Красивый зелёный мох. На нём лежит кусочек. Кусочек жука. Не кусочек, а туловище без головы. Туловище чёрное и продолговатое, блестящее. Ищешь блестящую голову, ведь это твой любимый жук. Но ничего не находишь, зато находит твой напарник, который лежит на трухлявом деревце и пускает на него слюну. Его слюна течёт на мох, но не зелёный, а коричневый, уже постарелый и подвявший от лучей солнца, падающих на обширную опушку леса. Ты отвлекаешься от туловища жука и смотришь на трусы своего напарника Евнуха Романовича, которые телепаются возле его щиколоток. Ты забываешь всю прелесть природы, забываешь, что ты именно искал. Перед тобой Евнух, и он занят делом. Он двигается по амплитуде секса, удовлетворяет природу, он хочет оживить мёртвое дерево, пустить в него семя. И ты рад, ибо лицо напарника светится удовлетворением, а в руках он держит найденную голову жука оленя. Голова с большими рогами. Жук - самец. Евнух Романович - дендрофил. Он любит трухлявые мёртвые чёрно-белые берёзки, по праздникам **** липу, дуб слишком твёрд для его платонического члена. Вы знакомы, но не так, чтоб сильно. С ним в лесу ты в первый раз, и, наверно, в последний. Просто, вы должны были накопать подснежников для клумбы. Вы в одной партии. Партии зелёных. Завтра он посадит деревья в городском парке, сфотографируется с мэром города Хернесом возле клумбы с подснежниками, а в глубине леса по выходным, и в любое свободное время, твой напарник внедряет в мёртвые деревья своё семя. Он считает, что они оживут. Он утверждает, что после полового акта с клёном, из старого дерева выросли отростки. Свежие молодые зелёные. Я же просто хожу с плакатами по городу, кричу, что нам нужны деревья, нам нужна природа, нам нужен кислород. В свободное время я собираю мёртвых насекомых и приношу их домой. У меня есть жук, похожий на носорога, половина большой сороконожки, зелёные крылья золотистой бронзовки, компактные округлые сухие шмели. Все мёртвые. Теперь я домой принёс туловище и голову с рогами жука оленя. Все насекомые лежат в коробке из-под обуви. Раньше в этой коробке лежали мои лакированные туфли, в которых я пошёл на первое сентября в первый класс. Не думайте, что я выбросил эти туфли, нет, жуки лежат внутри туфлей, на поверхности отверстий для шнурков, под пропотевшими стельками. Время шло, а коробка заполнялась. И вот, мне исполняется тридцать лет, я уже не состою в партии зелёных, уже давно не собираю сухих насекомых, я даже забыл про обувную коробку. И тут, копошась в кладовке в поисках своего прошлого, я случайно натыкаюсь на неё. Я вижу в ней свои лакированные туфельки, я вспоминаю фотографию, на которой я стою в этих самых туфлях с причёской в виде горшочка. Этот горшочек поколыхал ветерок, а фотограф нажал на кнопку своего фотоаппарата, и теперь я с горшочком, волосы которого кривятся на ветру. И тебе так радостно за своё прошлое, но ещё радостнее тебе становится, когда в коробке ты видишь кучку. Кучку накопленных годами насекомых. Ты начинаешь брать в руку ещё зелёную и не испорченную годами стрекозу, но как только ты прикасаешься кончиками своих пальцев к ней, она рассыпается. Ты берёшь шмеля, а он рассыпается, будто песок, сколопендру ты даже не можешь взять на руку, она сразу же превращается в животную пыль. Всё превращается в труху, но вдруг ты видишь что-то целое, что-то незыблемое, что-то продолговатое. Это жук олень, и он целый. Голова и туловище лежат не раздельно, а вместе. Ты тянешь свою руку к нему, дотрагиваешься, а он не рассыпается. Мало того, он живой, он начинает двигаться, он покусывает подушечку твоего указательного пальца, он рад хозяину. Ты закрываешь коробку, выходишь на балкон, смотришь на закат солнца, смотришь на синеву неба, на цветущие каштаны, и вдруг ты понимаешь, что семя Евнуха Романовича, быть может, оживило не то трухлявое дерево, а что-то иное трухлявое или разломанное. И это иное является неким подарком на твоё тридцатилетие. Природа чувствует твоё пренебрежение, как и твою сперму. Береги эти листочки, эти кочерыжки, эту поляну цветов… Я выпускаю жука, выбрасываю лакированные туфли.