Элиза, вопреки воле отца, перешла жить к любимому Роберу. Видела она его редко, кузнец весь отдался работе. Ходил с Антуаном по окрестным лесам и горам, собирал руду, выплавлял из него железо. Выковывал из полученного металла колёсики будущего механизма. Работа была очень трудной, потому что всё приходилось делать в темноте, нередко глаза настолько уставали, что уже ничего не видели. Тогда он ложился и в уме вычислял, как должна работать пружина, насколько закручена, чтоб от неё работали и колёсики, и винтики, и шайбы.
Приходила Элиза, и они вместе мечтали о будущем, когда запустят часы и сдвинется время – взойдёт на небе ясное солнышко, закончится проклятая война, вернутся обратно в село охотники и потечёт жизнь прекрасная, светлая... Не знали ни Элиза, ни Робер, что все охотники полегли в сражениях, не защищённые более чудо-доспехами.
А конные отряды, посланные Филиппом на поиски страшного преступника, ни с чем вернулись обратно. Пуще прежнего осерчал разгневанный король: всем, кто разыскивал кузнеца, приказал выдать по спине двадцать пять палок. Главный советник Баро подсказал Филиппу, может опасный смутьян не ходит больше по дорогам, кляузничая на своего короля, а подался домой, и уже приступил к работе над проклятыми часами.
– Верно мыслишь! – обрадовался король. – Надобно самому добраться до кузнеца, чтоб его черти съели! И взглянуть на его демоническое творение.
Оставил Филипп Первый войско на попечение полководцев и военачальников, а сам с одним полком быстрым маршем последовал к своему королевству. Проводником, который указал бы дорогу к посёлку, расположенному в лесных дебрях, король взял раненого Жано, всё ещё не владеющего одной рукой. Король ехал через покорённые им страны, и эта беспредельная даль радовала глаз. «Было ли ещё у какого-нибудь короля столько земель, сколько лежит теперь у моих ног?» – думал Филипп, и сердце его переполнялось гордостью за всё содеянное. Не трогали его развалины городов, сожжённые деревни, опустошённые поля и мёртвые леса. Престала ему нравиться охота, да и не на кого было охотиться: перебиты были звери и птицы. Теперь по душе королю было охота за властью над королевствами.
В посёлке охотников дело с часами близилось к концу. И вот настал тот день, когда они были готовы. Освещённый факелом и светом, излучавшим из горна, стоял на столе небольшой квадратный ящик. Он имел почти такой же циферблат, что и солнечные часы, только стрелок было две – одна чуть короче другой. На таблице циферблата были искусно выкованы из железа цифры от одного до двенадцати. Заранее радуясь, юноша готовился их завести. Неуверенно с опаской прокрутил он ключ в механизме часов, зажимая пружину. С замиранием в душе вслушивался в своё творение, но… часы молчали, они не ходили. С упавшим сердцем он их разобрал, обследовал, подсчитал все винтики и зазубрины на колёсиках, заново тщательно смазал. Вновь собирая механизм, Робер скрупулёзно совмещал одну деталь с другой, избегая неожиданных ошибок. Часы были готовы. Робер вновь их завёл, и они… пошли! Медленно задвигался маятник и, набирая скорость, пришли в движение рычажки, колёсики, и весь сложный механизм вдруг ожил, наполнился жизнью. Юноша от радости подпрыгнул, больно ударившись головой о низкий потолок, но даже не почувствовал боли: только ликование. Праздник царствовал у него в душе! Часы показывали ровно полночь. До восхода солнца оставалось четыре часа…
Вдруг в кузницу с криком вбежал Антуан:
– Робер, спасайся! Тебя ищут королевские слуги! Они захватили Элизу!
Кузнец думал не долго.
– Вот что, Антуан, вся надёжа на тебя: схоронишь часы – плод трудов наших – встанет солнце, погубит оно власть Самодура. А не успеешь – гибнуть нам и всем народам под его пятою, – юноша вручил охотнику заветный ящик и продолжал, – а к королю я сам пойду.
– Ты ополоумел! – вскричал Антуан. – Король на тебя давно зубы точит, своими руками прикончить готов.
– Всё так, но там Элиза. Плох я буду муж ей, коли в ярую минуту в лапах зверя её оставлю. На том и порешим: ты схорони часы, как прошу, и будь покоен.
Только успел охотник скрыться, как почти за ним к Роберу ворвались королевские слуги, схватили его, связали и повели к королю. Филипп Первый остановился в доме Жано, туда и втащили упиравшегося кузнеца. В освещённой факелами комнате он предстал перед королём.
– Ну! Смутьян и брехун, – Филипп радостно потёр ладони, – кончились твои дни! Много ты мне крови попортил, пора и честь знать.
– Не мои дни кончились, а исчезнет проклятая тьма! Взойдёт солнце и от твоего могущества не останется и следа, – храбро ответил Робер.
– Смел, очень смел, – снисходительно засмеялся король. – Но откуда ему взяться? Я остановил время – солнце больше не взошло. А ты сейчас умрёшь, и некому будет зажечь дневное светило.
– Не трудись, король. Я сделал всё, чтоб покончить с убийствами и разбоями. Хочешь ты того или нет, а солнце встанет, ждать осталось недолго.
– О чём ты болтаешь? – закричал король, не веря тому, что говорил Робер. – Как оно может встать, коль все часы разбиты?..
– Я сделал новые часы! Эти часы не подвластны свету, им не нужно солнца, которое отбрасывало бы тень от стрелок на циферблат. Они уже идут! Время потекло и набирает ход! Скоро, очень скоро настанет миг, когда заря окрасит багровым отблеском верхушки лесов. И знай, Филипп, это будет последним мгновением твоего царствования: ты превратишься в медведя! А вся твоя победоносная армия – в толпище крыс.
– Ты сделал часы? – медленно потянул Филипп. – И время уже идёт? – Игла страха вонзилась в него, он почувствовал, как стали подниматься волосы на голове. Но король быстро овладел собой, всё ещё не веря сказанному кузнецом.
Баро, стоявший рядом с Филиппом, шепнул ему:
– Король, ты же видишь, молодец помрачился умом, несёт какую-то ахинею, смутьянит народ. Прикажи казнить его.
Филипп сам принял кузнеца за помешанного, уж больно невероятные речи услышал от него. И был полностью согласен с советником. Позвал он стражей:
– Смутьяна и опасного преступника казнить, отрубить ему голову, – и обратился к Роберу. – Желаешь ли ты перед смертью что-нибудь сказать?
Горящими глазами, со связанными назад руками, Робер смело молвил:
– Ты, Филипп-Самодур, погасил солнце и разжёг войну, погубивший народы! Ты, привыкший обманывать людей, и потому тебе трудно поверить в правду – она колет твои глаза, съедает твоё сердце, наполняет твою душу страхом. Тебе легче признать меня сумасшедшим, чем поверить моим словам. Но встанет солнце, и будешь ты злым медведем! И каждый будет волен тебя убить, как бешенного зверя!..
– Замолчь, злодей! – крикнул в бешенстве король. – Увести его! Убрать с глаз моих долой!
Слуги поволокли упиравшегося кузнеца к выходу. В горницу вошёл Жано, он находился в соседнем покое, и слышал весь разговор короля с кузнецом. Подойдя к Филиппу, упал ему в ноги:
– Государь, дозволь высказать!
– Что тебе, Жано? Говори, – разрешил король.
– Не подумай, государь, что мной руководит любовь к Роберу, но берёт меня сомнение: вдруг он окажется прав.
– Что?! – вскричал Баро.
– Вдруг он в действительности смастерил хитроумный механизм и заставил их показывать время?..
– Что?! – вскричал уже король.
– Я к тому, государь, – не унимался Жано, – что необходимо, на всякий случай, произвести обыск в доме кузнеца и в его кузнице. Коль найдутся часы, будь они прокляты, то сломать их не медля, и время опять остановится.
– Неплохо, – обрадовался король. – Велю тебя наградить.
– Не нужно мне награды, государь, – склонился в поклоне Жано. – Твои слуги схватили мою дочь. Вели отпустить её.
– Твоя дочь? – удивился Филипп. – А знаешь ли ты, что нашли её в доме этого злодея, и назвалась она его женой?
– Этого не может быть! – в свою очередь изумился старый охотник и ошарашенно огляделся. – Возможно ли это?
– Как видишь. Но я милостив: раз она твоя дочь, разрешу тебе с ней встречу. Заодно выведай у неё о новом механизме кузнеца.
Не пришедшего в себя Жано отвели в комнату, где взаперти держали Элизу, других слуг послал король в кузницу, произвести тщательный обыск, но они ничего там не нашли, хотя подняли всё вверх дном.
Кого-кого ожидала встретить Элиза, но только не Жано.
– Отец! – воскликнула она. Подбежав к нему, прильнула к груди.
– Элиза, дочь моя! – в глазах Жано что-то засвербело. – Не чаял я больше увидеть тебя. Всех наших односельчан перебило на войне. Думал, и мне скоро конец, ан, нет. Посчастливилось на радость свою поглядеть. – Он гладил её по голове, плечам. С ресницы предательски скатилась слеза и побежала по щеке, оставляя серебристую дорожку. – Как ты стала хороша, – восхищался ею Жано, – прямо, королева!
– Скажешь тоже, отец. Какая из меня королева, да и к чему? Я люблю простого кузнеца…
– Так это – правда? – молвил старый охотник, и дрогнули его брови к переносице, но смолчал, не вспыхнул. – А правда ли, что смастерил он часы колдовские, и время они сами показывают, без света и солнца?
– Не колдовские они, отец. Робер выковал их в кузнице из металла. Затянувшая пружина заставляет вращать маятник, колёсики, они – стрелки, а те – показывают время. Оно сдвинулось, скоро настанет утро и встанет солнце.
Жано мрачнел, и с трудом выговорил:
– Элиза, я запутался и не понимаю, кто прав, король или твой кузнец. Король согнал ворогов с нашего королевства, приобрёл новые земли, и всё это благодаря оружию, которое обладает неуязвимостью только в темноте. Робер же хочет сдвинуть время, тем самым опять зажечь солнце, но оружие тогда потеряет свою силу. И любой лиходей сможет отнять у нас то, что завоёвано с таким трудом.
– Смешно, отец, но ты запутался в трёх соснах, – улыбнулась Элиза. – Король не для того потушил солнце и изготовил столько оружия, чтоб ворогов со своего королевства согнать, а лишь потому, чтоб под свою власть всю землю положить. Не нападал никто на нас. Об этом мне Робер поведал, а ему – сам король. Филипп теперь бесчинствует в соседних королевствах, убивает мирных жителей, покоряет города, разрушая всё живое. Так на чьей стороне правда? На Филиппа или Робера?
– Что творится, что творится, – прошептал Жано. – Мне трудно объять умом всё то, что ты мне наговорила. Но если это правда, мне жаль Робера. Король приказал его казнить.
– Отец! – закричала Элиза. – Что же ты молчал!
Она бросилась к двери, но Жано преградил путь:
– Опомнись, дочь! Его не спасёшь, а себя погубишь!
Элиза увернулась от отца, Жано не мог сопротивляться, боль от раны давала о себе знать. Она подбежала к окну, вышибла табуреткой слюдяные пластины и выскочила на улицу. В темноте с трудом пробираясь по зарослям и кустарникам, вышла на дорогу. Куда бежать дальше – не ведала, выбрала наугад, к дому кузнеца, и не ошиблась. Увидела она королевских солдат, освещавших дорогу факелами, но Робера среди них не было. Элиза спряталась. Солдаты прошли мимо, не заметив её. Когда шаги стихли, она побежала в том направлении, откуда они пришли. К стене кузницы был привязан факел. В свете, отражавшем от него, увидела Элиза на земле распростёртое ничком тело со связанными за спиной руками. Холодок пробежал у неё под сердцем. Подойдя поближе, она узнала в лежавшем человеке своего суженного. Из горла вырвался стон боли и отчаянья. Девушка перевернула его, в глаза бросилось оперение стрелы, торчавшая из груди…
Преклоняясь перед смелостью и отвагой кузнеца, воины не исполнили приказ короля обезглавить Робера, чтобы не уподобиться палачам, а казнили его так, как того требует воинская честь – из арбалета в сердце. Тело Робера не было защищено чудо-доспехами и стрела пробила грудь на расстоянии десяти шагов.
Элиза осторожно приподняла голову Робера и положила себе на колени. Глаза её заполонило слезами, и они не могли зреть, как далеко на востоке, сквозь тьму и мрак, сквозь окутавшую землю мохнатые тучи, пробился предвестник света – осмотрительный лучик. За ним его братья пробили стезю остальным рвущимся на свободу лучам и, скидывая темноглазое одеяло ночи, взошло долгожданное солнце…
*
Окончание: http://www.proza.ru/2012/10/26/1054