I
Тишина. Начинается всё с эпиграфа. Он написан неровным почерком (желательно маркер)на картоне, возможно куске картнонной коробки: "Ад - это другие. (Жан-Поль Сартр)". Камера медленно отъезжает и мы видим, что эту картонку держит в руках нищий сидящий у входа в метро. Внешность его не важна, главное, чтобы он был похож на бомжа, но не был слишком отталкивающим. Во время отъезда камеры начинает звучать музыка (пример треков: "Ozymandias – Les r;ves orientaux", "Ozymandias - Hiroshima - Nagasaki" ). Мимо проходит ГГ (главный герой).
Идут вступительные титры. Играет всё та же музыка, пример которой был написан выше. ГГ спускается в метро. Камера расфокусирована, она как бы подглядывает за ГГ (т.е. снимает из-за стены, из-за спины прохожего и тд). Всё мутновато, будто в тумане. Ракурс меняется каждые 3-5 секунд. Сцена длится 4-7 минут. Эта фишка уже в самом начале говорит зрителю о том, что ГГ страдает деперсонализацией. Т.е. хотя повествование и ведется от первого лица, но ГГ видит себя издалека, от третьего лица, как бы сам к этому действию не причастен.
Следующая сцена: ГГ стоит на краю платформы. Он пьян. Немного пошатывается, не может держать равновесие. Его волосы нечесаны. На лице выбивается недельная щетина. Под глазами синева, будто он не спал несколько дней. ГГ одет в серенький невзрачный плащ. Под плащем голый торс. Чтобы зритель это заметил - верхние пару пуговиц будут расстегнуты. На ноги можно надеть какие-нибудь шорты или спортивные штаны (ну вообщем что угодно, резко контрастирующее с плащем). Обут он в домашние тапочки. В руке держит бутылку недорогого (но и не самого дешевого!) алкоголя. Лицо должно быть апатичным, без эмоций. На нем явно должна быть видна печать безучастия. Сама станция освещается электрическим светом, не ярким. Людей - всего пару человек. Тишина. Для создания угнетающей атмосферы можно добавить еда слышный монотонный шум. Камера сбоку наползает на ГГ. Грустный, чуть ли не выплаканный, голос ГГ звучит за кадром:
"Если человек говорит, что его жизнь никчемна и бесполезна, то просто приставьте к его горлу нож. Приставьте так плотно, что можно было бы почувствовать лезвием тонкую ниточку его, так называемой, никчемной жизни. Вцепитесь в рукоятку так крепко, чтоб казалось, будто нет уже пути назад, и вы вот-вот одним движение вспорите мягкую кожу шеи, разрубите горло и упретесь в позвоночник, а его кровью омыв своё лицо. Дайте почувствовать ему свою ярость. И тогда, уверовав в неизбежность скорого конца, человек возлюбит свою жизнь сильнее, чем когда-либо. Страх очистит его душу. и будьте уверены, сразу же после того, как вы уберете от его горла нож, якобы дав ему шанс, он побежит к забытой жене, которой изменял на протяжении нескольких лет, и приласкает её как в первый раз; он потратит все свои деньги не на субботний стриптиз, а на игрушки детям и ожерелье любимой; он бросит курить, пить; он станет впервые по-настоящему счастливым. Нужно напомнить человеку о смерти, чтобы показать настоящую цену жизни. Для этого она и придумана. Верьте вы хоть в Будду или Иисуса, или не верьте вообще - за секунду до неминуемого финала вы будете умолять об отсрочке. Но, поверьте,- это уже не про меня. Приставь кто-то к моему горлу нож, я б сам шее напоролся на лезвие. Во мне крепко засели одиночество и бессилие, тоска и боль. Слишком глубоко. Как огромный паразит в кишках старой бездомной дворняги. От этого уже не избавят никакие врачи. Излечить может только смерть."
Следующая сцена. Старушка - средний план. Она с недоумением и страхом косится в сторону ГГ. ГГ замечает это. Он как бы заставляет себя улыбнуться. Улыбка больше походит на безумный оскал, нежели на проявление добродушия. "За ваше здоровья!" выкрикивает ей и демонстративно залпом допивает бутылку. Бабушка в растерянности. "Мы сами копаем себе могилы. - говорит с иронией ГГ, поднимая руки к потолку. смотрит вверх. - мы ведь уже под землей! Метро - одна сплошная братская могила для еще не умерших, но уже и не живых людей!" Бабушка испугана, отворачивается. За бабушкой стоит женщина с ребенком лет 7. Ребенок стоит прямо перед мамой, а та держит его за плечи. Внешность и одежда не важны. Они делают шаг назад. "Взгляните! Вы ведь уже мертвы! Вы часами сидите в своих офисах как зомби, вы ксерокопируете ксерокопии,вы лижите начальству задницы и ждете очередной порции чужих страданий, залитых на Ютуб. Хлеб и зрелища. (голос нарастает. ГГ злится, жестикулирует руками) Хлеб и зрелища! Жратва и чужие страдания! Кормёшка и чья-то смерть!" ГГ на секунду замолкает. Он наклоняется и опирается руками на ноги, чтобы отдышаться. Как будто пробежал несколько километров. Затем уже тише продолжает: "За всем этим вы потеряли душу... Вас уже нет. Так, что давайте! Доставайте телефоны, включайте камеры! я предоставлю вам немного радости на сегодняшний день!" Мать с ребенком и старушка отступают от ГГ. Они напуганы. Мать обнимает голову ребенка и прижимает к своему животу, как бы не позволяя ему смотреть в сторону этого сумасшедшего незнакомца.
Гремит подходящий поезд. Мы видим лицо ГГ. Оно не выражает никаких эмоции, но с нарастающим грохотом вагонов, на нем проступают нотки умиротворения. Глаза медленно закрываются. Голос ГГ за кадром:
"Ну вот и конец моей истории. Гремит рельсами. бежит тяжелой линией, которая вот-вот перечеркнет всю мою никчемную жизнь. Конец депрессиям, алкоголизму, постоянному самобичеванию, бесполезности, ощущению пустоты, тошноты. Конец страданиям... Я больше не услышу автоответчика Виктории (ну или любое другое имя), криков начальника. Меня больше не будет сводить с ума рев неугомонных улиц. Хватит с меня этого! Всё зашло слишком далеко..."
Из туннеля пробивается свет. Грохот всё громче и громче. ГГ соскальзывает вниз...
продолжительность первой части от 10 до 15 минут
II
Теперь мы должны показать события До. Нужен ли какой-то переход? я не уверен.
Тишина. Вообщем в докторах я не шарю, так что тут два варианта. ЛИбо ГГ на приему у обычного психиатора (хз как их называют) в обычном кабинете (что я крайне не советую как вариант - это более правдоподобно, но менее красиво и эффектно). Либо же ГГ на приеме у психолога, в хорошем таком кабинете, лежит на удобном диване-кушетке. Окна завешены шторами. Полумрак. Психолог мужчина в летах (35-50 лет), не отталкивающая внешность, но и не красавец. Глаза у него усталые, но понимающие и умные. ГГ лежит на мягком диванчике, но складывается ощущение что ему немного неудобно на нем, он ворочается пытаясь выбрать подходящую позу. ГГ выглядит устало, невыспано. Одет он неприметно. Не как бомж конечно, но и не шибко по-мажорски. Как вариант - обычная экипировка офисного планктона - голубоватая рубашка с расстегнутыми рукавами, неприметный галстук расслаблен на шее и тд. Психолог сидит в кресле и мнет руки. затем какбы продолжает разговор: "Ну что же, Джонатан (первое попавшееся под руку имя для ГГ), расскажите мне о вашем знакомстве с Викторией". ГГ тяжело сглатывает. Смотрит в потолок. После несколькосекундного молчания он начинает: "Сегодня полюбить откровенной и самой чистой любовью может далеко не каждый. Сердца людей каменеют. С каждым новым поколением они становятся всё больше похожи на куски угля. Эгоизм взращивает мизантропов. Ненависть барахтается в их грудных клетках, повизгивает, довольно причмокивает. Ненависть пеленой застилает глаза, закрывает краски мира, учить любить и жалеть только себя самого... Иногда, конечно, на почве эгоизма вырастает и человеколюбие, как бы и парадоксально не звучало. Правда, похоже это не на христианскую любовь к ближнему, а на заботу хозяина к своему питомцу...
Я всегда боялся стать таким. Я не мог понять отчего еще не нашел свою единственную. Быть может, в груди моей тоже кусок угля. Быть может, я уже ослеплен ненавистью, и просто не замечаю этого. Может мое смирение и благожелательность превратились в гордыню божества глядящего с презрением на человечество... С этими мыслями я подходил к зеркалу, подолгу вглядывался в отражение, пока слезы не наворачивались на глазах.
И вот, однажды, я встретил её..."
Далее повествование рассказчика материализуется (ну не подобрал я другого слова). Новая сцена - встреча с Викторией.