14.
Лёня никогда не думал, что медицина может быть настолько страшна. Нет, не кто-то конкретный, или какое-то событие вызывали чувство страха, но всё в целом: и разбитый, того и гляди развалится на дороге, « «уазик» скорой помощи; и приемное отделение роддома, напоминающее скорее прозекторскую, нежели врата новой жизни; и приемщица в грязном халате, который не сейчас, конечно, запачкан, а грязен и не свеж всегда, с плющенными омерзительными пуговицами; и большая палата, густо налитая под самый потолок ночным спертым воздухом, из которой хотелось скорее выйти на улицу и отдышаться от запаха лекарств, женских тел, мочи, пота, какой-то кислятины.
« Ну почему мой ребенок должен появиться на свет здесь? Зачем всё устроено так плохо и мерзко, и как же раньше я всего этого не замечал?» - думал Новиков.
Но будучи по натуре деятельным и предприимчивым, он думал ещё и о том, что же теперь можно сделать, что нужно изменить, чтобы вытащить жену отсюда.
Во-первых, надо было сразу везти ее не сюда, а в областной центр. Там и роддом новый, и врачи лучше. Но везти-то нужно было сразу, а не сейчас под утро. Он и машину отпустил. А теперь время ушло, начнет еще по дороге рожать! Нет, отпадает.
Новиков пытался найти дежурного врача, но та, ввиду спокойной обстановки, ушла домой к собственному заболевшему ребенку. Молоденькая медсестра, которую, наконец, нашел он спящей в кабинете главного врача, виновато хлопала глазами, пытаясь понять, в чем дело, терла их ладошкой, размазывая краску и оправдываясь:
- Вы не волнуйтесь, мы все сделаем, все будет в порядке…
- Да что вы можете сделать-то, девочка? Спать только на работе вы можете. Безобразие! – кричал ей в лицо Новиков.
Потом он стал набирать номер домашнего телефона главного врача Соломона Моисеевича Вольфсона, но дважды попадал не туда, будил звонком случайных людей, бросал трубку, слыша в свой адрес площадную брань. В конце концов, попал. Вольфсон обещал сейчас же приехать, извинялся, просил не волноваться.
И это было – во-вторых, что смог Лёня предпринять сейчас.
Что предпринять в-третьих, в-четвертых, в-пятых… он не знал. Да и что можно было сделать, когда начинался на самом-то деле не зависимый ни от кого ход событий, вмешиваясь в который, можно лишь помешать, но ни помочь, ни ускорить, ни изменить.
А с этим-то Новиков никак и не мог примириться. Он выбежал из кабинета главного врача и пустился на поиски девочки-медсестры.
«Нет, это возмутительно! Спит на работе. Ну, я ей сейчас задам! Я ей…» - думал он, заглядывая в темные закоулки и открывая то одну, то другую дверь, дребезжа стеклами. Наконец, он нашел ее в процедурной. Она, глядя в зеркало, поправляла светленькие кудельки на висках и шапочку.
- Ваша фамилия? Фа-ми-лия, я тебя спрашиваю!
- Вы на меня не кричите тут. Выйдите из кабинета. Здесь посторонним не полож…
Девочка, проснувшись, осмелела, но увидев разъяренного Новикова, который был уже как бы ни в себе, осеклась.
- Да я тебя уволю к чертовой матери, ты у меня…
В этот момент и появился Соломон Моисеевич. Он взял Новикова под руку и начал разворачивать его к двери.
- Леонид Юрьич, Леонид Юрьич, пойдемте посмотрим жену. Вы таки успокойтесь. Пойдемте, пойдемте.
И только сейчас Новиков вспомнил, почему он здесь. Он посмотрел на часы – половина шестого утра, но он не помнил и не посмотрел на них, когда все это началось.
Они пришли в палату. Аллочка крепко спала.
В другом конце коридора, в детской, слышался одинокий жалобный плач.
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/10/25/841