Делая предложение юной Натали, Александр Сергеевич вряд ли обращал особое внимание на то, что у нее две старшие незамужние сестры – Екатерина и Александра. Хотя символику числа «три» по традиции использовал, особенно в сказках, часто: три раза тянет невод старый рыбак; три щелка дает Балда попу; тридцать три богатыря выходят из морских вод; царь Салтан выбирает себе в жены младшую из трех сестриц, мечтающих быть царицами…
Только у сказок конец счастливый, а вот для Пушкина и Гончаровых число «три», если и сыграло роль, то зловещую, ведь трагедия 1837 года принесла гибель поэту и несчастье каждой из трех сестер
Из-за близости к Гению о них написаны груды книг, где правду зачастую трудно отличить от вымысла, потому что одни и те же строчки их писем или воспоминаний родственников, друзей и знакомых трактуются совершенно противоположно. И сестры предстают перед нами то прямыми виновницами гибели Поэта, то безвинными страдалицами людской молвы, а то и непотребными блудницами. Например, есть книжка о них с вполне конкретным названием «Три жены Пушкина».
Конечно, любая сегодняшняя попытка осмыслить эти материалы позволяет лишь приблизиться к пониманию причин происшедшего. Но, что не менее ценно, дает возможность узнать многое о повседневной жизни «высшего» общества в России первой трети позапрошлого столетия. А главное, история сестер Гончаровых, по сути, вполне современна. В ней переплетаются вечные понятия: любовь, доброта и верность, зависть, злоба и предательство, - а побеждает ,как всегда, сама жизнь с ее причудливыми поворотами капризной судьбы.
***
Катя, Азя и Таша- как звали их дома - родились в дворянской семье соответственно в 1809, 1811 и 1812 годах. Об их раннем детстве известно мало. Пишут только, что росли в Калужской губернии, в богатом имении Полотняный Завод, принадлежащем их деду Афанасию Николаевичу, любимицей которого была младшая внучка. Поэтому, когда в 1815 году он - Гончаров – старший отстранил единственного сына (отца девочек) от управления имением и отправил его семью на полунищенскую жизнь в Москву, Таша остается в доме деда, где ее холят, нежат и нещадно балуют.
Как ее, одетую в дорогую шубку, с большой нарядной куклой в руках, встретили спустя три года сестры, мы можем только догадываться. Мать же, по воспоминаниям очевидцев, куклу отняла и изломала.
Семья к тому времени жила тяжело. Наталья Ивановна, в девичестве Загряжская - бывшая фрейлина ее Величества, выходившая замуж за образованного красавца-единственного наследника богатейшей фамилии, спустя несколько лет оказалась женой разорившегося человека, недееспособного вследствие психического заболевания. Под гнетом непосильной для женщины ее круга ноши по ведению хозяйства и воспитанию шестерых детей она вполне закономерно превратилась в деспотичную и сварливую женщину.
Из-за слепых вспышек дикой ярости больного отца и постоянного раздражения и упреков матери обстановка в доме всегда была напряженной, а редкое спокойствие и мир – притворными.
Как же не согласиться с мнением о том, что болезненная застенчивость и молчаливость первой петербургской красавицы Натали Пушкиной объясняется ее не очень счастливым детством и юностью?
Долгое время считалось, что барышни Гончаровы получили весьма поверхностное образование, обычное для провинциальных дев своего времени: немного французского, немного музыки и светских манер. Но последние архивные находки свидетельствуют об обратном.
Наталья Ивановна при всей ограниченности средств денег на обучение детей не жалела. Сестрам преподавались русская и мировая история, география, русский язык и литература. Помимо французского, который они знали очень хорошо (позже Наталья Николаевна признавала, что писать по-французски ей гораздо легче, чем по-русски), изучались немецкий и английский языки. Рисование, музыка, рукоделие, танцы тоже входили в программу обучения.
При этом у каждой из девочек развились и собственные способности.
Екатерина была «без всякого сомнения девушкой культурной, хорошо разбирающейся в поэзии и далеко не лишённой вкуса». Известно, что, уже живя в Петербурге, она изучала риторику.
Александра также любила поэзию, очень много читала, хорошо рисовала.
Наталья, к удивлению многих, неплохо играла в шахматы и позднее считалась лучшей шахматисткой Петербурга. По мере того, как подрастали ее собственные дети, у нее проявился дар талантливого воспитателя.
Сестры имели и прекрасные эпистолярные способности.
Так что мнение о них как о «светских пустышках» истине никак не соответствует.
Воспитывая девочек, мать приучала их к абсолютному послушанию и подчинению старшим (в том числе, и будущему мужу). А поскольку сама была чрезвычайно набожна, в семье царила обстановка глубокой религиозности.
В минуты редких просветлений отец прививал детям любовь к музыке и чтению.
Плавание, верховая езда, прогулки на свежем воздухе укрепляли их здоровье.
Мы не знаем, как к каждой из сестер относились домашние, но в кругу московской дворянской молодежи Избранницей стала младшая.
Вот что пишет Надежда Еропкина, родственница Павла Нащокина, знавшая Наталью Николаевну до замужества:
«Необыкновенно выразительные глаза, очаровательная улыбка и притягивающая простота в общении, помимо её воли, покоряли всех. Не её вина, что всё в ней было так удивительно хорошо. Но для меня так и осталось загадкой, откуда обрела Наталья Николаевна такт и умение держать себя?
Всё в ней самой и манера держать себя было проникнуто глубокой порядочностью. Всё было «комильфо» — без всякой фальши. И это тем более удивительно, что того же нельзя было сказать о её родственниках.
Сёстры были красивы, но изысканного изящества Наташи напрасно было бы искать в них. Отец слабохарактерный, а под конец и не в своём уме, никакого значения в семье не имел. Мать далеко не отличалась хорошим тоном и была частенько пренеприятна…
Поэтому Наталья Николаевна явилась в этой семье удивительным самородком. Пушкина пленили её необычная красота, и не менее вероятно, и прелестная манера держать себя, которую он так ценил».
С самого начала успехов юной Натали в московском свете старшие сестры на долгие годы вынужденно оказались в ее тени.
О её необычайной красоте известно всем. А о внешности сестер существуют различные, вероятно, почти всегда пристрастные мнения.
Обе, как и младшая, отличались высоким ростом и стройностью.
Екатерина была женщиной южного типа, с большими тёмными глазами и смуглой кожей,что в то время считалось серьёзным недостатком.
Александрина сложением своим походила на Наталью Николаевну, но черты лица ее, в отличие от матовой бледности красавицы - сестры, отдавали некоторой желтизной. Легкое косоглазие Натали (поэт называл ее «моя косая мадонна»), придающее прелесть ее задумчивому взору, у Александры преображалось в косой взгляд, отнюдь не украшавший девушку.
-Одним словом, сообщает Александра Арапова (дочь Натальи Николаевны от брака с Ланским): … люди, видевшие обеих сестер рядом, находили, что именно это предательское сходство служило в явный ущерб Александре Николаевне.
Софья Карамзина в одном из писем иронично отзывается о сёстрах: «…кто смотрит на посредственную живопись, если рядом Мадонна Рафаэля?», однако в другом послании отмечает: «…среди гостей были Пушкин с женой и Гончаровы (все три ослепительные изяществом, красотой и невообразимыми талиями).»
Сестра Пушкина Ольга Павлищева писала: «Они красивы, эти невестки, но ничто в сравнении с Наташей".
У младшей никогда не было недостатка в поклонниках. И в нарушение всех традиций она выходит замуж раньше старших сестер. Без приданого. Поклонников после замужества становится гораздо больше. Причем, главный – сам царь…
Про увлечения Екатерины до Дантеса современники молчат.
В Александрину же в 1831 году влюбился Александр Юрьевич Поливанов - калужский сосед-помещик, отставной подполковник, уездный предводитель дворянства.
За него ее усердно сватал Пушкин, из-за чего у него самого сильно испортились отношения с Натальей Ивановной. Та Поливанова невзлюбила и помешала и ухаживанию, и сватовству, вбив себе в голову, что жениху нужно слишком большое приданое...
Позже, в Петербурге Александра Николаевна познакомилась с Аркадием Осиповичем Россетом, братом известной фрейлины Россет-Смирновой, приятельницы семьи Пушкиных. Об Аркадии Осиповиче Наталья Николаевна с грустью написала как-то Ланскому: "Это давнишняя и страстная взаимная любовь Сашиньки." Россет, тем не менее, так и не решился сделать предложения бесприданнице: он и сам богат не был. А затем из-за долгого отсутствия Александры Николаевны – она почти два года после смерти Пушкина провела вместе с сестрой в Полотняном Заводе, помогая ей растить и воспитывать детей - чувства Россета угасли. Брак не состоялся.
***
Но вернемся к весне 1831 года, когда, по неизвестной нам причине, после свадьбы Натали старшие сестры были отправлены в имение Полотняный Завод. Через год умер Афанасий Николаевич Гончаров, оставив наследникам миллионные долги. Старшему брату Дмитрию (управляющему имением) пришлось свести к минимуму все семейные расходы, и автоматически ставшие «перестарками» бесприданницы Екатерина и Александра сидели в деревне без всяких перспектив.
Когда летом 1834 года Наталья с двумя первенцами приехала в гости к родным, сестры к ее приезду просили у Дмитрия сшить им новые, хотя бы ситцевые платья. А она, красивая, нарядная, цветущая счастьем материнства, рассказывала о жизни в Петербурге, о балах, театрах, царских приемах …
Правды ради, заметим, что Пушкины, после того, как закончились деньги от заложенного Кистенёва, постоянно нуждались в средствах. Жизнь в Петербурге была дорога, семья росла. Выезды в свет также требовали немалых затрат. Глава семейства иногда играл и проигрывал деньги в карты. Его единственным постоянным доходом было жалованье по службе в Министерстве иностранных дел - пять тысяч рублей в год (при стоимости бального платья около двух тысяч). Но вряд ли младшая сестра жаловалась старшим, ведь пока (в том числе , при помощи богатой и знатной тетушки Загряжской) удавалось снимать дорогую квартиру и дачу, вести хозяйство, покупать Наталье Николаевне роскошные наряды.
Вероятно, приглашая сестер в столицу, где они могли устроить свою судьбу, Натали искренне хотела им помочь. Тетка Загряжская обещала племянницам фрейлинские шифры, брат определил им ежегодное содержание по три тысячи рублей. Сестры, в свою очередь, предлагали младшей всяческую помощь в ведении дома. Все надеялись на лучшее.
Горькую истину невозможности подобного благостного общежития высказал лишь Пушкин:
«Эй, женка! смотри... Мое мнение: семья должна быть одна под одной кровлей: муж, жена, дети, покамест малы; родители, когда уже престарелы. А то хлопот не наберешься, и семейственного спокойствия не будет.»
Тем не менее, осенью 1834 года Екатерина и Александра переехали в Петербург, к Пушкиным. Они вносили из своего содержания долю за стол и квартиру.
Обе сестры стали выезжать в свет. Cтараниями тётки фрейлинский шифр вскоре получила только Екатерина, но, вопреки обычаю, не переехала во дворец, а жила в семье сестры. Пушкинисты объясняют это по- разному. Одни считают,что поэт не пустил свояченицу из семьи по причине свободных нравов среди фрейлин. Другие пишут о неприязни петербуржских фрейлин к какой-то провинциалке.
Вскоре сёстры в столице освоились, посещая светские мероприятия, бывая в неделю на двух-трёх балах: "Теперь, когда нас знают, нас приглашают танцевать; это ужасно, ни минуты отдыха, мы возвращаемся с бала в дырявых туфлях",- писала Екатерина брату. Так как он неаккуратно высылал содержание, их письма полны просьб выслать поскорее деньги.
Богатая тетушка должна была, выбиваясь из сил, наряжать не одну, а уже трех племянниц. В доме появились отдельные комнаты для сестер, для них была нанята дополнительная прислуга. Таким образом, материальные проблемы с их приездом только обострились.
Убавилось и спокойствия, ведь характеры у Кати и Ази Гончаровых были далеко не ангельские. К тому же, незамужним сестрам было невыносимо тяжело видеть младшую в роли жены и матери.
Александра в эти годы страдала частыми и затяжными приступами ипохондрии. Такая тоска присуща, наверное, каждой одинокой женщине, ценящей уют и теплоту домашнего очага, заботы близких, внимание, живое присутствие детей.
Она пишет брату Дмитрию в 1835 году: "Одна моя Ласточка (лошадь) умна, за то и прошу ее беречь!.. Никакой свадьбы. Пусть она следует примеру своей хозяйки. А что? Пора, пора! А пора прошла, того и гляди - поседеешь".
А вскоре прибавит еще более горькие и откровенные строки: "Знаешь ли ты - я не удивлюсь, если однажды потеряю рассудок. Не можешь себе представить, как я чувствую себя изменившейся, скисшей, невыносимого характера. Право, я извожу людей, которые меня окружают. Бывают дни, когда я не могу произнести ни одного слова и тогда я счастлива."
При этом,ценя заботу и любовь близких, пишет после болезни:
«...Я не могу не быть благодарной за то, как за мной ухаживали сестры, и за заботы Пушкина. Мне, право, было совестно, я даже плакала от счастья, видя такое участие ко мне, я тем более оценила его, что не привыкла к этому дома».
Александра Арапова вспоминала о том, что характер "тетушки Ази" порою становился совершенно невыносимым, приступы меланхолии учащались.
Она же впервые упомянула об «истории с цепочкой Александры, которую горничная нашла в постели Пушкина.» На этом основании делаются выводы об интимных отношениях поэта с сестрой жены. По словам Араповой, Наталья Николаевна знала, но прощала сестре сожительство с Пушкиным ,как, позднее, и открытую ее неприязнь к своему второму мужу Ланскому.
Трудно с этим согласиться. Понятно только, что племянница за что-то тетушку очень, мягко говоря, не любит, позволяя себе открыто печатать такие нелецеприятные откровения.
Есть сведения и о том, что Александра знала о дуэли, но по просьбе Пушкина ничего не сказала младшей сестре…
Дружба или более сильные чувства связывали её с Александром Сергеевичем, нам неведомо. Но семейную обстановку, сложившуюся в его доме, в такой ситуации спокойной назвать никак нельзя.
Предсказания поэта оправдались и в отношении другой сестры. Она не просто нарушила покой в его семье - она принесла туда беду, став женой будущего убийцы Пушкина - кавалергарда Жоржа Дантеса-Геккерна. Ну да, та самая Екатерина, что восторженно писала брату о счастье, которое она впервые испытала, живя в семействе сестры.
При этом характер и причины ее поступков, на мой взгляд, представляются как-то туманно и крайне нелогично.
После того, как Пушкин вызвал нагловатого француза, преследовавшего его жену, на дуэль, Екатерина выходит из тени. И когда Дантес делает ей предложение, объясняя, что ухаживал именно за ней, она его принимает. Оказывается, она безумно влюблена в Дантеса с первой встречи, а Наталья просто была «почтовым ящиком» при своей сестре.
Все было повернуто так, что проблема разрешилась наилучшим образом. Честь жены Пушкина была восстановлена. Правда, поползли слухи, что старшая Гончарова беременна от Дантеса и получала возможность «прикрыть свой позор замужеством» (некоторые пушкинисты считают, что дата рождения первой дочери Дантесов Матильды — 19 октября 1837 года — подложна). В этом же ключе истолковываются слова Загряжской, в недатированной записке сообщавшей о том, что свадьба — дело решённое "…и так все концы в воду."
И Пушкин отозвал свой вызов на дуэль.
А Екатерина в свалившееся на нее счастье не верила до самого венчания.
9 ноября 1836 года она пишет Дмитрию Гончарову:
«…счастье моё уже безвозвратно утеряно, я слишком хорошо уверена, что оно и я никогда не встретимся на этой многострадальной земле, и единственная милость, которую я прошу у Бога, это положить конец жизни столь мало полезной, если не сказать больше, чем моя».
Весть о женитьбе Дантеса на Екатерине Гончаровой в высшем обществе Петербурга, а также среди близких друзей и родственников Пушкина была встречена с недоумением и недоверием:
«… его [Дантеса] страсть к Наташе не была ни для кого тайной. Я прекрасно знала об этом, когда была в Петербурге, и я довольно потешалась по этому поводу; поверьте мне, что тут должно быть что-то подозрительное, какое-то недоразумение и что, может быть, было бы очень хорошо, если бы этот брак не имел места»,
— писала Ольга Павлищева
Намечавшийся брак не разрядил ситуацию, отношения ухудшились. У Пушкиных Дантеса не принимали, со своей невестой тот встречался у её тётки Загряжской. Пересуды в петербургском свете не прекращались, наоборот, известие о браке лишь усилило их. Говорили о том, что Дантес приносит себя в жертву, чтобы «спасти честь любимой.»
В своей дневниковой записи графиня Дарья Фикельмон отмечала:
"…бедная женщина [Н. Н. Пушкина] оказалась в самом фальшивом положении. Не смея заговорить со своим будущим зятем, встречаясь с ним в свете,не смея поднять на него глаза, наблюдаемая всем обществом, она постоянно трепетала; не желая верить, что Дантес предпочёл ей сестру, она по наивности или, скорее, по своей удивительной простоте спорила с мужем о возможности такой перемены в сердце, любовью которого она дорожила, быть может, только из одного тщеславия."
По мнению Фикельмон, особенную боль Пушкину причиняло то, что поведение Натальи Николаевны осуждали его друзья.
Вот что об этом писал современник: « Никогда еще с тех пор, как стоит свет, не подымалось такого шума, от которого содрогается воздух во всех петербургских гостиных. Дантес женится!
Вот событие, которое поглощает всех и будоражит стоустую молву... Он женится на старшей Гончаровой, некрасивой, черной и бедной сестре белолицей, поэтичной красавицы жены Пушкина… Среди глубокого траура по Карлу X видно одно лишь белое платье, и это непорочное одеянье невесты кажется обманом! Во всяком случае, ее вуаль прячет слезы, которых хватило бы, чтобы заполнить Балтийское море. Перед нами разыгрывается драма, и это так грустно, что заставляет умолкнуть сплетни».
Венчание, ввиду различия вероисповеданий жениха и невесты, было совершено дважды: в римско-католической церкви св. Екатерины и в православном Исаакиевском соборе. Братья Гончаровы сразу же уехали, не оставшись на свадебный обед и не простившись с сестрой. Пушкин в церкви не был. И новоявленные родственники никогда не были приняты в его доме.
После свадьбы Софья Карамзина, побывавшая у молодых на их квартире писала брату Андрею об обстановке безмятежности, царившей в тот момент, как ей казалось, в их семействе:
«Не может быть, чтобы всё это было притворством: для этого понадобилась бы нечеловеческая скрытность, и притом такую игру им пришлось бы вести всю жизнь! Непонятно».
Более чутко определила положение вещей Александра Гончарова, которая, с целью поддержать сестру, бывала иногда у нее. По её мнению, Екатерина стала спокойней, но и грустней, однако, стараясь не показать этого сестре из самолюбия, пыталась создать иллюзию благополучия.
Ситуация после свадьбы только ухудшилась. Дантесы не бывали у Пушкиных, но встречались с ними в свете. Жорж Дантес продолжал демонстративно оказывать знаки внимания Наталье Николаевне.
Так, Александр Карамзин с крайним возмущением говорит о старшей Гончаровой: «Та, которая так долго играла роль сводницы, стала, в свою очередь, возлюбленной, а затем и супругой. Конечно, она от этого выиграла, потому-то она — единственная, кто торжествует до сего времени, и так поглупела от счастья, что, погубив репутацию, а может быть, и душу своей сестры, госпожи Пушкиной, и вызвав смерть её мужа, она в день отъезда последней послала сказать ей, что готова забыть прошлое и всё ей простить!!!»
Графиня Фикельмон в своей дневниковой записи по поводу дуэли Пушкина отмечала:
"Одна из сестёр госпожи Пушкиной, к несчастью, влюбилась в него [Дантеса], и быть может, увлечённая своей любовью, забыла обо всём том, что могло из-за этого произойти для её сестры; эта молодая особа учащала возможности встреч с Дантесом; наконец, все мы видели, как росла и усиливалась эта гибельная гроза!"
И на последнем свидании с родными она не хотела признать вины. Лишь когда Екатерина сказала, что «прощает Пушкину», «тётка [Загряжская] высказала ей всё, что чувствовала она в ответ на ея слова», и «этот ответ образумил и привёл её в слёзы»...
В письмах к брату из-за границы Екатерина ничего не рассказывает о своих новых родственниках и о том, как она была принята в семье мужа. Переписку поддерживали только Дмитрий Николаевич и ее мать Наталья Ивановна. Екатерина интересуется всем, что происходит на родине, жизнью родных и знакомых, но никогда не спрашивает о своих племянниках Пушкиных. Упоминая о младшей сестре, она, обозначает её лишь инициалом N. С большим раздражением Екатерина пишет о Загряжской, которая порвала все связи с племянницей.
Весной 1842 года, случайно узнав от общих знакомых, что её брат Иван находится в Бадене, Екатерина приехала туда без приглашения вместе с мужем и двумя старшими детьми. Но сближения с братом не произошло.
Большинство ее бывших знакомых, бывая за границей, отказывались от встреч.Так по приезду семьи Дантеса в Вену супруга русского посла в Австрии графиня Фикельмон записала в своём дневнике:
«Мы не увидим госпожи Дантес, она не будет бывать в свете и в особенности у меня, так как она знает, что я смотрела бы на её мужа с отвращением».
Екатерина Николаевна родила трех дочерей, и после рождения долгожданного сына Луи-Жозефа умерла 15 октября 1843 года от послеродовой горячки.
По свидетельству Араповой, Наталья Николаевна никогда не упоминала имя старшей сестры.
Мне как-то трудно поверить в высшую степень предательства и подлости Екатерины по отношению к младшей сестре. Ну, посудите сами. Ведь только благодаря ей и её мужу, Гончарова старшая, словно в сказке, из тоскливого деревенского прозябания попадает на самую верхушку светского общества России. Но вместо благодарности, не выбирая средств, пороча честь замужней сестры и ее дома, добивается Дантеса, влюбленного в Наталью Николаевну. И, разрушив жизнь своих благодетелей, живя с убийцей Пушкина, еще и считает себя с мужем обиженными и потерпевшими.
Совершенно очевидно, что она все понимала. Выходит, всю жизнь притворялась? Кто же заставлял ее до самой смерти вести двойную жизнь? И если вдова Пушкина за все прощала Александру, то почему сестры и тетка отвернулись от Екатерины навсегда?
Или мы чего-то не знаем?
***
А дальше снова невероятные изменения судеб героинь нашего повествования.
Александре выпало долгое счастливое супружество, когда ей исполнилось сорок.
После гибели Пушкина она вместе с Натальей Николаевной и её детьми жила в Полотняном Заводе. Осенью 1838 года они вернулись в Петербург. Благодаря протекции тётки, Александра была пожалована во фрейлины императрицы, но осталась жить у сестры, несмотря на натянутые отношения с Ланским.
В 1852 году в нее страстно влюбился австрийский дипломат барон Густав Фогель фон Фризенгоф, только что потерявший свою первую жену, с которой Александрина была очень дружна и за которой преданно ухаживала во время ее болезни.
Опубликованные записки барона Фризенгофа к невесте Гончаровой, в бытность его женихом, показывают, что чувство было серьезным и глубоким, хотя оба были уже не молоды, особенно по понятиям того времени. Вот одна из таких записок: "Правда ли, дорогая подруга моего сердца, что ты меня любишь как и раньше. Я был бы счастливейшим из мужчин, если бы был совершенно в этом уверен".
Подписи на записках очень трогательны: "Мадемуазель Александрине Гончаровой, самой лучшей из невест", "Любимейшей из невест".
Свадьба состоялась 18/6 апреля 1852 года.
Фризенгофы жили в Вене и в поместье Бродзяны. В 1854 году у них родилась дочь Наталия, названная в честь любимой младшей сестры и крещенная в Вене по православному обряду.
По всей видимости, на родину Александра Николаевна более не приезжала, но поддерживала отношения с родственниками и друзьями из России. С семьей Дантеса не общались.
Годы семейного счастья для Александры Николаевны были долгими, прочными и счастливыми. Она прожила с мужем 37 лет, воспитывала двоих внуков. Часто принимала участие в званых обедах и приемах, музыкальных вечерах, что устраивала ее дочь, герцогиня Ольденбургская. Любила представления домашнего театра. В пьесах играла небольшие роли.
Баронесса Александра Николаевна Фогель фон Фризенгоф, урожденная Гончарова, скончалась "80-ти лет от роду в последнем десятилетии 19-го века" Похоронена в Бродзянах, в фамильной усыпальнице, что стоит на окраине парка, так напоминавшего ей когда-то парк родного Полотняного Завода.
Воспоминаний Александра Николаевна не оставила. Перед смертью она уничтожила большую часть личных бумаг, а позднее дочь по её просьбе сожгла оставшееся. Но в Бродзянском замке основан центр по изучению творчества Пушкина и русской культуры и развернуты обширные музейные экспозиции.
А как же Избранница судьбы Натали?
О, она еще долго была в центре внимания, блистая при дворе, снова удивляя и вызывая различные толки.
Поклонников у нее по возвращению в свет было немало. Имена некоторых — (неаполитанского дипломата графа Гриффео и, вероятно, Александра Карамзина) — известны из писем Вяземского, в то время также очень увлечённого Натальей Николаевной. Арапова называет ещё двух претендентов на руку матери: Н. А. Столыпина и А. С. Голицына.
Зимой 1844 года Пушкина познакомилась с Петром Петровичем Ланским, другом её брата Ивана, а в мае он сделал ей предложение.
В каком ключе обсуждался этот брак в светском обществе, свидетельствует дневниковая запись Модеста Корфа :
"После семи лет вдовства Пушкина выходит за генерала Ланского. Ни у Пушкиной, ни у Ланского нет ничего, и свет дивится этому союзу голода с нуждою. Пушкина принадлежит к числу тех привилегированных молодых женщин, которых государь удостаивает иногда своим посещением.
Недель шесть тому назад он тоже был у неё, и, вследствие этого визита или просто случайно, только Ланской вслед за этим назначен командиром Конногвардейского полка, что, по крайней мере временно, обеспечивает их существование."
В браке с Ланским Наталья Николаевна родила трёх дочерей.
В последние годы жизни она серьёзно болела. В мае 1861 года Ланской взял отпуск и повёз жену за границу. На европейских курортах ее здоровье поправилось. Тогда же она побывала в гостях у Александры Николаевны.
Она сохранила письма мужа, несмотря на то, что во многих из них он порой не стеснялся в выражениях, и она не могла не понимать, что впоследствии их могут использовать для очернения её личности.
Нельзя не согласиться с Араповой, когда она говорит: «только женщина, убеждённая в своей безусловной невинности, могла сохранить (при сознании, что рано или поздно оно попадёт в печать) то орудие, которое в предубеждённых глазах могло обратиться в её осуждение».
За год до смерти Наталья Николаевна передала дочери 75 писем Пушкина с надеждой, что при необходимости она сможет опубликовать их и поправить своё материальное положение
Осенью 1863 года Наталья Николаевна поехала в Москву крестить внука, сына Александра Александровича Пушкина. Там она простудилась.
На обратной дороге болезнь усугубилась, началось воспаление лёгких, и 26 ноября 1863 года Наталья Николаевна умерла. Похоронена на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.
А случайно ли то, что Екатерина пережила Пушкина только на семь лет, Наталья - на двадцать шесть, а Александра - на пятьдесят четыре года - на целую большую жизнь?