***

Это не жизнь, это чья-то глупая, злая шутка над жизнью… моей жизнью… моя же шутка.

С недавних пор у меня жуткая фобия: постоянно кажется, что за спиной, точнее, за левым плечом, кто-то стоит. Кто-то недобрый, желающий мне зла. Бес какой-нибудь, наверное. Но это – рациональное (если здесь уместно так сказать) объяснение. Гораздо сложнее, почти невозможно побороть неотвязное гнетущее чувство страха, обволакивающее все тело изнутри, как растекающаяся по дождевой луже масляная пленка.

Все это, должно быть, наказание за смутно припоминаемый в такие вот минуты какой-то непоправимый поступок, нечто сродни абсолютному, непроницаемо черному злу. Как первородный грех, удавкой повисающий на шее с самим фактом рождения. Но его-то можно, я думаю, искупить, вымолить прощение за данную тебе без твоего на то согласия и просьбы жизнь. А вот в чем каяться, если даже не знаешь точно, что именно совершил?

Вокруг была безлунная зимняя ночь и узкая извилистая улочка какого-то средневекового города в какой-то северной стране. Я продрог до степени, превышающей силу общего наркоза. Не шевелились пальцы, руки, ноги, язык, извилины в мозгу. Вдалеке мелькнул огонек, похожий на свет окна. Я побрел на этот свет, оставляя в снегу следы, которые тут же скрывались под ковром из падавших с неба белых хлопьев. Поднялся и с каждой минутой стал усиливаться ветер, гнавший эти хлопья мне навстречу, будто нарочно мешая идти. Слева вынырнула церковь старинной готической постройки. Идти вперед сквозь снег и ветер сил уже не было, и я зашел внутрь, сразу же забыв о манившем огоньке. Странное дело: в дальнем углу оказавшейся очень просторной, а с виду такой крошечной церкви трещал смолистыми поленьями ничуть не греющий камин. Тепла он действительно не давал, зато давал свет – режущий глаза узкий луч, по диагонали пересекающий пустое внутреннее пространство и создающий вокруг густой как деготь мрак, так что происходящего в углах было уже не разобрать. И из этой темноты выплыла на свет высоченная фигура священника в длинной, до пола рясе, которая скрадывала шаги, придавая движениям вид плывущего парусника. Лица его под безразмерным капюшоном видно не было, да я и не силился разглядеть. Мое внимание было поглощено почему-то четко различимой в темноте расширявшейся кверху тенью, что тянулась по полу параллельно лучу от ног священника. Тень поминутно росла и ширилась. Она занимала уже полстены, уходя в пустоту, под невидимый свод, и начала обволакивать меня цепенящим потусторонним холодом. Тут священник в приветствии раскинул резко руки в стороны – и от тени кинулись к самой моей шее когтистые и цепкие, как два огромных паука, лапы.

Проснулся в холодном поту. С трудом поднялся, пошел на кухню. Прямо из-под крана, не дожидаясь, пока стечет, напился противной теплой воды. Умылся, но липкий, вязкий сон не желал уходить. Закрыл кран и вдруг ощутил, что боюсь выходить в темный коридор: кто-то там стоял, бесшумно поджидая меня. Сон вторгся в реальность и держал за горло бульдожьей хваткой. Протолкнул через горло твердый ком. Дрожащими руками подкурил сигарету. Немного успокоился. Надо с этим кончать. Резко выдохнул и с силой толкнул дверь.

Никого.

***

Жизнь свою я прожил до рождения, и теперь понемногу вспоминаю, отматывая от точки перелома туда, к смерти моей, случившейся до этого рождения.

…Выпиваю еще и попадаю в другое измерение. Единственным органом моего тела остается мозг. Руки, ноги, язык остаются в том, всегдашнем измерении. Становлюсь способен только дышать и думать. Мысль становится самостоятельным органом, функционирующим независимо от меня. (А где же, что же здесь Я?)
 
Легкое опьянение. Подхожу к зеркалу. Каков я? Трогаю нос – мясистый ломоть, выступающий на поверхности лица. А что с зеркалом души? Нет, не водянисты. Куда-то устремлены, смотрят твердо, не замечая меня самого. (Так где же Я? Там или здесь?)

Опьянение, как всегда, усиливается незаметно. Вот и тяга к общению – верный признак срединного этапа – прошла. Ловлю себя на мысли об отсутствии всякой мысли. Гляжу вокруг: стемнело. Ну же, к зеркалу, скорей! Ноги не идут. Перебарываю себя, подхожу. Заглянул. Отпрянул. Снова, с опаской, смотрю туда, во мрак. В тусклом отблеске фонаря – глаза. Мои. (Ага! Ну уж это точно Я!) Безумный перекошенный взгляд, в себе несущий свою смерть. Расскажи-ка мне, где и когда ее я встречу?
 
Засыпаю.