Никогда еще на моей памяти человеческие отношения не выглядели столь прозаично.
Они шли из продуктового размеренным шагом, попутно обсуждая, вероятно, какие-то бытовые вопросы; обычный мужик «под шестьдесят», обычная женщина примерно той же возрастной категории. Выглядели оба неважно, что характерно для наших реалий – неприметная одежда, глазу не за что зацепиться, на ней бесформенная куртка, волосы убраны в хвост, совершенно ей неподходящее подобие макияжа; ее нельзя назвать ни полной, ни худой, ни страшной, ни миловидной. Отсутствие манер, временами слишком громкие реплики при совершенной, кажется, беззлобности. Он – слегка помятый жизнью и алкоголем, а в остальном практически зеркальное отражение своей спутницы – как сказал бы взыскательный критик, ни рыба ни мясо. Полно у нас таких мужиков, полно таких баб.
Я поздоровалась – они жили по соседству с моими родителями, поэтому мы были кое-как знакомы. Галина Петровна, Геннадий Валерьевич. И, казалось бы, эти люди совершенно не стоили внимания, если бы не один любопытный факт – они были едва ли не единственными из всех знакомых моей семьи, которые прожили всю жизнь вместе. Да что там, так или иначе, вместе они были постоянно.
Я помнила – и совершенно, кстати говоря, не разделяла – всеобщее восхищение по поводу их долгой совместной жизни. У них не было того, что называют красивой любовью. В незапамятные времена, когда меня еще не было на свете, Геннадий приехал из какого-то поселка поступать в училище, окончив восемь классов; в процессе учебы встретил Галину, и далее затертый до дыр сценарий – женитьба, жизнь в общежитии, рождение сына, а затем и дочери, получение квартиры. В этом переменно-успешном быту не было места для красоты, т.к. все время и пространство были заняты прозой жизни. Она работала кассиршей в ближайшем продуктовом вплоть до недавнего времени, то есть до выхода на пенсию, теперь же изредка подрабатывала уборщицей там же. Где работал он, мне неизвестно, зато всему дому, помнится, было известно, что этому доблестному мужчине приходилось дважды или трижды (здесь дворовые бабушки путались в показаниях) вылетать с работы за пьянку. Алкоголиком или запойным пьяницей в классическом понимании он не был, однако считал, что приложиться время от времени к бутылке трудовому человеку не возбраняется. Галина Петровна, должно быть, это мнение разделяла, но сама практически не пила и даже не курила – опираясь на свои доисторические взгляды, она полагала, что матери семейства подобные непотребства не к лицу. Отцу же семейства по ее версии, надо думать, к лицу было всё. Не отличаясь особым умом, эта простая во всех смыслах женщина безоговорочно признавала мужской авторитет в семье, из-за своей простоты не в силах даже извлечь из него крупицу выгоды для себя. Я не раз замечала, как она смотрела на законного супруга – нет, это был ни разу не взгляд влюбленной или любящей женщины, но взгляд снизу вверх, взгляд покорный и признающий: ты – выше, ты – сильный, а я – ведомая.
Но умел ли он вести, умел ли возглавлять, править бал, созидать, олицетворял ли силу – неважно, моральную ли, физическую? Мне, да и не только мне, казалось, что попасть, скажем, в вытрезвитель – равносильно какому-то немыслимому грехопадению; Галина же Петровна как-то раз сорвалась среди ночи спасать благоверного из этого прекрасного места, вытащить его, так сказать, из пучины разврата. «А ты бы пошла?» - спросила меня школьная подруга, когда я рассказала ей об этом происшествии. Нет, ответила я, не пошла бы. И не только не пошла бы, думаю, я бы вообще не связала свою жизнь с подобным экземпляром. Конечно же, подруга оказалась со мной солидарна. Мы были людьми другого поколения, воспитания и склада ума. Показательно, что последний у нас имелся.
И так у них было всегда, и так у них было во всем. И бывали у него, чего греха таить, какие-то так называемые «увлечения» на стороне – кратковременные и вряд ли захватывающие, поскольку вероятность его романа с интересной женщиной даже в юные годы была ничтожно мала. Зачем – загадка: исходя из отрывочных сведений и сплетен бабушек, сидящих у подъезда, «увлечения» от законной супруги практически ничем не отличались, такие же типичные матери семейств, без особого образования, небольшого ума и не ахти какой внешней привлекательности. Возможно, таким оригинальным способом он хотел доказать себе и мужикам, что тоже не пальцем делан.
Галина Петровна, как и в случае с вредными привычками, ничего подобного себе не позволяла, искренне полагая, что хранить верность кормильцу семьи, готовить ему незатейливую снедь и забирать из вытрезвителя – ее почетный крест и святая обязанность. Хорошего обращения она не знала, глубоких чувств по жизни не испытывала, богатым воображением не обладала. Развлечения имела для своего пола, возраста и социальной группы самые типичные – смотрела телевизор, читала какие-то периодические издания, которые выписывала многие годы, да еще развлекалась разговорами с такими же, как сама, матерями семейств на бытовые темы – что приготовить, каким порошком стираешь, а вот мой опять приполз в невменяемом состоянии и далее по списку.
Но они были вместе. Никто ни от кого не уходил, не разводился, не прощался и не исчезал. И самое неприятное, что в каком-то смысле они были больше семьей, чем подавляющее большинство других пар из своего – да и не только своего – окружения. Не из-за крепкой дружбы, сильной любви или душевной близости. А просто потому, что всегда могли прийти друг к другу, как ребенок приходит к маме: отсюда точно не выгонят, никуда не пошлют, не откажутся от тебя, нашкодившего, хотя подзатыльников надают. Иной раз проколешься где-нибудь, идешь к тому, перед кем провинился, и всю дорогу думаешь – только не ругайся, ну зачем все усложнять? Ну что тебе стоит не ругаться? И кажется, будто небеса рухнут от гнева этого человека, а если он просто встретит тебя, как обычно, но упадет гора камней с души. И вот ты, уволенный с работы и уже поддатый мужик не самой привлекательной наружности, открываешь своим ключом дверь квартиры, заходишь в прихожую некрасивой хрущевки с коричневыми обоями и старыми занавесками, а она смотрит спокойно – ну проходи, мой руки, наливай себе чай. И здесь ты – в безопасности, вот такой обычный, любящий пить дешевое пиво с мужиками, не отличающийся ни выдающимся умом, ни каким-то особенным трудолюбием. Ты дома.
И я долго думала о причинах всеобщих бурных восторгов. Долговечный семейный союз? Но дурное дело – нехитрое, особенно если ты, по сути, больше никому не нужен, да и второй половине нужен весьма условно. Что ж, это уже детали. Я размышляла о том, что весь их брак – не более чем дань традициям: понравились друг другу в молодости, поженились (так было принято), родили ребенка сразу после женитьбы (так было принято), затем второго (и так тоже было принято), ссорились, мирились, перебивались скромными заработками, ничего в жизни не меняли, не разводились (а вот это уже было не принято, следовательно, не свершилось). Сейчас дети уже взрослые; сын живет с ними, он мужик трудолюбивый, серьезный, хотя высоким интеллектом похвастаться не может; дочь живет то там, то здесь, она, вежливо говоря, барышня легкомысленная, чего родителям понять не дано – женщине так негоже. Атмосферы красоты и творческого начала в этой семье не было никогда. Но ведь и я не рвусь к запредельным высотам, делая то, что, по сути, привыкла делать. И те люди, которых я ценю и уважаю, также не стремятся сместить условные границы. В моем кругу принято читать, развиваться, созидать, постоянно учиться; мы любим пробовать новые блюда и лицезреть новые пейзажи, мы уходим от тех, кто не соответствует нашим представлениям о второй половине. Мы быстро загнулись бы в той среде, в какой живут Галина с Геннадием. Мы вообще ничем на них не похожи, кроме, пожалуй, одного факта – и ваши, и наши живут так, как издавна у них сложилось. Только наша система более гибкая, что не мешает ей быть для нас устоявшейся.
Я также билась над вопросом, что стоит за их так называемой преданностью. Можно ли так назвать явление, когда люди просто не расходятся? Есть ли здесь место – моральной красоте, нравственности, какой-то душевной зрелости? Я не склонна отвечать на этот вопрос положительно, ну, не вяжутся у меня в голове интрижки с уборщицами и кладовщицами (да хоть с выдающимися умами своего времени, какая разница?), а также семейная субординация – с чем-то чистым, светлым и настоящим. Не бывает никакого священного таинства при таком раскладе.
Что же остается? Вероятно, ответ следует искать в области химии – хотя так называемый принцип комплементарности не чужд и другим сферам. И не одна лишь природная совместимость, а, думаю, целый ряд факторов сыграли здесь свою роль. Это вопрос и схожести, и разума, и, должно быть, чего-то за гранью оных.
И вот они идут вместе из продуктового магазина (даже пакеты несут поровну, ну что за манера у них такая?!), переходят дорогу, он что-то увлеченно рассказывает, пытаясь напустить на себя вид знатока, она внимательно – действительно, внимательно и не перебивая – слушает, временами одобрительно кивая головой, хотя я подозреваю, что тема ей не слишком понятна и малоинтересна. А я – отвечаю сейчас за каждое слово – не завидую им нисколько, не считаю примером для подражания и ни капли не хочу так жить, ибо для меня это сплошные унижения, примитив и скука. А они идут дальше своей протоптанной совместной дорогой, как-то странно похожие друг на друга – не то в результате долгой совместной жизни, не то – и мне кажется, это более вероятно – они были такими с самого начала.