1.
Когда я в конце сентября 1941 года вернулась в Москву из Владимира, то знала, что первого сентября московские школы не открылись. Детей школьного возраста в городе оставалось мало, большинство было эвакуировано, но всё же оставшиеся школьники первого сентября за парты не сели. Основная причина – это наступление немцев на Москву, это ежедневные, точнее, еженощные налёты авиации, тяжёлые бои за Москву, близость фронта. Не было смысла организовывать детей для учёбы, собирать в школы, если может случиться, что начнутся уличные бои. Постоянно я слышала разговоры взрослых, что с Москвой поступят как Кутузов – Москву сдадут, а потом немцев выгонят, как французов. Конечно, это были наивные суждения, просто хотелось объяснений: как могли допустить, чтобы фашисты так близко подошли к Москве! Но я со своей интуицией твёрдо заявляла: «Нет, Москву не сдадут.» Взрослые говорили о сибиряках, которые идут на помощь Москве. Разговоры велись давно и у меня навсегда осталось в памяти, что это легендарные сибирские части спасли Москву от сдачи врагу. Немцев погнали от Москвы в декабре 1941 года, и угроза захвата Москвы миновала.
Детей в Москве осталось мало, но сколько бы ни осталось, надо было восстановить школьную жизнь. В Москве некоторые школьные здания были отданы под госпитали. Так, например, наша школа №327 в Большом Вузовском переулке, где я с братьями училась перед войной, стала госпиталем. В 1941-1942 учебном году было пропущено четыре-пять месяцев. Как организовать занятия, чтобы и программу выполнить, и детей не перезагрузить. И придумали, считаю – блестяще. Тогда я ещё не могла оценить консультационных пунктов. Но теперь восхищаюсь.
Всем объявили, что дети школьного возраста должны прийти в такие-то школы по своим районам. Я поступила в седьмой класс консультационного пункта. Сначала было две группы семиклассников. В моей – четыре или пять человек, в другой группе четверо. Через несколько дней нас объединили в одну группу. Так получилось, что из другой группы к нам перевели девочку, с которой мы стали вместе возвращаться домой, с чего и началась наша многолетняя дружба. Это была Галина, жившая рядом.
Нам объяснили как будут проходить занятия. Всю программу за седьмой класс разбили на части. Три месяца мы проходили всего три предмета, например, русский язык и литература, география, иностранный язык. Следующие три месяца только математика, история и т. д. Занятия были каждый день. Учителя имели возможность с каждым из семи учеников заниматься глубоко, почти индивидуально, опрашивать на каждом уроке методом собеседования, а после контрольной тут же проверка, разбор ошибок и тому подобное. Годовая учебная программа осваивалась быстро. Мы учились охотно. Все мы закончили семилетку, получили свидетельство об обязательном среднем (семилетнем) образовании. Это был уже 1942 год.
2.
В августе 1942 года из учеников консультационных пунктов нашего района организовали группу примерно в двадцать человек мальчиков и девочек и отправили в один из крупных колхозов Зарайского района. Там мы пробыли около месяца. Погода стояла отличная. Я поехала с удовольствием, Физического труда не боялась. Питание – не хуже, чем дома, а может даже лучше, во всяком случае, супы всегда мясные, каши, молоко. Колхоз относился к нам хорошо. Девочки пропололи огромное поле, где росла гречиха. Мы иногда набирали уже созревающие зёрнышки в ладошку и отправляли в рот. Это было полезное дополнение к питанию. Мальчишек возили куда-то на другие, более мужские работы. После гречихи мы на поле, где только что скосили зерновые, собирали колоски, делали всё быстро и тщательно. Уставали, крепко спали.
Мальчишки жили своей отдельной жизнью. Дружбы у нас не было. Все мы были из разных школ, раньше друг друга не знали. Единственное, что нас объединяло, это нелюбовь к нашей руководительнице. Мы даже её как-то презирали. Она ничего не делала. Готовила одна из девочек и дежурные ей помогали. На работу она не выходила, хотя мы предлагали ей пополоть с нами. Иногда она тихо прогуливалась мимо нас мелкими шажками. Мы считали, что если идёт война, то каждый из нас, не взирая на возраст и положение, должен трудиться в поте лица. Мальчишки раз её даже спросили: почему она ничего не делает? Руководительница ответила спокойно и равнодушно, что послали её только надзирать за нами, а делать своими руками что-либо она не обязана. Справедливости ради надо сказать, что она была пожилая женщина и возможно не здорова.
Когда мы закончили работу, то узнали, что нам, как и колхозникам, начисляли трудодни, и сейчас мы получим соответственно заработанным трудодням, овощи. И вот каждому из нас дали по мешку овощей: картошки, моркови, луку, свёклы, капусты. Мешки тоже выделил колхоз. Подогнали грузовик, погрузили нас с мешками и довезли до станции. Только позже я поняла, как в колхозе было всё организовано и упорядочено.
Погрузку в вагон организовали мальчишки. В Москве на станции Курского вокзала нас ждала неприятная новость: все пассажиры должны пройти санобработку. Что это такое, знали по наслышке: будут парить нас и одежду от насекомых. Мы возмутились. В колхозе мы жили в отдельном доме, всё было чисто. Поездом ехали не долго, нигде даже не сидели, не спали. Вшей ни у кого не было. Решили сбежать. Пока служащие вокзала загоняли других пассажиров с поезда на санобработку, а на нас, детей, никто внимания не обращал, мы потихоньку отделились от толпы. Один из мальчиков сказал, что знает лаз, через который мы выйдем на улицу. Нашли лаз, выбрались через него на Садовое кольцо и каждый со своим мешком быстро пошёл домой. Как я тащила мешок, как я его дотащила до дома – не могу объяснить. Это был мой первый заработок, несу всё же продовольствие! Наверное, это придавало силы, а потом – месяц, проведённый на воздухе, здоровая пища, физический труд, сознание, что помогали фронту, вот и донесла.