Жил-был Царь. С соседями ссорился из-за межей державных, бояр непокорных усмирял, а в свободные от внешних и внутренних забот дни девок порол на конюшне. Так и жил-поживал припеваючи, тока одна печаль сердце царево тревожила – не было у него детей. Не то чтобы совсем: две дочки-красотки подрастали, и сыновей, произошедших от регулярных порок на конюшне, – хоть пруд пруди, да тока наследника законного бог не дал. По этой причине во всём царстве-государстве приключилась кручина великая.
Как-то раз призвал Царь к себе в Белый Терем премьер–боярина, на слово и дело государево призвал. Бухнулся тот в основание трона, тока чуть-чуть не расколол медным лбом гранитную державную плиту. Завизжал премьер-боярин:
– Не вели казнить, вели миловать, батюшка Царь. Всё отдам, всё расскажу, тока не руби голову с плеч.
Удивился Царь.
– Ты чёй-то, Михайло Потапыч, белугой морской ревёшь, аки червь ползаешь, грязь-антисанитарию тута разводишь. Неужто сызнова ливонцам телегу газа запродал мимо бюджет-казны. Так не за тем тебя кликал.
Встал с коленок премьер-боярин, отряхнул пыль с кафтана парчового и молвил слово вопросительное:
– Дык вызвал-то почто, Царь-государь?
Тяжко вздохнул Царь от забот державных.
Нетути у меня законного наследника. На кого, Потапыч, державу оставить.
Глянул премьер-боярин исподлобья змеиным соколом
– Так хоть на меня оставь, Царь-батюшка. Чем я не хорош, чем не пригож. И в коммерции толк знаю, и на балалайке могу.
Хмурится Царь от слов пакостных
– Плачет по тебе, Михайло Потапыч, плеть, горючими слезами заливается. Дело говори, а не сказки сказывай. Сказки баять я сам мастак.
Покумекал премьер-боярин чуток, кашлянул в кулак трижды
– Есть три возможности, государь.
– Так.
– Первая: позвать девицу Марфу, ведьму-искусницу.
Загнул Царь перст-мизинец.
– Раз.
– Вторая: отправить матушку Царицу к кузнецу на перековку.
Пригнул Царь перст-безымянец.
– Полтора. Должен тебе заметить, не по душе мне эта идея.
– А чего! Кузнец намедни меч-кладенец выковал, а вчерась -посрамил жадных ливонцев – блоху подковал. Прыг да скок блоха, цок да цок подковками – умора. Неужто, при всех его талантах он Царицу не поправит.
До ладони пригнул Царь безымянец.
– Лады. Пущай по-твоему буде. Два.
– Третья: призвать пред светлы очи твои Ваньку-дурачка, стрельца-удальца. Да послать его с глаз долой туды, сам не знаю куды.
Загнул Царь перст-указатель.
– Три.
Глянул Царь на три перста загнутых.
– Это всё?
– Вроде всё, Царь-батюшка.
– Ступай премьер-боярин, да покличь девицу Марфу.
Долго ли, коротко ли, тока явилась к Царю Марфа-искусница – худая одежонка. Была она росточку невеликого, обличьем – страшненькая, волосьями – седенькая.
И молвил ей Царь грозно:
– Сына хочу!
Испужалась Марфа.
– Дык бесплодная я.
Пуще прежнего хмурится Царь. Пуще прежнего пужается Марфа.
– Дура.
– Как есть дура, батюшка Царь
А сама дрожит вся волнуется, аки листок осенний.
– Законного наследника хочу, от Царицы-матушки желаю. Дабы никака блоха, свет Потапыч, не смела прыгать на троне подкованными сапожищами.
Призадумалась Марфа.
– По закону, Царь-государь, тяжко буде. Оне, законы физически, ведь и в Тьму-Таракане – физически.
– А не по закону?
Плюнула Марфа-искусница горючей соплёй на чисты полоти, растёрла сопли грязным лаптем, да и всплеснула руками.
– Это можно. Наколдую я матушке Царице брюхо большое. А как придет время рожать, усыплю я её, проколю животину спицей вязальной, газ весь и выйдет. Ну и разные другие бабьи штучка. Об ентом тебе, Царь-батюшка, знать не надобно. А младенца я где-нибудь украду, и подсуну его матушке Царицы в колыбельку. Всё сделаю чисто. Комар носа не подточит.
Теперича призадумался Царь. И так и эдак обмозговывал он ведьмино обещеньеце.
– Ступай ведьма. Однако ж далеко от терема не отлучайся. Коль понадобишься – кликну.
Поклонилась Марфа в пояс, стрельнула на батюшку дурным глазом, да и попятилась вон из палаты царской.
А Царь крикнул молодецки.
– Эй стрельцы-удальцы, подать-ка мне сюда кузнеца!
Хлоп, и стоит пред Царем кузнец. Ростом с дуб, плечами широк, бровями густ, лбом низок. Богатырь, да и только. Загляденье одно. Державе – гордость, иноземцам поганым – унынье. Ласково глянул на него Царь.
– Как звать-величать тебя, добрый молодец?
– Кузнец, ваше скородие.
– Хм, хм. Кузнец, мил человек, – это ремесло твоё, а я вопрошаю тебя об имени твоём. Как звать тебя, богатырь?
– Кузнец, ваше вашество.
– Хм, хм. Ты часом не идиот? Тебя мамка в детстве не роняла головкой на наковальню?
– Никак нет, ваше великовство. Не замечен, не состоял, не привлекался.
Испустил Царь тяжкий вздох под ношей государевой.
– Иди с миром кузнец безымянный, куй таракана, или какую другую живность. Иди, пока я не осерчал.
Хлопает глазами кузнец, не ведает, как поступить: кланяться и уходить, аль уходить и кланяться. А Царь уж гневается.
– Эй кто-нибудь там из дружины, уберите кузнеца от глаз моих царских.
Схватили два молодца кузница под сильны руки, да уволокли его волоком вон из Терема.
Трижды хлопнул Царь в белы ручки, и стал пред ним, как конь перед травою, премьер-боярин.
–Давай что ли Ивана-дурака, стрельца-удальца. Но должен тебя предупредить, коль и с ним выйдет незадача, быть тебе битым плетьми на конюшне.
Задрожал премьер-боярин ногами быстрыми, руками загребущими, туловом толстым. Однако ж собрался и молвил:
– Ищем, Царь-батюшка.
Опешил Царь.
– Что означает – ищем?
– Ведать проведал он про наш сговор, и отправился туды, не знаю куды.
– Это что ж получается, я ещё не указал ступать не знамо куды, а он туды уже отправился.
Пожал плечами премьер-боярин.
– Вроде б так, Царь-государь.
– Ох-о-хо! Ну и народ. Готовь плеть.
Взмолился премьер-боярин.
– Не губи Царь-батюшка! Пощади!
– Заткни хлебало, Михайло Потапыч. Царь я или не Царь. Айда на конюшню. Попервах тебя выпорю, потом двух девок отдеру.
Встал Царь с трона. Видом страшен, будто туча грозовая. В одной руке держит плеть-семихвостку, в другой – скипетр державный. Ступил он шаг, другой, и тут, на радость премьер-боярину, вбежал гонец. Был он с ног до головы покрыт пылью, грязью, да навозом лошадиным. Упал гонец в ножки Царю.
– Не вели казнить, вели слово молвить, батюшка Царь.
Хотел было Царь перетянуть гонца плетью-семихвосткой, да передумал.
- Тебе чего, добрый молодец?
– Беда великая приключилась, Царь-батюшка. Пошел басурманин на нас войной.
Глянул Царь на премьер-боярина.
– Свезло тебе, Михайло Потапыч, на сей раз. Опосля выпорю, а ныне вели-ка ты дружине мечи точить, да коней седлать. Поутру выступаем мы басурманина воевать.