«КОМСОМОЛЬСКИЕ ОБЩАГИ»
Моим друзям и близким знакомым, принимавшим непосредственное участие
в "великих стройках" страны
Летят по небу самолёты – бомбовозы,
Ёксель - моксель…
Голова гудит. Тошнота всё ещё донимает. Последние сутки перед Тайшетом мне было совсем плохо. И, вообще… Шесть дней и шесть ночей беспробудного веселья… Не подумайте чего – ни капли! Сегодня вряд ли кто в такое поверит. Далеко вперёд ушла наша нравственность по пути...
А по какому пути она шла? Кто-нибудь над этим задумывался раньше? Я – нет. Думаю, и мои одноклассники в ту пору - нет, и мои тогдашние попутчики в поезде «Москва-Пекин» - тоже, вряд ли. Я не о пассажирах, я о весёлой комсомольско-молодёжной бригаде проводников, с которой мне довелось пробалдеть целую неделю "под стук колёс". Только последние часы были слегка подпорчены прокисшей ватрушкой. Но, было это так давно, что всё плохое уже и не вспомнить толком. А доброе, весёлое и… счастливое: новые знакомства, новая дружба, новые ожидания и надежды – это осталось со мной. Похоже, что навсегда.
…Бежит по полю санитарка,
Звать Тамарка -
Семь на восемь,
Восемь на семь:
- Давай тебя перевяжу…
Сикось – накось,
Как попало…
И так, далее, и в таком духе… Забыл я уже слова, но эту девчонку… нет, не Тамарку, а ту, что пела мне эту песенку – смешливую комсомолочку откуда-то из средней России, проводницу - помню, особенно её глаза - с легкой грустинкой. Чем только мы не занимались все эти дни и ночи… Выбросьте всё дурное из головы – ни «этим», ни «тем» мы не занимались. Развлекали пассажиров театрализованными представлениями, например. Смешно? Ну, да. Сегодня и в поездах, и в самолётах, и в джипах всё больше серьёзные люди едут. А, тогда… В плацкартных вагонах – кого там только не было? И врачи, и студенты, и завербованные рабочие, и комсомольцы с путёвками…
Трудно сегодня представить, что молодые и весёлые проводники в содружестве с такими же отчаянными пассажирами, вроде меня, организовали вполне себе приличный капустник на колёсах. Один эпизод я запомнил хорошо, потому, что играл в нём главную роль. Научили меня быстренько манерам и выражениям, которые присущи железнодорожным ревизорам. Нарядили: мундир, околыш, сумка, компостер - всё, как надо. Откуда, только таланты? И всё получилось. Разыграли мы едва ли не до слёз двух девчонок – проводниц на противоположном конце состава. Мне их так, по-настоящему, стало жалко, что в конце этой комедии я "не выдержал тона" и обнял их, как родных… Сколько было смеха. Сколько было веселья… Хотя, думаю, и нынче, когда пишутся эти строки, в плацкартных веселья тоже хватает, только оно какое-то разобщённое что ли… местами, даже, "беспробудное", а, то и беспредельное…
Проводила меня смешливая певунья в Тайшете, поцеловались мы с ней по-братски… Я даже, забыл, как её звали. Вот такая юношеская легковесность. А ведь предупреждал нас писатель об ответственности за тех, кого мы приручаем. Но – молодость глупа и… нетерпелива. Я рвался в неведомые края, к неведомым делам - навстречу неизвестности.
Кто-то ехал на «великие стройки» по вербовке, за большими заработками. Кто-то - по путевке комсомола – «к новым свершениям». А, кого-то, как потом выяснилось, туда везли по воле пенитенциарной разнарядки, и многие из них, уже там давно жили, и давно строили эти самые, «великие…». Я же ехал… по блату, по знакомству, без всякого райкома, сам по себе: захотел - и поехал. В девятнадцать - всё нипочём. Не буду лукавить, меня там ждали. Две замечательные девушки-сестрички - уж год, как по путёвке там… Напросился я к ним: мол, вы же строите, и я тоже хочу… «Да, пожалуйста, Гришенька, приезжай! Встретим и устроим по первому классу!»
…Дорога от станции до поселка – прямая, как стрела. Еще держится в тайге снег, доживает последние недели. Вдоль дороги редкий березняк, хвойных пород почти не видно, будто специально их вырубили, чтоб… Тут же нашлись знающие люди в «вахтовке», попутно подхватившей нас, пассажиров с тайшетского поезда: «Да, да, специально и вырубали, чтоб для охраны удобнее было». Только приглядевшись, понял я: за полосой тонких белоствольных берёз, практически, вдоль всей дороги с небольшими разрывами тянутся почерневшие от времени высоченные заборы. Загадочный мрачный силуэт «оживляли» то тут, то там такие же чёрные, как забор, охранные вышки – перекошенные, полуразвалившиеся… Брошенные тюремные лагеря. Сколько же их? Лагерей этих. Всю дорогу, сколько едем, только их и видим. В машине нашлись старожилы: « А, почитай, весь Братск здесь и жил, молодёжь-то комсомольская вот, с год, как появилась… Как стройку объявили. А то всё этих за комсомольцев… возили: туда – на стройку и обратно… в эти, как их… Ну, да, такие вот, были «комсомольские общаги...» Мужики, повидавшие жизнь, улыбались - непонятно, шутили они, или как…
Поддавшись уговорам – большая часть населения «вахтовки» была молодёжь – водитель свернул с обочины. Старшие с усмешечками, а мы, молодые, с какой-то неизъяснимой опаской: пробираемся по ноздреватому, подмерзшему снегу к чёрным, раскрытым настежь воротам. Пересекая «линию периметра», я почувствовал дрожь в коленках, как будто, меня куда-то ведут, и обратно дороги не будет… Почему-то вспомнились кадры из кино про немецкие крематории, скелеты вместо людей… Меня даже передернуло. И, показалось, не меня одного.
В глубине безлесной, но уже затянутой молодой хвойной порослью, территории торцами к забору стояли длинные дощатые бараки. Маленькие окошки - как пустые глазницы, на которых кое-где холодно поблескивали остатки остекления. В бараках – рядами деревянные двухъярусные койки… Так вот какие они – нары эти, подумалось, и меня еще раз передернуло, то ли от жути, то ли от сквозняка пронизывающего весь барак от торца до торца.
Интересно, сколько же тут … «проживало» этих… «комсомольцев»? В одном бараке – сто? Двести? На полу, уже сгнившем, местами валялся разный скарб – уезжали, наверное, спешно…
Да, и кому это всё могло понадобиться: грубые, почерневшие ложки из, когда-то белого сплава, номерки какие-то , даже алюминиевые кружки, правда сильно помятые с толстым черным налетом внутри. Опрокинутые столы, изломанные тумбочки, скамейки. Здесь жили. И, не так, чтобы давно. В одном углу валялась буржуйка с развалившейся трубой – впопыхах забыли, видать – вещь-то по этим местам должна быть ценная… Вдруг, через барак, из окна в окно молча пролетел большой черный ворон. Молча. Только шорх от крыльев... Я поёжился. Стало невыносимо холодно. «Пусть себе, здесь живут эти вороны». К машине я вернулся первым.
«Вот, это да – «комсомольская общага». Мне даже обидно стало за комсомол. Нашли, чем шутить. Причем тут комсомольцы? Здесь же эти… А, сколько их тут всего… сидело? Вернее, работало. Нет, не сосчитать. Много, очень много… Как потом выяснилось, гораздо больше, чем можно было тогда предположить. Вот, сколько "комсомольцев" надо было, чтобы построить город Братск и Братскую ГЭС? А, другие ГЭС? Комбинаты разные? А, те, что ехали по путевкам… Они уже больше, как зрители – посмотреть, что построили и... как жили их предшественники.
Осень, 2012 г.
P.S.
К чести и первых, и вторых, а так же всех последующих строителей Братской ГЭС - по сегодняшним меркам, одной из крупнейших в мире, и большого, красивого города Братска - они сделали всё это своими руками, им есть, что передать в наследство детям. Кроме этих злосчастных "комсомольских общаг". Были и настоящие комсомольские общежития - двухэтажные деревянные бараки, и в них кипела настоящая комсомольская жизнь, и я там был, и мед-пиво пил... Не везде они, правда, снесены еще. Хорошо бы и "комсомольские общаги", и настоящие бараки-общежития оставить по одному экзекмпляру в мемориальном качестве. Дети должны знать о родителях всё. Чтобы не повторять их ошибок.