А может быть, осень - это всего лишь поезд. Поезд, из которого на перрон выходит некто в летней майке, ежится и спешит просунуть благодарные руки в уютное тепло кожаной куртки.
А может быть, осень - это песня. «Ночные снайперы», выстреливающие из динамиков «Опеля», несущегося по ночной трассе в сторону «Шереметьево» или «Внуково», впрочем, какая теперь уже разница, «Снайперы» как всегда не промазали, а «Опель» унесся в Алкину Австрию.
А еще был дождь. И вечный зонт в промокшей сумке. Холодные струйки за воротник.
- У тебя хорошая стрижка.
- Спасибо, я знаю. А у тебя такие глаза. Ты влюбилась. Просто влюбилась.
- В этот мир.
- Я знаю.
- Но он полон невзаимности.
- Зато прекрасен. И он обязательно тебя полюбит.
И мокрые желтые листья, в которых мы купались, а Ирка нас фотографировала на черно-белую пленку и смущалась: разве бывает черно-белая осень?
Зачем она сняла с моей куртки тот лист? Он хотел остаться со мной. Наверное, на моей спине ему не было одиноко. И мне с ним тоже не было одиноко. Зачем ты сорвала с меня кусочек осени, Ирка?
Бедный Синухет, вот кому было одиноко на чужбине, не с кем поваляться в мокрых осенних листьях. Ах, как ты порой жестока с нами, история древних цивилизаций! Да, да, мадам Гвоздева, ну и что, если кто-то знает, что такое прополис или мегаполис, а что такое полис не знает. Город и «хора». Счастливые древние греки, им не надо было учить что такое полис, они в нем жили, просто жили и все.
Vita brevis ars longa, а закон, хоть суров, но закон. А знаешь, что гласит двадцать четвертая пословица в моем списке? Опасность в промедлении. Может быть...
- Мы обязательно должны были встретиться. Я не знаю, как бы я жил, если бы не знал всех вас.
Петька, Петька, ты не хотел уезжать и опоздал на поезд, не хотел покидать желтые московские листья и встречаться с мурманским снегом. Тебе там холодно.
- А желуди такие вкусные, просто их нужно разжевать, сок проглотить, а остальное выплюнуть. Там много их в парке. Хочешь?
- Спасибо.
За стеной гитара и флейта. Не выдерживаю, «цивилизации» падают на пол, и я открываю соседнюю дверь.
Бедные вы мои люди, что же вы такие неприкаянные, за любой дверью, куда ни войди. Но здесь гитара и флейта, и я остаюсь.
- Ты что-нибудь пишешь?
- Что-нибудь...
- А я не могу.
- Пиши письма. Просто письма.
- Кому?
- Никому. Всем.
А может быть, осень - это блюз. «Когда уходит любовь, начинается блюз», а когда она приходит, блюз замолкает и начинается осень...
- Вот это соло! Ты послушай, какой кайф!
- Но это же Герасимов!
- Какая гитара!
- Известный джаз. Чего же ты хочешь!
В «Макдоналдсе» «чиккен итальяно», Альбано и Рамина Пауэрс и «Феличита» на десерт. А еще есть рожок из мороженого всего лишь за 6 рублей. Обожаю итальянцев, они напоминают мне юность и первую любовь, а еще я люблю мороженое и знаю куда идти, когда мне становится грустно.
А если пойти в обратную сторону, то можно выпить кофе на улице в летнем кафе, согревая замерзшие руки о теплую чашку.
А еще, когда грустно, можно заблудиться в метро. Доехать до «Арбатской» и просто не найти выхода наверх. Вернуться на «Чеховскую» к литинституту и все время выходить из метро не с той стороны, а потом увидеть чей-то поцелуй и догадаться - да вот же он, выход!
Я сбегаю с эскалатора, чужая рука резко опирается о мое плечо.
- Ой, если бы не Вы, я бы упала! Извините, ради Бога, туфель... Спасибо Вам, спасибо! Извините еще раз!
- Главное, что Вы не упали!
Улыбаюсь. Я почти счастлива.
- Представляешь, все розетки сгорели, ноутбук не включишь!
- Понятно.
- Я знаю, что ты скажешь.
- Ты не знаешь, что я скажу.
- Это не любовь.
- Любовь, блин, не любовь, а розетки сгорели! Я же не успею повесть поправить!
- Энергетический взрыв.
Можно, конечно, говорить в течение пяти часов пятистопным ямбом, но потом трудно переходить на прозу. Можно после этого вдруг всех полюбить и ненадолго перестать врать даже себе. Можно понять после всего, что осень - это стихи, написанные в продрогшем вагоне и догадаться: что мальчик со скрипкой на ступенях «Современника» - это всего лишь бутафория. Но так цепляет его «прекрасное далеко», и так бережно он укрывает одеяльцем щенка и котенка у своих ног, что летят мои последние монетки в скрипичный футляр. Ведь все мы в этом океане всего лишь маленькие корабли, предупреждал Тенесси Уильямс, и мне все равно, что все темы не новы, так же как любовь или осень. И я буду дарить пушистых кроликов заболевшим девочкам и подставлять свое плечо кому-то в метро. Потому что я - это они и потому что я люблю их так же, как люблю мальчика, отложившего скрипку и поправляющего одеяло.
- Мы встретимся в марте.
- Да. Мы встретимся.
А может быть, осень - это оса. Желтая, как и листья, но умеющая жалить. Откуда только она взялась в полупустом троллейбусе. След от укуса еще не зажил. Уезжала, ужаленная осенью в правую ногу, наверное, нужно учиться летать. Пробую. Подарите мне небо.