«Наша Белая гвардия севера не скрипела кирзою сапог
В кавалерах при дамах, что веером прикрывали, скучая, зевок.
Наша Белая гвардия севера носит шрамы стянувшихся ран
Под лопатками: стало быть верила в тех, чьи тропы вели не во Храм.
Наша Белая гвардия севера не считала иных за врагов.
Ходят слухи, что выжило семеро, но с тех пор не встречал никого...»
Игорь Naтрий
Сегодня 14 марта 2012 года. Я сижу у окна. В моем доме тепло. Треск догорающих в печи дров разносит тепло по всем углам жилища . Из уютной столовой открывается прекрасный вид. За небольшим садом, который большей частью состоит из лесных растений, таких как, яблоня-дичка, реликтовый можжевельник, кизил, один за другим по склону, опускаясь в живописную долину, расположены дачные участки. Дальше, за ручьем, после низкорослого леса, видны виноградники Мысхако. Собирая в себя щедрое солнце причерноморья, лоза рождает для людей свой сок, который наполнит ягоды, бочки, бокалы и души… Наполнит своим теплом и солнечным светом.
За виноградниками виднеется Черное море во всей своей красе. Здесь северный его берег делает причудливый изгиб, образуя бухту. Цемесская бухта с трех сторон защищена от ветров и штормов горами. Просторная и глубокая она отражает в чистой соленой воде облака, небо, горные хребты, поросшие богатой растительностью.
В этом году зима была необыкновенно морозной и снежной. Весна только-только пытается проявить себя. Море робко выдыхает свое тепло хранящееся в его глубине. Я вижу низкие тучи и корабли, стоящие на рейде. Из моего окна виден «Андреевский перевал». По преданию, на заре нашей эры на нем стоял апостол Андрей Первозванный по пути из Крыма в Аланию. От перевала, вдаль от Новороссийска и за Геленджик мне виден Маркхотский хребет. В моих руках измятая, покрытая патиной гильза от легендарной «трехлинейки». Я нашел её на хребте несколько дней назад. Гильза лежала в проталине под можжевельником. Запах нагретой хвои и талого снега обещал скорое тепло. По донной части гильзы , вопреки времени и коррозии проступает надпись «КАЙНОКЪ 17». Капсюль пробит бойком глубоко и бескомпромиссно. Возможно, что 92 года назад, тяжелая пуля калибра 7.62, вылетевшая из ствола винтовки мосина, нашла свою цель. Такие патроны по заказу России выпускала английская промышленность в начале 20-го века.
В начале 20-го века, на той местности, которая видна из моего окна, происходили драматические события. События, потрясшие мир и навечно вписанные в историю моей Родины. Годы тяжких испытаний окрашены в контрастные цвета иудиных предательств и верности долгу, бесовской подлости и апостольского служения. Много лжи в последствии было вылито на людей, дошедших до края, до берега Великой некогда России и сохранивших верность присяге. Платой за возможность сохранить честь и не потерять вверенные державой погоны тогда, были свобода, кровь, а зачастую и сама жизнь.
В числе тех, кто дошел до последней черты, кто сохранил верность долгу, был мой дед Николай Николаевич Прокуда. Служил он под командованием легендарного генерала Кутепова. Революцию 1917 года дед застал в звании фельдфебеля лейбъ-гвардии. Полковник лейбъ-гвардейцев Александр Павлович Кутепов с первых дней смуты собирал вокруг себя людей, на которых мог положиться. В горниле тяжких испытаний отпала вся шелуха и во главу угла встали такие качества, как вера и верность.
А сегодня на главной площади города Новороссийска стоит памятник «освободителям» города от белогвардейских «банд»… Ложь жива до сих пор…
ИСХОДЪ
"Между тем Новороссийск, переполненный свыше всякой меры, ставший буквально непроезжим, залитый человеческими волнами, гудел, как разоренный улей. Шла борьба за место на пароходе - борьба за спасение... Много человеческих драм разыгралось на стогнах города в эти страшные дни. Много звериного чувства вылилось наружу перед лицом нависшей опасности, когда обнаженные страсти заглушали совесть и человек человеку становился лютым врагом.
13 марта явился ко мне генерал Кутепов, назначенный начальником обороны Новороссийска, и доложил, что моральное состояние войск, их крайне нервное настроение не дают возможности остаться далее в городе, что ночью необходимо его оставить..." - вспоминал Деникин.
Во второй раз Кутепов давил на Главнокомандующего. Или на сей раз просто предупреждал? Заподозрить Кутепова в мыслях о перевороте и тому подобных насильственных действиях вряд ли возможно. Он понимал, что для армии это будет губительным. Скорее всего, сейчас через Кутепова действовала история, в чьих железных руках неслышно ломалась опора добровольчества. Он не мог знать, что Деникин уже решил уходить и не будет драться за власть с новым поколением сорокалетних генералов, с Врангелем, Кутеповым, Слащевым, Витковским, - со всеми теми, кто готов был на краю бездны дать последний бой.
Деникин согласился с Кутеповым; эвакуация началась.
Приказ Кутепова подводил черту под тысячелетней историей России.
Все кругом разваливалось, но строки этого приказа дышали спокойствием и уверенностью. Кутеповский легион дошел до края и не опустил флага.
Миноносец "Пылкий" отвалил от причала и, дымя трубами, пошел к выходу из бухты. Все неотрывно смотрели на удаляющуюся пристань, забитую людьми.
Крики. Махание рук. Проклятия.
Кутепов, прищурившись, молча глядел на город.
Низко осев, медленно уходили баржи, транспорты, буксиры. На берегу - стон. В город вошли передовые части красных.
Сигнальщик с "Пылкого" по приказанию Кутепова сигналит русскому дредноуту "Император Индии". Трехорудийная носовая башня поворачивается, нацеливаясь куда-то в горы, откуда идет наступление. С ревом, сотрясая пристань и горы, бухают двенадцатидюймовые пушки. Не видно, кого они поражают, - далеко. Но для оставшихся это звучит похоронным салютом.
Прощайте!
Впрочем, Кутепову предстояло вернуться. Ему донесли, что оставлен 3-й Дроздовский полк, прикрывавший посадку корпуса.
"Пылкий" повернул обратно.
На молу уже стояли красные с трехдюймовым орудием. "Пылкий" открыл огонь всеми тремя своими орудиями, не обращая внимания на красные шрапнели.
- Готовить сходни!
Волна от миноносца ударила в пристань, борт стукнулся о причальный брус, сдирая серую краску. Упали сходни.
Быстро сбежал вниз конвой комкора с револьверами в руках, с борта нацелились пулеметы.
Кутепов крикнул:
- Брать в первую очередь раненых и сестер милосердия!
Понесли носилки, заковыляли на костылях одноногие.
Кутепов командовал:
- Не напирать! Грузиться в полном порядке. Вещи бросать в воду.
А много ли возьмешь? Капитан "Пылкого" доложил: перегрузка, больше нельзя взять ни одного человека.
Конец?
Конец.
Кутепов не всесилен. Можно погибнуть, но всех не спасешь.
Он крикнул:
- Сейчас вернемся! Перегрузим на "Беспокойный". Возьмем всех.
Миноносец, взбурлив воду винтами, отошел.
На переполненную палубу русского дредноута высадили спасенных и повернули назад.
И в третий раз вернулись за дроздовцами.
"Потом все стихло. Контуры города, берега и гор обволакивались туманом, уходя в даль... в прошлое.
Такое тяжелое, такое мучительное" (Антон Иванович Деникин. Поход на Москву).
Последним покидал Новороссийск все же не Деникин, а Кутепов.