Учебный день на военной кафедре заканчивался двумя часами самоподготовки. Офицер-преподаватель давал задание, предупреждал о строгом соблюдении дисциплины и уходил.
Начиналось странное времяпровождение. До зачетной сессии несколько месяцев – зубрить лень. Да и не очень представлялось рациональным учить то, что наверняка забудешь и придется учить заново непосредственно к зачету. А в тезис «повторение – мать учения» в молодости верится слабо. Поэтому на самоподготовке лишь отдельные усердные индивидуумы занимались самообразованием, а большинство – играло в балду, разговаривало, читало, спало, просто дурачилось. Иногда, особенно ранней весной, все вдруг ошалевали от двухчасовой маяты. Невозможно представить, какими абсурдными действиями может выплескиваться избыток сил, здоровья и дури во время вынужденного безделья – это и жонглирование, и стойка на голове, и армрестлинге… Кто-то начнет – остальные мгновенно подхватывают.
В середине марта на самоподготовке по фортификации Евсеев вытащил из ниши стола шапку сидевшего с ним Злотина и от скуки запустил ее в Ярцева. Потревоженный Ярцев швырнул ее назад в Евсеева. Злотин перехватил свою собственность, а в качестве возмездия выхватил шапку Евсеева и тоже бросил ее в кого-то. Так как шапки, в данном случае зимние, были у всех (они являлись неотъемлемой частью формы одежды студента на военной кафедре – чтобы, как говорится, не к пустой голове руку прикладывать), с этого эпизода все и закрутилось! Несколько шапок минут пять порхало, как бабочки, по аудитории, пока владельцы не прибрали их к рукам. Каждый норовил кинуть чужую шапку и сохранить свою. Наконец в воздушном пространстве аудитории осталась одна кроличья шапка, принадлежавшая Гришунину, который старательно срисовывал конструкцию блиндажа.
В самом начале забавы сосед Гришунина выкрал ее и отправил в полет, а чтобы Гришунин не заметил пропажу, подсунул ему свою шапку. Гришунин был прагматиком, не любил попусту тратить время и не одобрял царящего вокруг веселья. Но пока его шапка, как ему казалось, находилась при нем, относился к буйству однокурсников снисходительно. В руках он держал карандаш и линейку, поэтому контроль над шапкой осуществлял правым коленом, которым прижимал ее к днищу стола. Время от времени он поднимал голову, оглядывал умирающих от смеха товарищей, летающую по аудитории шапку и качал головой – мол, как дети себя ведете!..
Уже десять минут шапка Гришунина летала по аудитории, а он невозмутимо рисовал блиндаж. Одних от смеха начала пробирать икота, у других стало сводить мышцы живота – пора было прекращать это самоистязание! Конец комедии положил Ярцев. Со словами «Да проснись же ты, тюфяк!» он со всей силы швырнул шапку в Гришунина. Взбешенный Гришунин, которому шапка попала в лицо, схватил ее, размахнулся, чтобы нанести ответный удар, и вдруг замер, пронзенный невероятной догадкой.
– Это же моя шапка! – изумленно произнес он, оглядываясь по сторонам. – Как же так!?..
Все грохнулись от последнего приступа гомерического смеха. Да, верно подмечено, своя рубашка ближе к телу…