Губы отца поджаты. Осунувшийся, он сидит в кресле и я ловлю себя на мысли, что в тяжёлом взгляде, обращённом на меня, уже нет ничего родительского. Так у людей принято смотреть на предателей, а не на родных детей.
В свою очередь, мне приходится занимать пустующий диван и разглядывать его замершее лицо. Вся эта ситуация сильно напоминает сцену из фильма, где самозванец представляется родственником некого пожилого господина, в расчёте быть упомянутым при разделе наследства. Но только и мне, и папе известно, что в этой комнате самозванцев нет. С членом или вторым размером груди – я всё равно его ребёнок. Даже если до конца жизни он мне не простит моего решение лечь под скальпель хирурга Маргаритой, а встать Михаилом. Он, стыдящийся меня или принимающий - мой отец.
Нарочно отвлекая себя подобными размышлениями, я оттягиваю момент, когда придётся нарушать молчание. Дело не в страхе предстоящего разговора, а во фразах, которые окончательно испортят наше мнение друг о друге. Интересно, он тоже думает о том, что в этой комнате сидит не старик с трансвеститом, а эгоисты? У них одна трагедия на двоих, но каждый располагает собственной интерпретацией со своим списком актёров. И с такими режиссёрами смешно надеяться на катарсис в финальной сцене.
- Марочка..
Вздрагиваю, ошеломлённый не столько звуком его голоса, сколько отцовским обращением ко мне. Папа сморщился и зажал рот, словно моё домашнее прозвище резануло его язык. Он тяжело втягивает в себя воздух, и вздрагивая всем телом. Его глаза влажные, по-прежнему смотрят на меня.
- Ты дурака старого.. Нас с матерью… Я читал, что…
Издав непроизвольный хрипящий звук, старик утыкается лицом в ладонь, не в силах договорить. И уже не понятно, как я оказался перед ним на коленях, прижимая сморщенную, покрытую вздувшимися венами руку к губам с такой силой, что делаю ему больно. Отец наваливается на меня, сгребая в охапку и снова замирает. Я чувствую, что на плече, где находится его лицо, рубашка становится мокрой. Покрепче обняв родителя, мои руки скользят по его вздрагивающей спине, успокаивающе поглаживая.
Спустя двадцать минут, старик будет отдыхать после срыва в своей комнате, а я, в явно большом для меня мамином платье вернусь на пол возле отцовского кресла. К сожалению, мне известно, что довело отца: не появление вместо дочери сына, а то, что он был целенаправленно неправильно понят. И от этого камень у меня на душе, о сбросе которого я задумался слишком поздно, легче не становится.