Ещё 21 июня я не знала, что за плечами всех нас, советских людей, стоит чёрная жестокая безжалостная мгла, беда, да такая, что изменит жизнь, судьбу страны, всех близких. А я из болезненной нежной девочки превращусь в голодного, худющего, страдающего подростка. Сегодня была черта, а на завтра нам всем пришлось её переступить.
22 июня 1941 года к нам вдруг вошло несколько человек: врачи, медсестры, нянечки. Включили радио. Только в нашей палате висело радио, чёрная круглая «тарелка». Мы услышали (как я потом узнала) обращение Молотова с торжественным объявлением, что началась война. И тут я почувство¬вала как сердце у меня сжалось, предчувствие надвинувшейся беды всю меня пронизало и я горько заплакала. Меня стали утешать: «Девочка, не плачь, это ненадолго. Через две недели наши войска их вышибут с нашей земли». Говорили уверенно, я думаю, что в тот момент многие в это верили. Я ответила: «нет, война будет длиться 5 лет». Это было интуитивное предсказание ребёнка. Позже я об этом говорила и дома, что война надолго.
Нас, выздоравливающих, стали быстро выписывать. Готовили больницы для госпиталей. За мной приехала бабушка и на неделю раньше повезла меня домой, чему я была очень рада.
До трамвая мы долго шли пешком. А Москва уже преображалась. Окна магазинов и учреждений на первом этаже были завалены мешками с песком. Заметно уменьшилось количество мужчин на улицах. Многие женщины несли на плечах противогазы. Меня это почему-то позабавило, так как ни в какую «газовую атаку» я не верила. В школе нас учили пользоваться противогазом, и дома у нас был противогаз, которым мы, дети, играя, пугали собаку. Выражения лиц у прохожих были озабоченные, хмурые. В некоторых местах уже были помещены огромные металлические «ежи», которые могли преградить путь танкам.
Дома я узнала, что брат Борис также поступил в артиллерийскую спецшколу, куда уже был зачислен старший брат Алексей, а меня решено было отправить на лето к родственникам во Владимир.
Мы с бабушкой уехали во Владимир примерно в июле. В начале сентября, знакомый маме адвокат, привёз меня обратно в Москву. Это было трудно, т.к. выезд из Москвы был свободный, а въезд – по пропускам. Бабушке удалось вернуться в Москву только через три месяца.