В самом конце перестройки в нашем городе наступил голод.
Полки магазинов сияли зеркальной чистотой и пустотой.
Рынок немедленно взвинтил цены в десятки раз.
Продукты выдавали по спискам, по талонам.
Да и то нужно было выстоять длинную очередь, на что у людей работающих зачастую не хватало времени.
К тому же заработную плату не выдавали месяцами.
Но все почему-то на работу ходили исправно, очевидно, надеясь на лучшее.
С утра ежедневно заботил вопрос о еде.
Люди выкручивались, как могли.
Ко мне в редакционный кабинет заходил Рома Нам.
Он понижал голос до шёпота и спрашивал:
- Ну что, Р.И., поехали?
Я убирал бумаги в стол, мы садились в Ромину «Ладу» и мчались за двенадцать километров в соседний городок.
Там у нас были «связи»
Рома Нам, молодой корреспондент, пришёл в редакцию всего год назад.
Он был умный мальчик, немного себе на уме, с хорошей житейской хваткой,
которую я так и не смог приобрести, хотя дожил до седых волос.
Помогало Роме и то, что он принадлежал к богатому корейскому клану.
Родня помогла ему купить квартиру и машину. С женой и маленьким ребёнком он жил вполне комфортно.
И я думал без всякой зависти, но с ноткой сожаления, что «вот мне бы в начале жизненного пути такой толчок».
Перестройка уравняла нас с Ромой. Мы одинаково голодали.
А в двенадцати километрах от Ленинабада вырос в степи огромный комбинат важного стратегического значения.
Постепенно комбинат обзавёлся своим городом, где было всё для сытой и привольной жизни.
Снабжали этот город из центра по первой категории. Там было всё, даже то, что нельзя было встретить в московских магазинах.
Как и на каждом подобном предприятии, на комбинате имелось и играло немаловажную роль
такое подразделение, как УРС – управление рабочего снабжения.
Для нас с Ромой, в столь тревожное и неблагонадёжное время этот УРС стал спасительным кругом.
Помнится, начальником там был кореец по фамилии Цой.
Наверно, он принадлежал к тому же клану, что и Рома Нам. И,конечно, заботился о своём соплеменнике,
а если и не сильно заботился, то не мог ему отказать.
Со мной дело обстояло посложнее.
У Цоя был заместитель, игравший одну из главных ролей в жизни УРСа.
Звали этого заместителя Виталий Аронович Неплох, а, попросту говоря, Витька,
потому что выросли мы с ним в одном дворе и в детстве очень дружили.
Время нас развело.
Во взрослом своём состоянии мы вращались в настолько разных сферах, что почти никогда не пересекались.
А если это и случалось, то мимолётный разговор ограничивался словами:
- Привет!
- Привет!
- Как дела?
- Нормально!
- Ну будь!
- И ты тоже.
Может быть, такие отношения продлились бы и до самого конца нашего земного существования –
ведь нас ничто не связывало, как оказалось, кроме сопливых детских воспоминаний.
Но грянули голодные времена.
Однажды, бродя по своим редакционным делам по улицам соседнего городка, я увидел табличку – УРС.
Память лихорадочно заработала и подсказала нужные знания – Неплох Виталий Аронович.
Я вошёл в здание, поискал и довольно-таки быстро обнаружил нужный мне кабинет.
Постучался.
Признаюсь, эти действия дались нелегко – стыд обжигал щёки.
Витя поднялся мне навстречу, высокий, ещё довольно стройный, с седеющими висками.
- Ты?
- Я!
Мы обнялись.
Потом враз сели, смущённые. Молча смотрели друг на друга и не знали, о чём говорить.
Между нами возникло напряжение.
За внешним спокойствием друга детства я чувствовал множество немых вопросов.
Наконец, Витя выдавил из себя бодренькую улыбочку и как бы безразличным голосом спросил:
- И с чем это к нам пресса пожаловала?
Я спрятал глаза. Было настолько неловко, что захотелось встать и уйти.
Но голод терзал сильнее.
- Витя, – всё ещё глядя в пол, тихо произнёс я, – может, поможешь по старой дружбе?
- А в чём дело? – Витя стряхнул со лба капельки пота.
- Понимаешь, – брякнул я напропалую, как кинулся с берега в холодную воду, – жрать нечего.
Витя целую минуту смотрел на меня непонимающим взглядом. Потом до него дошло.
Он захохотал и обрёл уверенный вид.
- А что, – спросил он, – у нас нынче прессу не кормят?
Я встал, чтобы уйти.
Витя поймал меня у двери и заставил вернуться.
- Сядь! – рявкнул он.
Я покорно сел.
Друг детства сердито засопел.
- Вот значит как, прессу у нас нынче не кормят.
Потом он выдвинул ящик стола, покопался и выудил пустой бланк с круглой печатью.
- Фамилия у тебя прежняя? – спросил он.
Я промолчал.
Витя что-то быстро накорябал на бланке, протянул его мне и сказал:
- Это талон на недельный паёк. По высшей категории.
Зайди в центральный гастроном и отоварься.
- Спасибо, Витя, – сказал я.
- Чего там! – отмахнулся он.
Мы сидели и смотрели друг на друга, словно искали в повзрослевших, отмеченных печатью житейских невзгод лицах
милые черты безвозвратно ушедшей поры.
- Заходи! – мягко сказал Витя. – И не только за талоном. Ведь нас когда-то многое связывало.
- Да, – ответил я, – зайду.
...Со времени тех непростых и стыдных обстоятельств прошли годы.
Недавно я узнал, что мой друг детства Виталий Аронович Неплох ушёл из жизни.
Это известие застало меня врасплох.
- Так рано? – подумал я.
Потом стал вспоминать.
Мы, пацанва, сидим на траве у дома.
Сидим и молча слушаем. У Вити в руках трофейный аккордеон «Адмирал Соло».
Он встряхивает непокорными кудрями, улыбается, пробегает пальцами по клавишам и озорно выкрикивает:
- Эх, Настасья, эх, Настасья, отворяй-ка ворота!
Ещё несколько лет пролетело.
Я приехал на каникулы из столицы республики, где учусь в университете.
Утром выхожу во двор – Витя.
- Как дела, кореш?
У Вити глаза, полные слёз:
- Отец. Вчера вечером. Рак.
Я обнимаю его, и мы молча стоим, тесно прижавшись друг другу.
Ещё через год_
- Женюсь!
- Кто она?
- Да ты, наверно, знаешь. В пушкинской школе училась. Зайди – познакомлю.
Так и не зашёл.
Последнее воспоминание – талоны.
Я краснею и опускаю голову.
Талоны всё испортили.
Хотел уже поставить точку и закруглить этот тяжёлый рассказ, но замигал огонёк компьютера.
Рома Нам.
- Здравствуйте, Р.И.! Как вы? А я вот недавно съездил в Испанию.
Понравилось на побережье. Думаю перебраться. Что скажете?
Что я скажу?
А ничего.
У каждого своя судьба.
Р.Маргулис