страха, чем боль.
В тот момент на моем лице было столько напущенной серьезности, что Гази невольно улыбнулся и подозрительно посмотрел на меня.
- Откуда ты все это придумываешь? Один только Аллах знает, что и как бывает, - помотал он головой.
- Как ты думаешь, твой отец сейчас в раю или в аду? - задался я почему-то вопросом, вспомнив Умар-аци.
Он так посмотрел на меня, будто спрашивал, «что ты ко мне пристал?», но ответил серьезно.
- Если, в самом деле, есть рай, то отец там, - с такой категоричностью заключил он, что если я до этого еще и сомневался, то его ответ, убедил, что мой сосед именно там и даже успел загордиться, что его сын мой друг.
- А ты знаешь, почему люди придумали рай и ад?
- Почему придумали?! Никто их не придумал, они просто существуют по велению Аллаха.
- А я думаю, что это выгодно для тех, кто хочет как-то запугать людей при жизни и держать их в страхе перед неизбежностью.
- Чего бояться-то. Какая разница, ты же мертвый.
- Все-таки интересно. Все говорят, что Аллах существует, но его до сих пор никто не видел.
- В этом и есть его могущество. Если его могли бы увидеть и знали, что он на самом деле существует, люди жили бы совсем по-другому. – Он задумался, и такая еле заметная лукавая улыбка родилась в уголках губ. – Когда я знаю, что меня вызовут к доске, я хоть что-то читаю. Если нет…, - махнул он рукой….
- Тогда с ним (Аллахом) можно было бы договориться? – усмехнулся я.
- Я бы попросил у него денег побольше и чтобы никогда не наступала зима и чтобы Сакинат полюбила меня как в индийском кино. Ха-ха-ха, - браво закончил он и так беззаботно зашагал прочь.
Как он вспомнил Сакинат, мысли мои легкими крыльями перенеслись в грезы. Меня окутала непонятная душевная тоска неудовлетворенности. Я вздохнул, отошел. А внизу в сонном покое застыло ущелье и только прозрачный Сулупан играл и ворковал как ребенок перед сном.
Я вспомнил Барият. Ее улыбку и непослушную русую челку над беспокойными карими глазами. «Какая жалость, что я незнаком с Аллахом всемогущим…» - не докончил я, но в душе знал, что мне нужно.
- Гамзат! – окликнул меня Гази бравым голосом, - был бы я Аллахом, то создал бы я мир вечной любви, молодости и весны….
Какая жалость, что ты, мой друг, не Всевышный!!!
Эти слова друга бальзамной стрелой пронзили меня. «Вот идеал мира, в котором я хотел бы жить и умереть».
… Желтое солнце медной тарелкой закатывалось за горы. Повеяло холодком. С северного холма в затылок дышала зима. В предвечерную тишину утопало село. Помрачнели горы в сером своем одеянии и поседевшие их вершины блестели серебром первого снега под алыми лучами и покоились мудростью веков. Сумерки рождали ночь. За окном тишина безмолвия и прохлада. А над всем этим наблюдал Аллах.
Есть ли Он?!