Андрей
В поезде « Москва – Сталинград» было многолюдно и душно. Высокий, широкоплечий майор со светлым чубом, выглядывающим из-под фуражки, которая была сдвинута на затылок, стоял в прокуренном тамбуре и смотрел в окно, за которым мелькала выжженная солнцем степь. Лишь изредка, где-то вдали мелькало человеческое жилище, вызывавшее в нем щемящие чувства боли, тоски и одиночества.
Прошло четыре года после окончания войны, а следы разрушений и нужды тяжелым камнем все еще лежали на душе.
« Сколько же нам залечивать эти раны придется, когда же мы восстановим все, когда?!» - Думал он, вспоминая разрушенные войной города, в которых ему пришлось побывать за последнее время.
Мысли неслись нескончаемым потоком, смешивая прошлое с настоящим, как смешивал краски закат, создававший новые, неповторимые оттенки, заглушая алое - фиолетовым цветом наступающей ночи. Заря же, не желающая уступать, спешила окрашивать в свой неповторимый розовый цвет уплывающие вдаль облака, чтобы оставить хоть слабый след воспоминаний о себе.
Майор очнулся от того, что поезд, вздрогнув, затормозил и остановился на небольшой станции, название которой офицер не успел прочесть. Спрыгнув с подножки вагона, он столкнулся с высокой, стройной молодой женщиной. Тусклые фонари освещали синий легкий костюм и голубую косынку на каштановых волосах, делавшие ее необычайно красивой и элегантной, что само присутствие ее казалось нереальным видением в этом захолустном месте.
Подняв чемодан незнакомки и, поставив в тамбуре вагона, он вновь вышел и пошел по перрону вдоль состава.
- До чего ж хороша, - подумал он, - только больно нос высоко задирает, даже спасибо не сказала, лишь головой едва кивнула, будто одолжение сделала.
На какое-то мгновение ему показалось, что он где-то видел уже это выражение лица, но пыхтение уставшего поезда унесли его мысли в другое русло.
Купив бутылку воды и пачку сигарет, майор вернулся в свой вагон.
- Я вам соседку подселил, сказал шедший навстречу проводник, - она до самого Сталинграда с вами ехать будет, не возражаете?
Лицо проводника расплылось в довольной ухмылке.
- Отчего ж, с попутчиком всегда веселей, - ответил военный.
- Вот-вот, и она у меня спрашивала про улицу «Веселую», как ее найти в городе, - расплывшись в улыбке и заглядывая в лицо подошедшему ближе майору, спросил:
- А вы, товарищ майор, простите, не знаю вашего имени, отчества, чайку не желаете, а-то ваша соседка заказала.
- Что ж, давайте чаю, а зовут меня Иваном, Иван Алексеевич Демидов.
Открыв двери купе, Иван на мгновение опешил,
- Не может быть, - подумал он, - неужели все-таки она?
При входе майора, женщина резко встала и замерла, как встают дети перед вошедшим в класс учителем или военные перед старшим по званию.
- Садитесь, старшина, в ногах правды нет, - зло бросил он.
- Почему старшина? Я - лейтенант, но откуда вы узнали, что я…
- По вашему носу, - не мог почему-то успокоиться майор.
- А причем здесь мой нос, - покраснев, спросила женщина, – простите, я вас не поблагодарила за чемодан, как-то не успела, растерялась, мне вдруг показалось, что я вас где-то уже встречала.
- Лучше бы этого не было, - буркнул Иван.
Молодая женщина вспыхнула и вышла из купе.
- Пошла искать другое место, ну и пусть идет, - вслух пробурчал Демидов.
Ему вдруг показалось, что эта встреча не случайна, что где-то в глубине опаленной души он ждал этой встречи и боялся ее. Не дождавшись, когда она вернется за вещами, Иван открыл купе и увидел ее, стоявшую напротив их двери.
Прислонившись к окну спиной, она стояла с закрытыми глазами. О чем она думала тогда, Иван не знал. Ветер, влетавший в раскрытое окно, раздувал ее волнистые волосы, которые в тот миг ему почему-то очень хотелось потрогать. Взгляд скользнул по фигуре и длинным ногам, обутыми в черные туфли-лодочки.
Почувствовав, что ее разглядывают, женщина открыла глаза.
- Я вспомнила, где впервые встретилась с вами, - грустно произнесла она.
Демидову стало вдруг неловко за свое поведение. «Ведь не она была за рулем тогда, что это я так веду себя», - промелькнул вопрос в его голове.
- Что ж вы здесь, - промямлил он, проходя в тамбур покурить, и уже резко добавил:
- Идите на свое место.
Нарочито грубо, приказным тоном он пробасил слова, от которых стало неприятно даже ему самому.
Закурив в тамбуре, Иван стал всматриваться в темноту, где мелькали небольшие строения и редкие деревья, казавшиеся великанами среди бескрайней степи, доносившей свои нежные трепетные запахи разнотравья. Воспоминания постепенно перенесли его в ту фронтовую зиму, когда их со старшим лейтенантом Андреем Григорьевым и Колей Горшениным послали с заданием в тыл к немцам…
Взяв языка и возвращаясь к своим, по снежному покрову ползли три разведчика, которые по очереди тянули за собой связанного фрица с кляпом во рту. Немец уже не сопротивлялся, когда кто-то из разведчиков грубо пинал его в спину, или в зад, не пытался мычать, как он это делал несколько часов назад.
Григорьев, услышав скрип снега от чьих-то приближающихся шагов, молча поднял руку вверх, предупреждая ребят.
Повалив фрица на землю, разведчики придавили его своими телами.
- Немцы! Заметили, сволочи. Я прикрою, а вы тащите его, живее.
Через несколько минут Иван Демидов и Николай Горшенин услышали автоматную очередь Андрея, которая чередовалась с короткими немецкими, потом сплошную стрельбу нескольких автоматов одновременно…
Таща фашиста с двух сторон под руки, постоянно слушая удаляющуюся стрельбу, они побежали вдоль небольшой ложбины и вскоре скрылись в лесу. Отдышавшись, вспотевшие и смертельно усталые, они продолжали передвигаться по глубокому снегу, пока окликнув, у них спросили пароль.
Когда навстречу подбежали несколько солдат и старших офицеров чтобы помочь, Иван, доложив обстановку, предложил взять с собой, кого-нибудь, чтобы вернуться за Андреем. Получив одобрение, лейтенант Демидов крикнул:
- Мы скоро, ждите!
Иван знал Григорьева не первый год, вместе отступали, не раз ходили в разведку, и поэтому надеялся отыскать своего друга живым или мертвым во что бы то ни стало.
Искать долго не пришлось, Андрея нашли в нескольких метрах от того места, где они его оставили. Раненный в плечо и в грудь Андрей лежал без сознания. Трое фашистов лежали на окровавленном снегу недалеко друг от друга, еще дальше двое. Боясь, что немцы могут послать дополнительное преследование или искать своих, он приказал ефрейтору нести Андрея, а сам какое-то время молча ждал, чтобы в случае необходимости прикрыть их. Спустя несколько минут он поспешили покинуть это место. Догнав ребят, сердце Ивана дрогнуло, когда он увидел их лежащими в балке.
- Жив?
- Стонал…
- Давай я теперь понесу. Вскоре они добрались до своих окопов, где их уже ждали.
- Жив? - Все с нетерпением ждали ответа.
- Жив, но без сознания.
Когда Андрей пришел в себя и открыл глаза то, увидев лицо Ивана, слабо улыбнулся.
- Дошли…- еле слышно произнес Григорьев.
На его бледном лице темные брови казались еще темнее, прямой красивый нос немного заострился. На мгновение лицо Андрея показалось Ивану похожим на лик Христа, что видел на иконе в доме у своей бабки, но он отогнал эти странные мысли.
Получив приказ везти Андрея в госпиталь, Иван с медсестрой положили перевязанного разведчика на подводу. Языка еще раньше увезли на машине в штаб.
Проехав несколько километров, наблюдавшая за Андреем сестричка, обратила внимание на переживающего за жизнь друга Демидова.
- Да не волнуйтесь вы так, товарищ лейтенант, он хоть и тяжело ранен, но жить будет, и укрыла я его тепло, не замерзнет, скоро на месте будем.
Иван ничего не ответил, молча, смотрел на бледное лицо Андрея и вспоминал, как впервые встретился с ним под Харьковом.
Григорьев воевал с осени сорок первого года, до войны жил в Сталинграде на улице, которая имела странное название. И когда кто-то спрашивал его:
- И чего это тебе все время так весело? Он с гордостью отвечал:
- А я родился на Веселой улице, у нас там все такие.
Григорьев всегда находил для товарищей такие слова в трудные для них минуты, от которых на душе становилось легче. Сам же никогда не жаловался. О том, что в его дом попала бомба при бомбежке Сталинграда, уничтожившая всю его семью, он никому, кроме Ивана не рассказывал. Не узнал бы об этом и Демидов, если бы не получил однажды известие о гибели отца, от матери.
Андрей тогда увидел дрожащий листок в его руках. Осторожно вытянул его и, прочитав, сказал с горечью:
- Моих всех, одной бомбой, и братишку, и двух сестер, и батю с матерью. Соседка написала, что они вместе с другими семьями собирались переправиться через Волгу. Не успели…
Открывшись впервые друг другу, они проговорили всю ночь, делясь своими переживаниями, сомнениями, надеждами.
И сегодня, когда Андрей остался там, чтобы прикрыть их отход с фрицем, что-то перевернулось в душе Ивана. Одна мысль, что никого из семьи Григорьевых не останется на земле, зажгло такой огонь, такой гнев его сердце, что он едва сдерживался, чтобы вслух не обругать себя, фрицев и всех, кто попался бы под руку.
Объяснив командиру, что ему нужно, во что бы–то ни стало, вернуться, что он не может оставить друга умирать на январской стуже, потому что верил, что Андрей жив, а, если и нет, то хотел вытащить его оттуда и схоронить честь по чести, если он еще там…
Вспоминая это, Иван видел, как ледяная корка, покрывающая дорогу, тормозила движение. Скопившийся на ней транспорт и колонны уставших солдат двигались медленно. По обочинам дороги был глубокий снег, и съезжать не было смысла. Рядом с их телегой тащилась полуторка, в которой рядом с шофером сидела молодая девушка в звании сержанта. Курносая, с волнистой каштановой челкой на лбу она что-то говорила водителю и поглядывала на раненного, лежавшего рядом с Иваном. Кудри девушки закручиваясь, ползли на ушанку, от чего ее вид казался еще более задорным.
- Такая красавица понравилась бы Андрюхе, ну да ничего, подлечится в госпитале, отыщем эту зазнайку, скорее бы уж добраться, - нервно поглядывая на дорогу и рассматривая, как впереди еле ползли колонны груженых машин и телег, везущих раненых, думал Демидов.
Ему казалось, что этому потоку не будет конца. Наклонившись над спящим другом, Иван не успел сообразить, что произошло, когда машина, ехавшая рядом, вдруг быстро проехала в освободившийся проем и краем борта зацепила их повозку. Лошадь, испугавшись, поднялась на дыбы. Ударившись об накатанную скользкую дорогу, по ледяному наросту Иван соскользнул вниз к обочине. Скользя, он все-таки быстро поднялся и подбежал к перевернутой телеге, у которой лежал Андрей. По слезам санитарки, стоявшей на коленях перед Григорьевым, Демидов все понял. Выхватив из кобуры пистолет, он бросился к полуторке, из которой к ним уже бежали водитель со своей попутчицей - худосочной девицей, неуклюже путавшейся в длинных полах шинели. Теперь она не казалась ему той красавицей с задорно развивающимися кудрями и маленьким вздернутым носиком.
Кто-то бросился ему наперерез Ивану, выхватывая из его рук пистолет. К Андрею спешили люди, пропуская вперед военврача, ехавшего в этой же колонне по всей вероятности в госпиталь.
Осмотрев мертвое тело Григорьева, она что-то тихо сказала медсестре и, опустив голову, медленно пошла к своей машине.
Невысокого роста капитан, выхвативший оружие у Демидова, приказал им с санинструктором и седоками полуторки следовать за ним.
Разбирались не долго. Водитель, управлявший полуторкой, загруженной снарядами, близко к обочине ехать не мог, машина могла перевернуться.
Иван как в тумане слышал, как санитарка, вытирая слезы, рассказывала капитану о том, как разведчики добирались с языком до своих, и как потом раненного Андрея все-таки нашел Иван и они срочно повезли Григорьева в госпиталь.
Размазывая слезы по лицу, она все время повторяла:
– Они же друзья, понимаете, он его оттуда принес…
- Война, лейтенант, - сказал капитан, возвращая оружие и документы Ивану.
Андрея схоронили в братской могиле недалеко от госпиталя. Обратно возвращались молча. У каждого на душе было муторно от сознания собственного бессилия. В части уже обо всем знали. Демидову сообщили лишь, что все разведчики представлены к наградам за выполненное задание и доставленного языка, но Иван ничего не слышал. Перед глазами было мертвое лицо Андрея, красивое и строгое.
Воспоминания его прервал проводник, возвращавшийся из соседнего вагона.
- Не спится?
- Нет, душно, - нехотя ответил он.
Вернулся у купе нескоро. Женщина по всей вероятности уже спала, когда он на цыпочках вошел в купе и стал снимать гимнастерку.
- Можете не таиться, я не сплю.
И после долгого молчания вновь спросила:
- Вы зачем в Сталинград?
Иван молчал. Поняв, что ответа не последует, она стала рассказывать о себе, будто испугавшись этой непонятной затянувшейся тишины, за которой могли бы последовать его упреки относительно той давней истории:
- Меня зовут Машей, живу пока в Москве, оканчиваю медицинский институт, на фронт ушла со второго курса педагогического. До войны хотела учительницей стать, у нас в Ростове хороший учитель истории был. В классе все девочки были в него влюблены, и я тоже, хотя он был далеко не молод…
- Вы спите? – неожиданно спросила она, но ответа вновь не последовало.
Иван не спал, он слушал Машу, а вспоминал свой город, погибшего отца, мать, которая умерла через год после возвращения сына с фронта, разбитые улицы, школу, которую сожгли немцы. Он думал про своего младшего брата, которого привез после смерти матери в Москву, где учился в военной академии. Вспоминал, как хоронили боевого друга - Андрея в братской могиле недалеко от Минска…
Утром, после выпитого чая, он тихо спросил:
- Зачем вам «Веселая»?
- После войны я написала письмо в Сталинград на эту улицу. Капитан тогда, - она на мгновение запнулась, но, взяв себя в руки, продолжила, - вслух прочитал адрес вашего товарища, я и запомнила. Ответила мне женщина - мать школьного товарища Андрея Григорьева – вашего погибшего друга, они жили по соседству. Теперь еду к ним, они меня давно уже приглашают. Сын Екатерины Ивановны вернулся домой без руки, она очень переживала за него, теперь немного успокоилась, привыкать стала.
- А вы? Вы зачем в Сталинград?
- С вами, - коротко ответил Демидов.
Он и сам не мог объяснить, почему так вел себя с этой девушкой, почему не мог ей прямо сказать, что едет по счастливой случайности туда же, куда и она.
Маша больше ни о чем не спрашивала этого угрюмого, как ей показалось, майора. Знала лишь одно, что им теперь по пути, и никуда от этого не деться, нравится ей или ему это или нет, теперь они вместе пойдут на ту улицу, где когда-то жил тот необыкновенно красивый парень - Андрей Григорьев, которого она видела мертвым на одной из дорог войны…
Выйдя на привокзальную площадь, и расспросив прохожих, Иван с Машей пошли в сторону Мамаева кургана. Город, который помогала восстанавливать вся страна, постепенно преображался. Руины разбирались, складывались в горы и в стопы кирпича, очищенного от песка и цемента.
Они шли пешком, молча, вглядываясь в лица проходивших людей, словно хотели найти то единственное, ради которого и приехали в этот город.
«Простите нас, не уберегли вашего земляка, как и многие миллионы людских жизней» - думал каждый из них, проходя по разбитым врагом улицам.
Но Сталинградцы спешили по своим неотложным делам и не обращали внимания на эту пару. Сюда приезжали из разных мест, чтобы всем миром восстановить город великой славы.
У деревянного моста, где находилась трамвайная остановка Тещина, они остановили пожилую женщину, одетую в синий рабочий комбинезон, чтобы спросить ее как пройти им на улицу под странным названием «Веселая».
- В гору подниметесь, по Карусельной улице, а там направо, рядом совсем, - показывая рукой направление, ответила та и поспешила в сторону проходной.
Завод Красный Октябрь почти весь стоял в руинах, вокруг него ютились бараки и землянки, в которых жили люди. Одни были одеты в изношенные обувь и одежду, другие – в заводские спецовки, но в глазах сталинградцев светились уверенность и надежда, точно каждый из них знал, что скоро все изменится, нужно только еще подождать, потерпеть. Это ощущалось в их голосах, словах, в едва уловимой гордости за свой непобедимый город, за одержанную и ими победу над врагом.
На мгновение Иван представил себе, какие чувства могли бы вызвать эти улицы у Андрея, будь он жив.
Где-то здесь, по этой дороге, а может, совсем рядом, бегал мальчишкой лейтенант Григорьев на Волгу, ходил в школу, отсюда уходил добровольцем на фронт.
Молча, идя по пыльной дороге, Демидов незаметно рассматривал девушку, шедшую сегодня рядом с ним.
Мария понимала, причиной молчания майора, были воспоминания, поэтому сама не решалась их первой нарушить.
- Кажется, мы пришли, - сказал Иван, увидев на одном из домов написанное известкой название улицы.
- Да, кстати, меня Иваном зовут. Иван Демидов я, а-то как-то не очень, когда все время товарищ майор, да товарищ майор… Да и звание майора я получил совсем недавно, после академии.
- Поздравляю, - Маша протянула Ивану тонкую нежную ладонь.
Окликнув пробегавшего парнишку, она попросила его показать девятнадцатый дом. Только теперь Иван понял, почему Маша обозначила именно этим числом номер дома на конверте, когда впервые писала наугад в Сталинград. Андрей погиб девятнадцатого января.
Дверь открыла маленькая хрупкая женщина. Узнав, кто перед ней, всплеснула руками:
- Надо же, а мы не знали, что вы с мужем-то приедете.
Маша хотела, что-то объяснить, проходя в комнату, но Иван остановил ее, слегка коснувшись руки.
Навстречу поднялся из-за стола сын хозяйки дома что-то мастеривший одной рукой:
- Здравствуйте. Сергей, - смущенно представился он и немного смутился, увидев необыкновенно красивую пару.
Поздоровавшись, Маша и Иван сели рядом на скамью, предложенную им, а Екатерина Ивановна юрко засуетилась по дому.
Вскоре на столе появился пахучий красновато коричневый чай из заваренных кипятком смородиновых листьев и веточек, несколько сухариков и отварной картофель «в мундире».
- Да, что вы, не беспокойтесь, мы не голодны, - поспешила заверить Маша, - а вот это вам.
Она протянула Екатерине Ивановне полушерстяной платок и почти новую мужскую рубашку в полоску:
- Это от моей тети, она очень просила передать вам, когда узнала, что я еду в ваш город.
Иван поставил на стол бутылку водки, две банки тушенки, рыбные консервы и сайку темного хлеба.
Разглядывая комнату, он вспомнил дом своих родителей, летнюю кухню, где они с братом воровали у матери горячие, только что испеченные блины. Как все было похоже: железные кровати, лавки, ведра с водой и плетеные коврики на полу.
Когда после выпитого и рассказанного мужчины вышли во двор, Сергей неожиданно и прямо спросил:
- Ты любишь ее?
- Не знаю еще, все как-то слишком сложно, - честно ответил Иван.
Он помнил, что Маша понравилась ему сразу, как только он впервые увидел ее там, на войне, в тот страшный день, но все, что произошло потом, начисто перечеркнуло первое чувство. Теперь же, проведя с ней около трех суток, оно постепенно набирало ту силу, которой он уже не мог противиться. Ему постоянно хотелось прикоснуться к ней, заглянуть в ее удивительно красивые, темно серого цвета глаза. Но между ними, как ему казалось, навсегда встала смерть друга.
- А вот если бы мне так повезло, я бы сразу женился, только, кто за калеку пойдет, разве какая-нибудь плохенькая вдовушка, - ухмыльнувшись, произнес Сергей.
Ему было двадцать девять лет, до войны он вместе с Андреем Григорьевым учился в тридцать четвертой школе, которая находилась на той же улице, где жили они. Широкоплечий парень с чуть вздернутым носом и яркими губами всегда нравился девушкам, и если бы не война он был бы давно женат.
- Невест тьма, только одну единственную отыскать нелегко, - задумчиво произнес Демидов.
- А если она и рядом, а ты не ровня ей, тогда как?
- Ложитесь уж, женихи, я вам здесь в саду постелила, а Маша со мной ляжет, - задорно сказала Екатерина Ивановна, подавая сыну сшитые из разных лоскутков пестренькие одеяла.
Женщина скрылась за дверью, но лампа в комнате еще долго не гасла.
- Маманя должно быть жалуется Машеньке, - глядя на окна дома, произнес Сергей, - больно печется о моей дальнейшей жизни. А что о ней печься-то? Вон сосед наш Борис Семенов вовсе без ног вернулся, и ничего, живет, обувку людям чинит. Да так орудует молотком, любо дорого поглядеть.
Потом он рассказал о том, где и как ему пришлось воевать, а еще о том, как во время одного боя его раненого вытащила из-под огня молоденькая сестричка.
- Часто потом прибегала в госпиталь, а когда узнала, что мне будут ампутировать руку, горько плакала… а потом ее убило осколком снаряда…
- Нашу Зину, что везла со мной Андрея в госпиталь, убило в Польше, - закурив папиросу, сказал Иван, - сколько их полегло в этой проклятой войне…
- Как только Маша уцелела? Она ведь писала нам, что до самой Германии дошла, а я и за границей не побывал.
- Радуйся, что жив остался, мать жива, крыша над головой есть, у других ничего не осталось, или никого…
Раздевшись, Иван лег на кровать под яблоней, всматриваясь в ясное звездное небо.
- Слушай, вы у нас с недельку поживите, на рыбалку сходим. Ты Волгу-то видел? – не унимался Сергей.
- Завтра посмотрим, а порыбачить не придется, у меня братишка Алешка в Москве, в больнице лежит, через неделю должны выписать, нам с ним еще на родину нужно съездить, могилы родных проведать, очень скучает он по родным местам, плохо ему без матери. Алешке было шесть лет, когда война началась, теперь у него кроме меня никого нет. Вот окончит Суворовское, а там видно будет, подрастет, возмужает, не так тосковать, наверное, будет?
Они так не заснули в ту ночь.
Утром все вместе сходили на кладбище, где были захоронены Григорьевы и родные Екатерины Ивановны, потом на Волгу и на вокзал. Прощаясь, Сергей обнял их по очереди и сказал:
- Не потеряйте, ребята, друг друга и нас не забывайте, пишите.
- Приезжайте, Машенька, - спеша вслед за вагоном, повторяла Екатерина Ивановна.
- Как красиво она назвала вас, - задумчиво произнес Иван, открывая двери купе, - а как вас в детстве называли ваши родители?
- Марусей, Манечкой, - ответила она, вздернув свой носик.
Иван рассмеялся:
- Ну и зазнайка…
- Да ничего я не зазнайка, - обиделась Маша, - просто нос у меня такой дурацкий.
Иван взял ее ладони в свои и, прислонил их к своей щеке.
«Неужели ценой жизни своего друга я приобрел это странное, трепетное, нежное чувство?» – думал он, глядя в глаза девушки, которую так долго ненавидел. А ненавидел ли?
Маша, поняв, что происходит в душе Ивана, осторожно вытянув из его рук свои ладони, стала смущенно рыться в своей сумочке, будто что-то искала.
«Почему мне так трудно, когда мы с ним наедине», – думала она, - «ведь в доме Екатерины Ивановны, или когда с нами был рядом Сергей, все казалось ясным и простым? Что же со мной происходит, неужели это и есть любовь?»
Маша вспомнила, как в детстве ей нравился один мальчик, которого ее подруга почему-то назвала лягушонком. «И вовсе он не был на него похож» - подумала она и, прислонившись к стенке купе, улыбнулась.
«Господи, как это было давно. Где он сейчас этот славный мальчик, жив ли? Может быть так же, как Андрей, лежит где-то в чужой стороне, и поют над ним ветры грустные песни?
Но почему же грустные, ведь мы победили. Да, победили! И поэтому у нас вся жизнь впереди! И мы должны радоваться каждому новому дню, радоваться тому изумительному чувству, которым одарила нас жизнь!»
Маша резко встала и поцеловала в губы ошалевшего от неожиданности Ивана.
- Маша, Машенька, - несвязно лепетал Демидов, осторожно прикасаясь губами к ладошкам девушки…
- Булочки, молоко, чай, вода, сигареты, – громко послышалось за дверью.
Смеясь, они открыли двери:
- Булочки и молоко!
В этот момент для них не было ничего вкуснее той еды, которую они уплетали с таким аппетитом, будто давно уже ничего не ели. Маша отрывала кусочки мягкой булки и, дразня Ивана, клала себе в рот. Тогда Демидов, откусывал от ее булки еще большие куски, а, прожевав, целовал ее долго и страстно.
Ощущение счастья не покидало их до самой Москвы. Но перед самым прибытием, Иван вдруг строго, скорее не сказал, а приказал, положив записную книжечку на столик перед Машей:
- Пиши, адрес в Москве, адрес тети, все адреса, где тебя можно будет найти. Как только разберусь со своими делами, найду. Запиши мой.
Записав все, что велел Иван, девушка неуверенно произнесла:
- А, мне разве нельзя с тобой к твоему братишке?
- Маш, я боюсь, что он не так все поймет. Через два месяца я уезжаю в командировку, а он подумает, что я его специально в училище отправляю, чтобы быть с тобой. Всему свое время, прости.
- А разве нельзя ему со мной пожить, пока ты… или ты мне еще не доверяешь…
Маша запнулась, и ее глаза наполнились слезами.
- Да что ты, что ты, - целуя ее, шептал Иван. - Кроме вас с Алешкой у меня никого в целом мире нет.
- Тогда поедем вместе, - настойчиво предложила она.
- Поедем.
На душе его стало спокойнее, одна задача, казалось, была решена.
Алешка, увидев брата, сначала кинулся к нему, но, заметив рядом стоявшую незнакомку, сдержал свой порыв. Демидов, заглянув в глаза младшему братишке, сказал:
- Знакомься, Мария…
- Просто Маша, договорились?- улыбаясь, предложила знакомая Ивана.
Пока Иван ходил за выпиской к врачу, получал рекомендации, Маша коротко рассказала Алешке о себе, о случайной встрече с Иваном, о Сталинграде.
- Я слышал, что это был очень красивый город до войны.
- Он и будет таким, увидишь, ведь его заново строят люди, приехавшие с разных республик нашей страны.
Маша потрепала волосы парнишки, очень похожего на своего старшего брата.
- Когда-нибудь мы обязательно туда съездим, - уверенно произнесла девушка, - и мы расскажем тебе об одном замечательном человеке, которого звали – Андрей.
- Куда это вы уже собрались, без моего разрешения? – спросил подошедший к ним старший Демидов.
- В Сталинград! – улыбаясь, ответил подросток, заговорщицки глядя на новую знакомую, которая ему явно нравилась.
- Я вижу, ты уже в курсе всех событий, вот и оставляй вас одних, – улыбаясь, произнес он, - ну, что, пошли!?
- Пошли, - дружно ответили Маша и Алешка…