Лесная красавица

               

Во всём лесу не было более стройного, более красивого дерева, чем эта ель. Ветер, поправляя   зеленные складки  её  пышного платья, без конца напоминал об этом.    И ель постепенно прониклась чувством  собственного достоинства, её уважение к самой себе было столь велико, что она пыталась  смотреть     свысока   даже  на   высокую  сосну   стоящую рядом, хотя та  и   ростом  была  намного   выше и возрастом   старше.
- Что стоит красота   твоя    без  крепости   твоих   корней, - говорила    вечно  зелёной  ели   мудрая сосна. Но ель  не утруждала себя заботой вникать в смысл этих слов.
- Подумаешь, отвечала,  передёрнув   зелёные  плечи,   лесная красавица.
Да   вы,  просто  завидуете  мне.   
Ну, что  ты   ей скажешь,   вздыхает   сосна.  - Молодо – зелено.
Однажды тишину и спокойствие зимнего леса нарушил человек. Он  остановился   около пушистой ели, внимательно осмотрел её, обошёл   со  всех    сторон   и довольно произнёс: - Вот это красота!
Ель застонала от удовольствия, гордое одиночество её было вознаграждено. Громко произнесенные слова, многократно повторенные эхом, далеко разнеслись вокруг.    Красота … Красота… Красота.
- Глупая, разве можно доверять словам человека, осыпь его снегом, оттолкни  его    ветвями,   не подпускай к  своему  стволу.   Шептала  молоденькой   ели,  много   повидавшая   на   своём веку сосна.  Но ель, находясь,   во   власти   пленивших её слов, мысленно уже кружилась над сумрачным лесом, видя  себя, то легкой птицей, то причудливым облаком, то зеленой лентой поверх небесной ткани.  И,  так же неожиданно, как обрываются   все   сны, оборвалось  и   это виденье.    Острая   боль  пронзила   тело    лесной  красавицы.   
-  Ой.  А… Больно!   Вскрикнула   ель, ощутив, как   холодное   лезвие металла  вонзилось  в    её  молодое   упругое   тело.  - Что это, зачем?   Оставьте  меня -  стонала   она, содрогаясь и плача под ударами бесчувственного  топора.
Падая,  пыталась удержаться за ветви стоящих рядом деревьев,  но те не могли  её  удержать.   
  Уже не дерево, ибо какое же это дерево, если лишено корней, лежала   ель   в кузове машины, где рядом, то и дело наезжая на неё, каталась пустая железная бочка.   -  Ну и дорога, -   ворчала    эта   бочка,   каждый   раз,  когда   накатываясь на зеленные ветви, тем самым, как бы извиняясь и объясняя, что делает  она   это не по своей воле.    Ель молчала. Сознание постепенно возвращалось  к ней,  и  чем  ясней  ощущала  она    своё положение,  тем тягостней становилось   у  ней  на душе.
     Высоко   в   небе   она видела гирлянды маленьких огоньков. Они,  то вспыхивали, то тускнели, то   уплывали  вдаль, теряясь за тёмной тучей, то вновь появлялись на небосклоне.   Далекие, загадочные миры. Они были похожи на застывшие комочки снега на темных ветвях огромного дерева.   Ей вспомнилось, как   заботилась о ней старая ворчливая сосна,   и   ель поняла, что ворчала она не   из-за   зависти.   Вспомнила,  с  каким восторгом смотрел на неё куст можжевельника, кстати,   всегда   подчёркивающий, что   состоит в близком родстве с ней.  Увы, лес, в котором она родилась, в котором выросла, остался   теперь  где-то   далеко.   Из  кузова машины ель видела, что они едут по горной дороге,  проложенной вдоль отвесных скал. Еще один крутой поворот,  и вновь протарахтев   своё   привычное: - Ну и дороги,   бочка, наконец,   успокоилась.
 Машина остановилась у высокого дома, откуда  доносилась  музыка, чей-то смех и неразборчивые слова. Ель обхватила тонкими ветвями искалеченный топором ствол и тихо застонала.
Какие то  люди  подошли  к   водителю  о чём-то  с  ним   поговорили,  а  затем  стали  вытаскивать  из машины  ель,  её поволокли по покрытому ледяной коркой снегу. Боль не утихла и потом, когда уже осторожнее её пронесли на руках по широкой лестнице вверх, и она оказалась в большом просторном зале, где  с потолка свешивалась огромная сверкающая огнями люстра, а вдоль стен висели разноцветные бумажные кружева.
- Ну, принимайте гостью, - услышала   она   знакомый голос. Тот, кто срубил её в лесу и привёз в этот дом, стоял  сейчас   окруженный детьми. Он был широк  в плечах,   молод и красив, улыбка так шла к его лицу, а глаза лучились такой добротой, что вряд  ли   кто смог обвинить его в жестокости. Это могла сделать лишь ель, но к голосу её никто не прислушивался. Все вокруг торопились, шумели, и то и дело посматривали на часы. Ель глубоко и прерывисто дышала, чувствуя,   как   ей  становится   всё   хуже  и  хуже.
-  Ах, как она пахнет – произнёс чей-то звонкий голос.  Затуманенным  взором  обреченное дерево смутно различало, как чьи-то руки,  прикасаясь  к ней, оставляли  на пушистых ветвях разноцветные шары.
-  Примите моё соболезнование,  – прошептала яркая лента серпантина, – кому как не мне знать, что вы испытывается сейчас, но – не обижайтесь на людей, они делают это не со зла. Просто им ещё многое не ведомо.
-  Как могут они веселиться,  когда я так страдаю, – выдохнула со стоном лесная красавица.
Даже легкие кольца серпантин  ей казались непосильным грузом, а тут ещё множество стеклянных шаров. Один из них, внутри которого переливались все цвета радуги, услышав их разговор,  произнёс: - Это всё   оттого,   что вы не можете обходиться без своих корней. Надо проще смотреть на жизнь, как говориться, хочешь жить  -  умей вертеться.  И он начал так покачиваться и вертеться, что у бедной ели чуть не закружилась голова.
Прошло еще несколько дней. Ель всё также стояла посреди большой комнаты. Со стороны, в разноцветном своём убранстве, она казалась еще более  красивой,  чем в лесу. Всё на ней сияло,   словно кто-то высыпал на  ветви  целые пригоршни драгоценных камней.
Так казалось со стороны. Но если подойти ближе,  то можно  было увидеть,  как резко обозначались по всему её телу, там,  где ещё недавно были зеленные иголки, тёмные прожилки. Однажды увидев это, человек  сказал: - не ёлка, а палка какая-то, пора снимать с неё шары.
Ель всколыхнулась всем своим угасшим телом, попыталась  было, что-то сказать, но сил хватило только вздрогнуть.  Этот миг стал решающим  в жизни стеклянного шара.   Хочешь жить – умей вертеться, и он довертелся до того, что не  удержался и скатился с ветки   на   пол.
- Ух, ты! – только и успел произнести  этот   шар,  и тут же разбился на множество сверкающих осколков.
  Высоко в небе светилась гирлянда далеких огоньков,  а на заснеженной земле все было обыденным и серым.  Еще недавно не было в лесу более красивого, более стройного дерева, чем эта ель. Теперь, выброшенная с ненужным хламом, лишенная корней, изуродованная и  жалкая, валялась она у края дороги на половину занесенная снегом.