Моя новая работа заведующей средней общеобразовательной школы номер 33 по-прежнему казалась мне интересной, хотя и очень тяжелой. Само здание школы было не ахти, оно просто рассыпалось как песочный замок. То и дело прорывало трубы, затапливало уборные, с потолков падала известка, и не входили в покосившиеся рамы двери. Остро чувствовалась нехватка учителей и сильно страдала дисциплина.
- Я надеюсь на Вас, - говорила мне директриса Алла Михайловна, низенькая и худенькая, но горластая, как базарная баба, женщина с рано поседевшей густой копной вьющихся волос и строгими серыми глазами, - такого здесь еще не было, что бы кого-то только наняли - и сразу в заведующие, но делать нечего, прошлой зимой мы потеряли еще трех учителей, одна из них, Анна Валерьевна Проходько, была заведующей.. впрочем вы все это знаете уже.., - она еще раз оглядела меня с головы до пят прежде чем вернуть свой холодный, прожигающий взгляд к моим глазам, - так вот, Марина Владимировна, дела здесь обстоят... в общем могло бы быть лучше. Постоянные случаи нарушения порядка, из раздевалки воруют, некому организовывать культурные мероприятия, и продолжает снижаться успеваемость. В этом году мы не надеемся ни на одну серебряную медаль, чего уж там говорить о золотых. Так вот. Вы..., - помедлила она, - как я понимаю у вас не так много опыта, как у большинства наших учителей, но все же я получила прямо таки... уникальные отзывы о вашей работе из сто первой. Надеюсь вы прославитесь и здесь... не только словом но и делом, - она опять помедлила и вздохнула, - помогите мне, - смягчила она немного свой тон, - эта школа расходится по швам. Я не даю вам в этом году классного руководства и поскольку вы преподаете французский язык, у вас не так будет много работы... вот составьте себе список того, что нам здесь можно улучшить. И идите прямо по списку, обсуждайте со мной, делайте и вычеркивайте.
Обремененная таким далеко не легким заданием, я походила по школе, посидела в разных классах, попробовала пищу в столовой и потихоньку действительно составила требуемый Аллой Михайловной список. И первым по списку стоял никто иной, как некто Анатолий Петрович Хлопотник.
Анатолий Петрович работал учителем биологии средних и старших классов. Я часто видела его в углу учительской, склоненного над книжками, с очками, съезжающими с короткого широкого носа, и отливающей искусственным светом, будто бы полированной, лысиной. Ходил он всегда околы стены, с вниз опущенной головой, отчего часто натыкался на идущих ему навстречу, сильно чурался шума и громких звуков, в столовой сидел всегда один, кушая две котлеты с рисом (или макаронами, как бывало) каждый день, запивая их чаем из принесенной из дому собственной кружки. Полный, приземистый, с совершенно круглым, как луна, лицом, он очень походил на бочонок лото. Одет он был почти всегда в толстые свитера и жилеты, которые еще больше придавали ему форму шара. Даже огромые, квадратной формы очки, вечно покоящиеся на его носу, имели округленные углы.
- Анатолий Петрович? А что Анатолий Петрович? - спросила меня Алла Михайловна откладывая истерзанную, всю в закладках, записную книжку.
- Я посидела у него на уроке, - ответила я, - я полагаю, что ему нужна помощь.
- Да? Расскажите, - уставились на меня ее серые глаза.
Я начала описывать ей, чему я имела возможность быть свидетельницей на одном из уроков биологии.
Это был урок ботаники. Анатолий Петрович топтался у доски, глядя то на нее, то в пол и тискал в явно вспотевших руках старомодную указку, которая то и дело выскальзывала из его пальцев, звучно шлепаясь на пол и вызывая бурный хохот учеников восьмого "Б" класса. Он кряхтел, потел и отдувался, протирая лысину беленьким платочком. Скопившиеся на задних партах мальчишки плевались скомканными бумажками через трубочки, играли в крестики-нолики и морской бой, рисовали на полях тетрадок далеко не детские картинки, и обсуждали неведомые мне боевые фильмы. Девочки, сидевшие на первых и вторых партах, наводили макияж, листали под партами подростковые журналы и сплетничали почти во весь голос. С задней парты первого ряда Анатолия Петровича мне слышно не было. В какой-то момент он отвлекся он своей сбивчатой и заикающейся речи и позвал погромче:
- Цехов!
- Да? - не сразу обернулся на его голос зеленоглазый подросток с шевелюрой растрепанных каштановых волос и кошачьей улыбкой.
- Повтори, что я сейчас сказал, - твердо произнес Анатолий Петрович. Его пухлые щеки и лоб казались еще краснее на фоне его цвета слоновой кости свитера-водолазки.
- Эээ.... пестик! - раздался гогот и Цехов завертел головой по сторонам, - нет, нет, тычинка.. тычинка!!! Вы сказали тычинка.... это у цветка... для эээ.. ну... э... неприличного в общем дела! - Класс бурлил захлебывающимся хохотом и кашлем, а Цехов снова смотрел на учителя с самой невинной улыбкой.
- Мы разговариваем сейчас про питание листа! - Визгливо выпалил Анатолий Петрович, поворачиваясь обратно к доске, - и если бы ты обратил внимание на диаграмму, то...
Прозрачная пластиковая линейка, вертясь как лезвие вертолета, пересекла воздух, резво отскочила от обрамленной совершенно белыми седыми волосами лысины, и звучно приземлилась на пол.
- Так, - обернулся Анатолий Петрович, сопя. Он сильно походил на разгневанного поросенка. - это кто сейчас?
- Он! Он! Он! - зачастили тринадцать мальчишеских голосов и двадцать шесть рук затыкали пальцами в разные стороны.
Анатолий Петрович покачал головой и глубоко вздохнул.
- Ну, продолжим, - кряхтя, он поднял с пола линейку, положил ее на свой стол и повернулся к доске, - так вот в листе...
- ... ну и? - пожала плечами Алла Михайловна, когда я закончила свой рассказ, - и что вы предлагаете?
- Не знаю пока, - честно призналась я, - но вы сами видите, как идут дела в его классах. А хуже всего, как я понимаю, с его собственными подопечными, восьмым “Б”.
- Я все это знаю, - развела руками директриса, - Анатолий Петрович здесь работает уже более двадцати пяти лет, и более пятнадцати уже, в смысле вот до этого года, у него не было классного руководства. Но в этом году у меня просто нет выбора. Когда Демьяненко ушла в декрет, ее класс стало больше некому передать. Конечно, после молоденькой, современной, привлекательной учительницы, им тяжело со старомодным медленным стариком. Родители ругаются, что дети даже не пытаются учиться, звонят мне, а что я могу сказать? У него огромный багаж знаний, пол-века опыта, но совершенно никакого подхода к детям. Я так понимаю, он не может и не пытается понять сегодняшнее поколение... Но я же не могу просто его уволить! Мне не кем его заменить! Да, ему давно пора на пенсию, но у него тьфу-тьфу, хорошее здоровье и абсолютно светлый ум. Он просто человек совершенно другой эры. Если вы хотите с ним поговорить - пожалуйста. Только будьте поосторожней! Какой бы он ни был, но учителя биологии посреди года я потерять не могу!
В легком недоумении я направилась к выходу.
- Ах да, Марина Владимировна, - остановила меня директриса, - и помните, если вы предлагаете освободить его от классного руководства, то этот класс я передам именно Вам, - я завороженно смотрела на нее. - Да. Больше некому. - Она снова начала копаться в записной книжке.
Автопилот привел меня в столовую. Я даже не сообразила, что у меня давно уже урчал желудок. Все в той же задумчивости я купила стакан киселя с урюком и булочку. Была середина пятого класса первой смены, и столовая была совершенно пуста, за исключением одного маленького столика у окна, где воткнув круглое лицо в учебник и мирно попивая чай из голубой с белой каемочкой кружки, сидела хорошо знакомая мне фигура.
Я помялась пару секунд, но потом бодрым шагом подошла к нему:
- Анатолий Петрович? К вам можно подсесть?
Я не боялась разговора с ним. Я общалась с ним и раньше, хотя и немного, и не на такие деликатные темы.
- Да, да, конечно, - поправляя очки толстым пальцем и подвигая учебник, ответил он. Его светло-голубые, маленькие, с коротенькими белесыми ресничками глаза имели добрый и какой-то невинный взгляд, который он то и дело отводил вниз.
- Как Вам тут пища? В этой столовой? - не зная с чего начать, спросила я.
- Ничего, - так же неуверенно ответил мой собеседник. За двадцать с слишним лет поменялась. Теперь какие-то картофельные палочки продают.
- Палочки..? Ах, чипсы! - невольно улыбнулась я. - Ну и как они Вам? Вы пробовали?
- Не - а, - почти по-детски со смущенной улыбкой произнес Анатолий Петрович, - вот, - он похлопал себя толстенькой рукой по пузу, - диабет, за весом бдительно следить надо.
- Извините, не знала, - сконфузилась я.
- Да ладно, чего уж там, - махнул рукой Анатолий Петрович, - а я ведь знаю зачем ты пришла, - сказал вдруг он. С немного неожиданным для себя облегчением я заметила, что он обратился ко мне на "ты".
- Зачем? - все еще в конфузе повторила я.
- А по поводу... ну чтоб сказать... то есть спросить, не донимают ли они меня.
- Кто?
- Ну дети. Восьмой “Б” то есть.
- Да. То есть... ну в общем... ну и как они Вам?
- А ничего, - улыбнулся Анатолий Петрович, отхлебнув чаю. - Только лоботрясы, одни двойки получают, а так... Интересно. Вот есть теперь чем дома заняться. В смысле, я обдумываю, о чем на классном часу поговорить, - очевидно заметил мои вскинутые брови пожилой учитель.
- Дома? - непочатая булочка остывала в моей руке.
- Ну да. А что еще дома делать? Я книжки уже все перечитал. Я теперь сижу, думаю, может, какие интересные экскурсии им приготовить? В заповедник, там, или в зоосад... Там вот ботанический сад где-то есть, в Карбышевском районе. Такой, накрытый, ну то есть внутри дома, я даже не знал.
- Да? - я заметила, как заблестели его глаза.
- Я на первом классном часу попросил всех записать любимые кино, ансамбли, книги и так далее... Интересно так, - посмотрел куда-то вдаль он, - только вот я ни одного названия там не знаю. Но я так, потихоньку, изучаю на досуге.
Внутри все как-то заежилось и закололо. Резко захотелось увидеть родителей.
- Анатолий Петрович, - все еще в удивлении, аккуратно пыталась выбирать слова я, так и не прикоснувшись к компоту, - но если Вы, Вы... так стараетесь..., я имею ввиду почему... в смысле... я просто не понимаю, почему.... ведь Вам тоже когда-то было тринадцать лет, вы же должны понимать, эээ.. в смысле вы же должны помнить, о чем вы тогда думали, какие у Вас были интересы, чувства...
- Конечно помню, - смотрел сквозь меня старый учитель.
- Тогда..., - не знала как закончить я.
- Мне шестьдесят восемь лет, - тихо произнес Анатолий Петрович.
- Да? - в недоумении отозвалась я, - я думала Вы моложе, Вы очень хорошо...
- Я родился в двадцать восьмом, - словно не слыша меня, прошептал Анатолий Петрович. Его ясный взгляд помутился слезами. Я глупо молчала. - Тринадцать лет мне исполнилось в сорок первом году.
___________________________________
Перемена закончилась и я заглянула в щелку между дверью и стеной.
- Ну как, сидят?
- Ага. Даже тихо как-то.
- Это от удивления. Я никогда не опаздываю. Ну, пойдем? - тронул меня за руку Анатолий Петрович.
Я открыла дверь и вошла в класс. Двадцать четыре головы повернулись в мою сторону. Ни один человек не встал.
- Вам тоже добрый день, - беззлобно сказала я, и класс сразу же загудел, - сегодня у нас будет довольно необычный урок биологии. Ваш классный руководитель, - раскрасневшийся Анатолий Петрович вкатился в класс по мановению моей руки, слегка запнувшись, - сегодня расскажет Вам о том, как он изучал биологию когда был в вашем возрасте, чем она его заинтересовала, ну и так далее... Анатолий Петрович, прошу. - я тихонько ушла на заднюю парту.
- Кхе - кхеммм,- откашлялся Анатолий Петрович, оглядел класс смущенным взглядом и принялся за заранее подготовленный им рассказ.
Примерно через десять минут я поняла, что мой план не сработал. Мне лично было безумно интересно, как Анатолий Петрович сам отслеживал, какое количество полива улучшает урожай клубники, или на какой почве лучше посадить огурцы, но дети, хотя и сидели на удивление тихо, не слушали совершенно. Дима Назаров ковырял в носу. Таня Ковалева накручивала локон на палец, мечтательно взирая на кудрявого Кирюшу Калмыкина, который увлеченно выскребывал карандашом что-то вроде поемы на криво вырванном тетрадочном листе. Цехов едва слышно насвистывал популярную мелодию на задней парте.
- Анатолий Петрович, - немного нагло прервав пожилого учителя, подняла руку я.
- Да? - улыбнувшись с каким-то облегчением спросил он.
- Вот вы говорите, до восьмого класса вы учились в школе... а потом что? Вы дальше ничего не рассказали еще...
Анатолий Петрович смотрел на меня с широко окрытыми глазами:
- Не рассказал?
- Нет, - уверенно продолжала я, - а когда в восьмой класс вы пошли, то что было? Чем вы тогда занимались?
- Как чем? - еще шире раскрыл свои маленькие глаза он, - ну эээ... Вы же понимаете сами, Марина Владимировна, школу же тогда закрыли... Там штаб был.. потом...
- Какой штаб? - вдруг оживился Женька Анненский, - а чего, здорово! школу закрыли! Нам бы так!
- Как это так "нам бы так", - совсем оторопел Анатолий Петрович. В классе стало потише, - так ведь война ж была.
- Какая война? - прервала заплетение подругиной косички Маша Орлова.
- Как какая, - захлопал глазами Анатолий Петрович, - ну сорок первого года война.
- А Вы что, участвовали? - опять спросила Маша.
- Что значит - участвовал? Вот я ж вам рассказываю - мне было тринадцать лет, когда она началась... Ну то есть, мы там носки вязали, там, туда сюда, знамена шили... но так, что б с ружьем, то я не...
- Ой, а я просто думала Вы много моложе, - покраснела Маша.
- Да... эээ... это от морщинок просто жир разглаживается...ой то есть...
- Расскажите про войну - вдруг резко выпалил с задней парты Цехов.
Весь класс обернулся назад. Цехов сидел совсем без движения, поглощая глазами старого учителя.
- Что рассказать? - сконфузился Анатолий Петрович, - я же не...
- Вы же шили знамена? И отсылали еду туда, да? И... там, солдаты... Вы их видели, да? - Цехов, казалось, был готов выпрыгнуть со своего места.
- Да, - тихо ответил старый учитель, - и мой отец был солдатом.
- И мой дедушка, - так же тихо ответил Цехов, не сводя глаз с Анатолия Петровича. - У него лист всех однополчан был. Я всех наизусть выучил. Это все, что у него с войны осталось, кроме старой шинели и медалей. Там был один, Хлопотник, Дмитрий... я просто давно думал, спрашивал себя, но как бы не знаю... это не ваш.. кто-нибудь там?
- Я не знаю, - подойдя к мальчику поближе, отвечал Анатолий Петрович, - но у меня от отца остались снимки. С войны. Очень потрепанные... я могу принести. Я никого по имени Дмитрий не знаю из семьи, но может быть дальний родственник...
Цехов молчал, не мигая.
- Мой дедушка на мине подорвался, - тихо сказала Галя Богданская, - я бы так хотела узнать о нем хоть немного, но бабушка ни слова, никогда...
- Расскажите, - хрипло произнес Цехов, едва дыша, - мой дедушка умер когда мне было шесть. Я так мало о нем помню... а так хотелось бы что-то знать... что-то ... помнить...
Настала тишина. Я молчала, не зная, сделала ли я правильное решение, уведя разговор к этой теме.
- Расскажите, - все так же тихо попросила Галя, - ну что Вам, мы же фильмы о войне все равно смотрим... только это не так... это не так...
- Расскажите. Расскажите, пожалуйста, - понеслось со всех сторон.
Анатолий Петрович молчал. У меня сильно забилось сердце. Боже, что я наделала, идиотка? Надо было знать, что старику будет больно про это вспоминать.
Вдруг Анатолий Петрович улыбнулся.
- Ну что ж, - сказал он, потирая руки, - раз детвора просит, давайте почтим наших предков, послушаем еще раз про подвиги наших отцов и матерей, бабушек и дедушек.
- Давайте, давайте, - пронеслись голоса и замолкли.
Оставшиеся пол-часа класса я провела в каком-то дреме. Анатолий Петрович, раскрасневшийся больше прежнего, взахлеб рассказывал о пошивах одежды на фронт, о посылках, о письмах, о штабе, о редких свиданиях с отцом, а возвращении отца домой... глаза его раскрылись, ровно и уверенно они переходили от одного детского лица к другому, рассказывал он плавно и внятно. Дети смотрели на него, как завороженные. Оставлены были журналы, рисунки, тени и тушь, никто не плевался, не спорил, и только там и сям, как знамя, взвивалась вверх детская рука, чтобы задать вопрос. И он отвечал, не тучный, одышливый, седой преподаватель биологии Анатолий Петрович Хлопотник, а бойкий, задиристый, востроглазый и удалой мальчик Толя, с сердцем, рвущимся пойти в атаку вместе с отцом...
На следующий день, когда я забежала в учительскую в районе часа дня, находившаяся там Алла Михайловна накинулась на меня, как лев на антилопу. Не успела я поздороваться, как, плюясь слюной, она зашипела:
- Да как Вы могли, Марина Владиммна, у меня просто нет слов, кто такое позволил, такая самодеятельность?
- Какая еще самодеятельность? - отступила на шаг назад я.
- Как вы посмели заставить его рассказать про войну? Вы в своем уме? - ее глаза горели негодованием.
- Я... ничего... он сам... да его дети попросили, ну что вы...? - замахала руками я.
- Какие дети? При чем тут дети? У Вас свой ум вообще есть? - хрипела директриса, - мне мать Ани Пахомкиной позвонила, вся в слезах, говорит, у дочери всю ночь кошмары будут.
- Какие кошмары? - прервала ее я, - он ничего такого не говорил. Я же слушала! Да они фильмы еще не такие смотрят, и в игры еще не такие играют...А мать ее - истеричка, она мне самой уже трижды на этой неделе позвонила, что мол, Анечку в школе задирают. Эта Анечка недавно так Кольке Тарасенко из восьмого “А” уши отодрала, что я...
- И потом, - ничуть не остыв, продолжала директриса, - Я вообще его сегодня не видела.
- Кого? - все еще в шоке от такой неожиданной реакции директрисы, спросила я.
- Ну Хлопотника, кого еще? - рявкнула она, - я Вас предупреждала, смотрите мне, плохой ни плохой, не могу его потерять...
- Вы еще скажите, что я его в могилу свела? - нагло усмехнулась я. - Вы что, за ним весь день следите?
- Нет, - оторопела от моего тона она, - просто он здесь обычно, в это время....
- Сейчас час дня, Алла Михайловна, успокойтесь. Все уроки закончены. И вообще, Вы вот не помните, а Вы сами назначили сегодняшний день днем классных часов на восьмой параллели, чтобы обсудить новогодние сценки. Он наверное там с восьмым “Б.” Пойдемте в кабинет биологии.
Изрыгая какое-то сдавленное хрипение, Алла Михайловна прошла мимо меня. Разводя руками и улыбаясь уставившемуся на меня физруку, я двинулась следом за ней. Без единого слова мы дошли до кабинета биологии на третьем етаже. Оттуда еще издалека слышались выкрики и смех.
- Вот, - повернулась ко мне Алла Михайловна, - и чем Ваша выходка помогла? Как издевались они над ним, так и будут. Заставили старика всю душу перед этими кровососами выложить, чтоб они еще сильней его затюкали! Много Вы понимаете в детях, Марина Владимировна!
Она резко рванула дверь и ворвалась в класс. Я тихонько шмыгнула за ней.
Вряд ли кто-либо в классе нас заметил. Прекрывая глаза худенькой ручкой, хихикала Галя Богданская. Откинувшись на спинку стула, громко ржал Женька Анненский. Уткнувшись лицом в парту, трясся от смеха Цехов. С замиранием сердца я перевела глаза к доске. Там, поддерживая толстой рукой объемный живот, сверкая двумя золотыми зубами и слегка похрюкивая, от души хохотал пожилой учитель биологии Анатолий Петрович Хлопотник, сейчас казавшийся таким совсем молодым...