4 Электросталец Гл. 21-26

                1951 - 1961 гг.               
               
                Гл. 21
                Танцевальный кружок
Дабы отвлечь сына от побегов, Анастасия Андреевна привела Данилу в недавно открывшуюся Музыкальную школу на ул. Трудовой. Там их встретил высокий симпатичный мужчина, назвавшийся "Николай Николаевич, директор школы". Он спросил, на чём Данилка хочет заниматься.
 - На рояле.
Николай Николаевич улыбнулся, потом взял пальцы Данилы, осмотрел их, пощупал и сказал:
- У тебя хорошие "подушечки" на пальцах, они подходят для игры на скрипке.
Но Данила ответил
- Нет, я хочу играть на рояле.
- Рояля у нас пока нет, а скрипки есть.
Однако Данилка не согласился учиться играть на скрипке, и на том они расстались.
Идя домой, мать попыталась переубедить сына "согласиться на скрипку". Тем более, что Музыкальная школа находилась рядом с домом, но Данила упёрся: "Нет! "Пиликать" на скрипке скучно…".
 Тогда на другой день Анастасия Андреевна повела сына в Дом пионеров, записывать в кружок духового оркестра, который ему очень нравился. Но кружок сегодня не работал, и Анастасия Андреевна оставила сына в Доме пионеров (пусть познакомится с ним поближе), а сама отправилась домой.
 Данила с интересом стал бродить по зданию, заглядывая в различные комнаты. В одном из коридоров Данила с большим удивлением и беспокойством увидел… "Крысу", она же "Курилка вонючая"  с веником и ведёрком в руках. Это была Ийка (настоящее имя - Ия), деваха двадцати с лишним лет, о которой шла дурная молва. Мало того, что Ийка пила и курила, так она ещё  занималась позорным ремеслом "б…ди". 
Её острое и бледное лицо сейчас выражало с перепоя полное равнодушие, и с таким же безразличием Ийка посмотрела на Данилу, который поспешно и брезгливо боком прошёл мимо, и нырнул в первую попавшуюся приоткрытую дверь. Данила испытывал к ней глубокое отвращение и оттого, что она курила, и оттого, что занималась постыдным ремеслом.  Ийка жила в бараке возле "Керосинки", там же, в сарае, находился её притон, где она якшалась с ухажёрами.
Ийка помогала матери убирать помещения в Доме пионеров. Сама она нигде не работала и жила исключительно за счёт матери и своих непутёвых ухажёров. Прозвище "Крыса" к ней очень подходило. Именно благодаря Ийке, Данила глядел на всех курящих и пьющих женщин, как на КРЫС и КУРИЛОК ВОНЮЧИХ. Он инстинктивно сторонился и презирал их. С годами его отвращение к курящим бабам-крысам  (назвать их женщинами или девушками – язык не поворачивался) ещё более возросло.

 Впоследствии,  встречаясь в разные годы - по незнанию! - с курящими девушками и женщинами, Автор, узнав про их беду, тут же начинал антикурительные беседы с ними. Естественно, все они "чхали и кашляли" на его увещевания.  Тогда,  борец против ВРЕДНЫХ привычек, сочинил вначале одно антикурительное  стихотворение:

Не люблю курящих женщин,
Так и кажется, что плесень
Душу всю их поглотила,
В морщины лица превратила

Истерия… раздраженье… -
Никотином отравленье,
И от баб таких - во время родов -
Большинство детей рождается уродов.

Затем, не увидев положительного результата от первого стихотворения, Автор сочинил второе, покруче:

Ты не женщина!… Ты куришь!…
Забыв про божий страх;
Своих детей в утробе губишь,
Дурнеешь на глазах.

Когда-то милое лицо -
Теперь лишь маска стервы -
Дымящий вид твой тяжело
Мне действует на нервы.

Женщина-курилка! -
Позорное явленье!
Я шика в ней не вижу,
Лишь запах оскверненья

И не тянись ко мне вонючим ртом,
С лосьоном вперемешку,
Я вижу наглость в том,
И вызов и насмешку.

В тебе была когда-то красота,
Теперь лишь оттиск грубый:
Вонючий запах изо рта
Прокуренные зубы…

Прошу! не оскверняй себя!
Зачем тебе курить?
Вроде бы разумней
Красивой в жизни быть.

Поверь, к тебе вернётся
Твоя былая стать,
И счастьем отзовётся
Такая благодать!

И - о, чудо! одна девушка и одна женщина нашли в себе силы - и бросили курить! Жизнь их потекла по другому руслу: более глубокому, здоровому и красивому. А с курящими женщинами общаться не интересно! Как и с пьющими. То же самое можно сказать о курящих и пьющих мужчинах. Так-то!

Что касается эстетического восприятия стихотворений, то… жизнь рассудит: нужна ли и полезна такая ПРАВДА?!

 Как бы тяжело не сложилась жизнь у женщины – она ОБЯЗАНА оставаться ЗДОРОВОЙ и ПРЕКРАСНОЙ половиной человечества. Ведь именно на них, ЖЕНЩИНАХ, держится мир; именно они рождают гениев, пробуждают в них творчество; ведь именно ЖЕНЩИНЫ украшают Землю… А КУРИЛКИ ВОНЮЧИЕ  рождают только уродов и дебилов от таких же пьющих и курящих мужиков. Так стоит ли ЖЕНЩИНАМ уподобляться таким мужикам-уродам?
Впрочем, автор  увлёкся…

Данила оказался в зрительном зале. Он был пуст и тёмен, и только на сцене горел свет. Там ребятишки репетировали под баян какой-то танец. Стройная, даже изящная руководительница в лёгком строгом серовато-белом платье показывала ребятишкам танцевальные па. Подойдя ближе, Данила с любопытством стал смотреть на действо, происходившее на сцене. Ребята старательно выполняли движения, которые показывала руководительница.
Но не это привлекло внимание Зуйкова, а грациозная девочка с золотисто-пшеничными волосами. Она ярко выделялась среди ребят. По всему было видно, что, несмотря на малый возраст, она занимает ведущее место в танцевальном кружке,.
Данила заметил также миловидного мальчика, нежностью и мягкостью лица, напоминавшего девчонку.
Красота девочки поразила Данилу. В нём опять возникло щемящее чувство тоски по девочке-подруге, которая была бы, как Василиса Прекрасная…   

Всё-таки Данила до 10 лет воспитывался исключительно мамой, тёткой, а также жиличками, мамиными подругами и был ими заласкан, затискан и зацелован (особенно в дошкольные годы). В нём не могло не пробудиться ответного доброжелательства к девочкам, девушкам, женщинам. Он любил их, но и… сторонился под влиянием негласного мальчишечьего пренебрежения к "девчонкам".
Среди ребят не принято любезничать с ними, иначе может прозвучать обличительное:
"Тили-тили тесто,
Жених и невеста!…"
А дальше - остракизм ребят - и будут тебя презирать, шпынять, дразнить, не брать в игры, ну и, конечно, награждать подзатыльниками по любому поводу, да и просто без повода. Тот же Вадим,  "миловидный мальчик",  в полной мере испил сию горькую чашу. 

Сейчас Данила смотрел на сцену с каким-то тревожно-сладким предчувствием.
- Тебе кого, мальчик? – вдруг спросила его руководительница, повернувшись к нему.
От неожиданности Данила растерялся.
- Я…это… пришёл в кружок записываться.
- В какой же кружок ты хочешь записаться? – с улыбкой спросила женщина.
Данила видел, как девочка и её друзья с любопытством посмотрели на него, и буркнул, краснея от смущения:
- К вам, - и замолк, прощаясь с мечтой ходить с блестящей трубой по улицам города под звуки марша.
- Ну, что ж, залезай  к нам сюда, посмотрим, какой ты есть на светУ.
Данила залез на сцену, где его тут же окружила ребятня, доброжелательно глядя на него, перекидываясь словечками и хихикая между собой. Даниле было всего 11 лет, но он чувствовал себя взрослым пацаном среди них, 8-9-летних, таких маленьких и доверчиво открытых.
Данила ни сном, ни духом не помышлял о танцевальном кружке, но вот мелькнуло перед ним лицо красивой девочки, и что-то кольнуло его в сердце: не то, чтобы любовь с первого взгляда, но… девочка напомнила ему мечту о "Василисушке", хотя девочка была полной противоположностью сказочной красавице. В фильме Василиса Прекрасная была брюнеткой, с чёрными глазами, круглолицая, тогда как эта девочка была белокурой, с тёмно-синими глазами…

Руководительница протянула руку:
- Давай знакомиться. Меня зовут Надежда Васильевна. А тебя?
- Данила… Зуйков.
- Что ты умеешь делать? – доброжелательно продолжала руководительница.
- Не знаю, - пожал плечами Данила.
- Плясать умеешь?
- Умею.
- Что же ты нам спляшешь?
- Цыганочку
- Посмотрим. Иван Васильевич, пожалуйста,  сыграйте "Цыганочку".
Немолодой, но ещё крепкий мужчина в очках, пододвинул стул ближе к середине сцены и с улыбкой спросил:
(Надо сказать, что помимо баяниста в танцевальном кружке аккомпанировала ещё и пианистка Нина Павловна).
- Ну и как же тебе сыграть? С "выходом"?
 Данилка ещё по Малаховке знал, что такое "выход" – и потому кивнул головой
Ребятишки расступились, образовав круг.
Баянист заиграл "Выход" к "Цыганочке" и Данилка, как заправский цыган пошёл по сцене, на ходу заправляя рукава рубашки, и начал выделывать ногами замысловатые коленца.
Когда он кончил танцевать, то руководительница и ребят зааплодировали
- Молодец, - похвалила его руководительница. - А что ты ещё умеешь?
- Стихотворение могу читать?
- Стихотворение? Какое же?
- Пушкина… "Любви, надежды, тихой славы…" – польщённый вниманием руководительницы,  проговорил Данила.
- Что ж, хорошие стихи. Говори, мы слушаем тебя.
Окружённый детьми, Данила начал тихо, неуверенно, с хрипотцой:
"Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман…"
Затем вспомнил свой прошлогодний восторг от этих слов и почувствовал в себе прежнее упоительное состояние и с каждой строкой голос его крепчал, и он уносился в божественные выси…

"Товарищ, верь: взойдёт она,
Звезда пленительного счастья…"

Голос Данилы взволнованно зазвучал… Когда он закончил читать, то опять услышал аплодисменты.
- Молодец, - повторно похвалила его руководительница.
Данила благодарно поглядел на неё.
В общем, Данила был принят в танцевальный кружок.

На следующее занятие Данила привёл Любима, приобщать к "высокому  искусству сцены". Любим, хоть и был  верным другом, но  не имел ни малейшего призвания к служению "высокому искусству". После первого же занятия он хотел улизнуть из мира "Терпсихоры", но Данила не давал ему "заржаветь" в математических формулах и тянул за собой в Дом пионеров на Голгофу, то бишь – на сцену.
 Витёк оказался самым невзрачным и бесталанным в танцевальном кружке. Он даже трусил выходить на сцену во время генеральных репетиций. Данила тоже помнит, как он трусил во время своего  ПЕРВОГО ВЫХОДА  на сцену, тоже в массовке, но перед ВитькОм он не мог показать своей трусости, и потому поборол себя и держался не плохо.

А потом… потом пошли-поехали репетиции, выступления,  концерты. Сцена уже не так пугала Данилу, и он чувствовал себя на ней всё уверенней, хотя, конечно, волновался перед каждым выступлением до холодного пота.
- Ты живёшь ещё собой, - говорила ему руководительница, - а надо жить танцем. Забудь себя! Тебя нет! Есть АРТИСТ! - человек,  изображающий ПРИ ПОМОЩИ ТАНЦА ЧУВСТВА  И ЭМОЦИИ людей!
Так, потихоньку: от краткого выхода на сцену в массовке, затем от одной-двух ведущих партий в танце, Надежда Васильевна поднимала Данилу по лестнице танцевального мастерства. Он получал партии во всех танцах и скоро перестал покрываться холодным потом и бледнеть перед выходом на сцену.
Мудрая Надежда Васильевна сразу распознала в нём жилку артистического лидера и потому со свойственной ей тактичностью ПОМОГАЛА ему ПРОЯВЛЯТЬ себя на пользу коллективу и самому себе.

Зуйков имел артистический кураж, а вот Витёк не имел его, как, впрочем, не имел его и Вадим Павлов, красивый мальчик, но он чувствовал себя на сцене уверено и вёл танец твёрдо. Оксана – красивая белокурая девочка - обладала куражом, но нередко её подводила… собственная красота, которая не укладывалась в усреднённый образ скромной советской пионерки.
В любом танце она сразу обращала на себя внимание, и на её долю выпадали самые горячие аплодисменты. Хотя… в коллективе, быту  и школе Оксана действительно была скромна, со всеми держалась ровно,  имела много подруг, и две из них - Тонька и Райка -  самые преданные.

Со временем Оксана разовьётся в девушку с чертами Бриджид Бордо и Мерилин Монро – только красивее их в "тыщу" раз!  Конечно, в те годы и понятия не имели ни о Бордо, ни о Монро, и Автор заговорил о них, чтобы дать внешнее представление о героине своего рассказа, о которой, кстати, он упоминал в начале повествования.

А пока она девочка с крупными синими глазами и золотистыми волосами и очень привлекательная на вид.
Оксана и Вадим считались "старичками" танцевального кружка, так как год назад первыми пришли в Д.К. Карла Маркса. После постройки Дома пионеров танцкружок перешёл в него.
Оксана Кравченко была первоклассницей, когда её заметила Надежда Васильевна, набиравшая младшую группу танцевального кружка. Здесь Оксана познакомилась с Вадимом Павловым, который уже учился во втором классе и был старше её на год.
Вадим был красивым мальчиком, похожий нежными чертами лица на девочку. Он имел доброжелательный характер, но мальчишки его не любили за безоговорочный успех у девчонок, и потому частенько лупили. Иногда ему доставалось и от девчонок, на которых он не обращал внимания.

Замечено, что красивые люди часто инфантильны и не могут постоять за себя в трудные моменты жизни. В любви они без всякого напряжения достигают побед, и потому среди них почти нет великих поэтов и писателей, которым, за неимением красоты, приходится напрягать все свои умственные силы и дарования, чтобы привлечь к себе внимание девушек и женщин.

Два красивых ребёнка, Оксана и Вадим, потянулись друг к другу с детской непосредственностью, и скоро подружились настолько, что переживали до слёз, если в танцах не были вместе.
Соперницей Оксаны по красоте и влиянию в кружке была Пикунова Ирка, но она  держалась куда как надменнее с кружковцами. Её тонкое, нервное красивое лицо было скорее злым, нежели добродушным, если учитывать её детский возраст. Она была остра на язык, от которого в основном доставалось мальчишкам. Однако к Даниле она относилась не так надменно, но с долей какой-то насторожённости, она как бы приглядывалась к нему и ждала от него плохого и… хорошего.

Данила не признавал ничьего авторитета, он мог прислушаться, но – сделать по-своему. Потому Надежда Васильевна в полной мере испытала на себе тяжелейший и неуправляемый характер Зуйкова и, тем не менее, она ценила в нём "божий дар" перевоплощаться на сцене. Она многое прощала ему - даже его многодневные прогулы, которые он совершал, обидевшись на какое-нибудь её замечание, сделанное в присутствии кружковцев. и…  Оксаны Кравченко.

Репетиции приучали к усидчивости, и Зуйков терпел многочасовые "генрепы" – генеральные репетиции - на сцене Дома пионеров.
Когда  выступление заканчивалось, то ребята долго не расходились, переживая и обсуждая прошедшее событие, а также реакцию зрителей. Надежда Васильевна сидела в кресле, усталая и разбитая, и всё равно поддерживала в них огонь переживаний и делилась с ними новыми планами.
Поздно вечером ребята расходились по домам, некоторые из них готовы проводить любимую Руководительницу до дома, но она уговаривает их идти по своим домам, ибо время уже позднее… Самая большая часть ребят и девчат идут провожать Оксану, Раю и Тоню, живших в одном доме. Данила никогда не "унижается" до проводов "девчонок", и гордо удаляется домой в сопровождении Верного Друга ВитькА.

Боже, сколько подшефных колхозов и совхозов изъездили кружковцы, во скольких дворах домов и заводских цехах они танцевали -  и неизменно с ними была немолодая женщина, оберегавшая и заботившаяся о них во всех случаях нелёгкой артистической жизни. Благодаря её доброжелательству танцевальный кружок стал дружным коллективом, куда ребята шли с большим желанием заниматься.
Несмотря на успехи в танцевальном кружке, в школе у Данилы дела были куда как посредственны, особенно по математике. В русском языке и литературе, правда, его достижения стали заметнее.

                Гл. 22
                1953 год
Когда в конце февраля по радио объявили о серьёзной болезни Сталина, то вся страна напряглась в тягостном и взволнованном ожидании. Абсолютное большинство советских людей не желало смерти Вождя, так как твёрдо и фанатично было уверено в том, что именно Сталин, его мудрое руководство страной, приводило советских людей к победам на фронтах сражений и в мирном строительстве.
5 марта, поздним вечером, когда Зуйковы уже готовились лечь спать, по радио сообщили о смерти И.В. Сталина. Отчим был на работе в вечернюю смену и потому его реакцию на смерть Сталина, Данила не видел, а мать заплакала и в женской простоте воскликнула: "Как же мы теперь жить будем без НЕГО?!".
Данила, насупившись, слушал причитания матери, и почему-то не чувствовал в себе желания плакать. Совсем, как тогда, в день смерти двоюродных братьев. Он к Сталину относился хорошо, ибо знал, что Сталин, как и Ленин – лучший друг детей. Вон и Дворец пионеров какой построил! Всё это благодаря его заботе. Данила не плакал, ещё и потому, что был уже стойким пацаном, за плечами которого числились несколько побегов - и потому плакать ему негоже.

А маму можно понять. Ей было 16 лет, когда Сталин стал Генеральным секретарём партии большевиков. Тридцать последующих лет её жизни прошли под знаменем "гениального вождя всех времён и народов". Анастасия Андреевна искренне и справедливо видела и считала (а так оно и было на самом деле!), что именно благодаря РЕВОЛЮЦИИ, а затем уж Ленину и Сталину ей, малограмотной крестьянке, удалось вырваться из деревенской забитости и стать передовой работницей на предприятии. Её норма выработки не падала ниже 130 %, а в войну она достигала 200 %, - и больше, за что была отмечена высокими  правительственными наградами.

Смерть Вождя потрясла весь мир. Умер "Бог", вершивший судьбами сотен миллионов людей на всех континентах Земли, искренно оплакиваемый простыми людьми, ненавидимый врагами СССР, и людьми, недавними сподвижниками, попавшие под колёса борьбы за ВЛАСТЬ.

Данила и его друзья с горестным благоговением всматривались в портрет генералиссимуса в чёрной траурной рамке, стоявший в вестибюле школы. Они ещё не знали, что под доброй улыбкой Вождя скрывается гениальный борец за ВЛАСТЬ. Сын неграмотного сапожника заставил говорить о себе весь мир с не меньшим придыханием, чем о Наполеоне, Цезаре и Александре Македонском.

Сейчас можно говорить что угодно о роли Сталина в мировой истории, но факт ВСЕНАРОДНОЙ ЛЮБВИ к Сталину нельзя отрицать, как нельзя отрицать всенародной любви немецкого народа к Гитлеру, французского – к Наполеону, английского – к Нельсону. А, в сущности, кто они все? УБИЙЦЫ!!!

Ни один бог, ни один царь, ни один диктатор, ни один герой не имел такого преклонения перед собой, как Сталин. Приближённые к нему люди трепетали от его взгляда, а народ благоговел перед ним. Да, борьба за Власть не терпит сантиментов.

Эта аксиома подтверждается ежесекундно даже в семьях - между мужем и женой, между выросшими детьми и родителями… А там…  в бригадах и на участках А что уж говорить о ВЕРХАХ!… Так вообще – ПАУКИ В БАНКЕ!

Борьба за Власть усиливается с каждой социальной ступенькой, которую человек преодолевает, если хочет стать начальником цеха, директором завода, секретарём горкома или обкома, начальником главка или министром, членом Политбюро.

Дальняя дорога,
Дальние пути,
Вечная тревога, -
Мой паровоз, лети!

Вези меня в далёкие,
Прекрасные края,
Где горы спят высокие
И так нежна земля;

Где воздух чист, прозрачен,
Где голос соловья
То весел, то печален
Мне слышен у ручья.

Люблю я этот край –
Его сады, поля,
Где вечно жив цветущий май
И солнцем залита земля.

Отзвук 1953 года, когда Данила побывал в Грузии. Зуйков частенько прямо или косвенно упоминает Кавказ в своих стихах.
С развалом СССР и переходом России на капиталистические рельсы, борьба эта будет стократно ужесточаться, ибо выпущенный демон стяжательства не знает ни пощады, ни насыщения. Он, как Молох, будет пожирать человеческие тела и души именно в силу своей звериной природы.

Эта борьба ведётся между государствами и правительствами за ВЛИЯНИЕ в мире, за то, чтобы ТВОЁ ГОСУДАРСТВО, ТВОЙ НАРОД жил лучше соседних и  дальних народов, пусть даже ценой несправедливой экономической кабалы или военной силы.

Борьба за Власть – это принцип жизни не только человека, но и всего живого на Земле. Обладание Властью даёт деньги, почёт, уважение, и даже "любовь" женщин…мужчин… Правда, тут встаёт вопрос: какую "любовь" и каких "женщин" и каких "мужчин"?…
Впрочем, Автор опять отвлёкся…

              Гл. 23
Недалеко от дома Данилы солдаты-стройбатовцы возводили новый Дом культуры со множеством комнат для различных секций, кружков и занятий по интересам. Здесь тоже видно сталинское участие. Здание, правда, начинали строить заключенные. Но после того, как они возвели стены и оштукатурили здание внешне и изнутри, за дело взялись стройбатовцы. Забор с колючей проволокой был убран, и можно подходить к солдатам во время обеденного перерыва и общаться с ними. Данила часто пропадал на стройке и познакомился со многими солдатами. А дружба началась прозаически, с обычных солдатских вопросов:
- А что, пацан, сестрёнка у тебя есть?
- Нет. Я у мамы один.
- А мама молодая?
- Да. Ей осенью будет сорок семь лет, - бесхитростно отвечал Данила.
После такого ответа у многих солдат пропадал интерес к пацанёнку, но с одним из них Данила подружился. Он сознательно шёл на эту дружбу, так как Михо (Михаил) был грузин, а Данила к тому времени уже вынашивал новый план побега на Кавказ, и ему необходимо как можно больше знать о Грузии. Михо оказался прекрасным товарищем. Доброжелательный и тактичный в разговоре, он буквально пленил Данилу своими рассказами о родине.
- Соскучился я по ней. Три года не видел. Но ничего: этой осенью у меня дембель…
- А что такое "дембель"? – спросил Данила.
- Это – конец службе! Это – когда человек возвращается домой и начинает жить свободно!
Михо держался с Данилой на равных и высказывал ему сокровенные мысли. Он говорил о матери, о сестрёнке, которая была одного возраста с Данилой.
- Вот ты говоришь, что у тебя отец погиб, и мой отец тоже погиб на войне. У нас с тобой одна судьба.
Красивое лицо Михо омрачалось, и Данила понимал, что и ему, взрослому уже человеку, недоставало в жизни отца.
Данила буквально влюбился в своего друга и не пропускал дня, чтобы не сходить на стройку и не поговорить с ним. Оказалось, что Михо земляк великого Сталина.
- Я тоже родился в Гори, - с гордостью сказал он.
- Я очень хочу побывать в Грузии, - признался Данила в своей сокровенной мечте.
- Если хочешь, значит, будешь! – поддержал Михо. – Вот тебе мой адрес, и когда бы ты ни приехал в Грузию, обязательно заезжай ко мне!
У солдат нашлись карандаш и бумага, и Данила записал адрес.
Такое бескорыстие взволновало Данилу, и он долго потом считал грузин самым хорошим народом в мире. Не зря же товарищ Сталин – грузин!
От Михо Данила узнал о существовании в Тбилиси нахимовского училища. Данила загорелся мыслью поступить в училище. В военкомате, куда Данила пришёл узнать порядок поступления, ему сказали, что в нахимовское училище принимают только отличников, в том числе и по поведению. В общем: огорошили. "Ничего! – думал Данила, - я сам туда заявлюсь, и им ничего не останется делать, как принять меня!".
В мае стройбатовцы неожиданно исчезли. Встревоженный Данила сходил в войсковую часть узнать о судьбе Михо, и там ему сказали, что его друга перевели служить в другое место, а куда – неизвестно.

                Побег-5
Кое-как Данила перешёл в четвёртый класс. Летом он с танцевальным кружком разъезжал по агитпунктам, подшефным колхозам и совхозам, выступал на сцене клуба им. Карла Маркса и Дома пионеров, но твердо держал в голове задумку: сбежать в нахимовское училище.
Анастасия Андреевна смирилась с леностью сына в учёбе и не очень-то приставала к нему, видя его увлечённость танцами.
В середине августа Данила после тщательной подготовки, без "законного" предлога, т.е. мать не наказывала его целое лето, пустился в бега. Он заранее съездил в Москву и узнал расписание движения скорого поезда "Москва-Тбилиси".
С собой в дорогу Данила взял самое необходимое: полбуханки чёрного хлеба, бутылку воды, небольшой кусок копчёной колбасы, четыре помидора и пятьдесят четыре копейки. На трое суток, рассуждал он, ему хватит, а там, в Тбилиси, его накормят в нахимовском училище.

В день побега он отправился в лес за оранжерею (на этом месте сейчас крытый теннисный корт); побродил для успокоения души среди своих любимых молоденьких берёз. Никого не хотелось видеть, чтобы не бередить совесть. Ему, конечно, было жалко мать, но желание стать нахимовцем или хотя бы увидеть мир своими глазами, а не по книжкам, двигало им беспрестанно. "Как она удивится и обрадуется, когда я приеду к ней в нахимовской форме!" – думал он о матери, располагаясь под берёзкой.
 Из леса Данила завернул к дому Оксаны и остановился вдалеке, чтобы его не было видно, и всматривался в её подъезд. Простояв так с полчаса и, не увидев Оксаны, Данила направился домой. Скорый поезд должен отходить в 22 часа. Времени ещё предостаточно.
Сердце его взволнованно застучало, когда он открыл дверь комнаты. К счастью, родителей в ней не оказалось. Данила приподнял диван, где спрятал сумку с припасами и, глубоко вздохнув, мысленно попрощался с матерью и отчимом. Выйдя в подъезд, он прислушался: вроде бы никто не идет ему навстречу… и быстро сбежал вниз. На улице он тут же свернул за левый ближайший угол дома и… почувствовал себя… вольной птицей! Он теперь свободен от всего! Свобода! Да здравствует СВОБОДА!!! Данила испытывал ликующее состояние, и смело шёл к вокзалу.

Приехав в Москву в восемь вечера, Данила, умудрённый опытом предыдущих побегов, не стал "светиться" на платформе Курского вокзала, а пошёл в город. Он любил Москву, как любил её всегда, ибо есть в ней что-то такое, что наполняло его неясным благодарственным восторгом при виде всего, что он видел.
Нечто завораживающее исходит от этих семи холмов и поражает любую творческую душу, независимо от расы, национальности и возраста. Таким творческим током, по-видимому, обладают Париж, Рим и другие города, где человек чувствует в себе прилив "трудов и вдохновенья".
Данила бессознательно тянулся к Москве, находя в ней родственное созвучие душ. Анастасия Андреевна поражалась тому, как это маленький Данилка, не уставая, ходил вместе с ней по московским улицам, тогда как у неё подкашиваются ноги от усталости после многочасовых походов по магазинам. Ему же всё было интересно видеть, знать, понимать… Москва всегда его бодрила.
Вот и сейчас, прогуливаясь по улице Чкалова, Данила любовался Москвой и… жил предстоящей поездкой на юг. Сумерки быстро надвигались и улицы засветились фонарями и витринами магазинов.

Ближе к 21 часу Данила прошёл к почтово-багажным складам Курского вокзала и там притаился в тени строений. Полдесятого должен подойти состав к третьей платформе. Из своего укрытия Данила видел людскую суету на платформе, которая потихоньку образовывалась в кучки людей напротив предполагаемой остановки вагонов.
Ага! Вон и состав движется! Паровоз предупреждающе гуднул и, слабо выбрасывая пар с боков, подошёл к третьей платформе. Это хорошо: чем ближе к нему, к Даниле, тем проще подбираться к вагону.
 Данила видит, как заполняются купе вагона людьми, и завидует им. Отсюда, с улицы, полумрак купе кажется уютным; хочется быть среди этих счастливчиков, так же, как и они, радостно-возбужденно укладывать вещи и предупредительно обращаться к попутчикам. Вон мальчишка, такой же, как и он, уже уселся возле окна и расправляется с яблоком. Данила почувствовал голод. Ладно, на крыше вагона поест.
Послышался свисток кондуктора и ответный гудок паровоза.
Всё в Даниле напряглось, он был готов к решительным действиям. Ничего другого в этот момент для него не существовало. Вот на этом небольшом отрезке, свободном от переплетения рельс, в темноте, он должен успеть вскочить на подножку предпоследнего вагона.

Паровоз, распуская пары, медленно тронулся, увлекая за собой состав, и Данила почувствовал, как в нём учащённо забилось сердце. Он выглянул из своего укрытия: никого нет! Тогда Данила выскочил и стремительно побежал к предпоследнему вагону, подпрыгнул и ухватился обеими руками за поручни и, подтянувшись, встал на ступеньку. Не мешкая, пока никто не заметил, правой рукой нащупал лестницу с торца вагона, ведущую на крышу, и, держась за неё, дотянулся ногой до буфера соседнего вагона, который дрожал и подскакивал на стыке рельс. Тут подстерегала громадная опасность соскользнуть с буфера и… В общем, предельно осторожно Данила нащупал буфер ногой и, при всё возрастающей скорости, оттолкнулся от поручня и схватился за ступеньку лестницы левой рукой. Ура! Самое опасное теперь позади!

Держась двумя руками за лестницу, Данила переступил на буфер "своего" вагона и встал между угольным карманом (железное хранилище угля в торце вагона) и меж вагонным брезентовым переходом и застыл там, пока поезд движется в пределах Москвы. Хоть сейчас и темно, но всё равно  его могут заметить на крыше, и звонком предупредить какой-нибудь пункт остановки поезда о "зайце" на крыше.
Вот после Подольска можно залезть на крышу, вернее, на свой любимый уступ вагона и там, прижавшись к вагону (чем меньше тебя видно, тем лучше), передохнуть от напряжения борьбы. Его не пугали грозный грохот проносившихся мимо грузовых составов и шквальные порывы ветра, несущиеся вслед за ними; Он не боялся разбиться или встретиться с плохими людьми; он не думал ни о каких последствиях своих побегов, ибо они были НИЧТО в сравнении с его мечтой "посмотреть на мир своими глазами!".

Хоть Серпухов и Тулу Данила проезжал ночью, но он не надеялся ни на "люльку", ни на схрон между угольным "карманом" и брезентом, и потому спрыгивал со ступенек вагона, не доезжая станции. Опыт прошлых побегов подсказывал ему: ехать надо в предпоследнем вагоне. Во-первых, не так сильно мотает, как на последнем вагоне. А во-вторых: подъезжая к городу, поезд начинал тормозить, и последние вагоны были далеко от станции, и скорость поезда была намного меньше, что позволяло спрыгнуть с подножки вагона тихо идущего поезда, а затем не спеша, спрятаться от милиции и железнодорожников за привокзальными постройками.

Таким манером он миновал Орел, Курск, Белгород. В Харькове он чуть было не попался. Бдительный станционный служака, важно ходивший по платформе, обратил на Данилу внимание, когда тот мыл чумазое лицо (паровозный дым оставлял заметный след на лице) и пошёл следом за ним, но Данила тут же применил нехитрый трюк: догнав дородную женщину с сумками, он с улыбкой спросил у нее: "Сколько сейчас времени?", - и, выслушав её ответ, продолжал идти рядом. Служака остановился, видя, что у мальчика есть "родительница". Но как на грех поезд дал сигнал к отправлению, а Данила всё ещё на парадной стороне платформы. Не долго думая, Данила перебежал путь перед двигающимся поездом. Женщина испуганно вскрикнула, служака повернулся на крик и, увидев женщину одну, понял в чём дело, а так как он уже не мог обежать поезд, то нагнулся и стал следить за действиями Данилы сквозь мелькавшие колёса.

Поезд тем временем набрал приличную скорость, и Данила с большим трудом удалось разбежаться и вцепиться в левый поручень вагона. При этом его здорово дернуло, и он больно ударился коленями о подножку. Самое страшное оказалось то, что он встал на подножку не ногами, а коленками, и одной рукой держался за левый поручень, а другой за подножку. В таком раскоряченном виде нет никакой возможности встать и дотянуться до правой поручни, чтобы затем перебраться на ступеньки лестницы, ведущую на крышу вагона.
  Поезд набрал скорость, и вагон качается из стороны в сторону. Надо обязательно встать на ноги, иначе его собьёт высокая платформа первой же встречной станции. Что делать? Данила сумел просунуть ноги в пространство между ступеньками подножки и, отрывая левую руку от поручня, схватился за ступеньку подножки. Теперь он сидит лицом к вагону. Затем медленно подъелозивает к правой стороне подножки, чтобы ухватиться за правый поручень. Как качает вагон! Правый поручень высоко над ним. Как бы не промахнуться. Данила смотрит на правый поручень, затаивает дыхание и, вцепившись левой рукой за крошечный выступ двери, рывком ухватывается правой рукой за поручень; потом тут же схватывает её левой рукой, подтягивается и встаёт на ноги. Фу! он стоит! Теперь выступы платформ ему не страшны! Они  уже не собьют его с поезда, и на расшибут насмерть! Ухватившись за ступеньку лестницы, он встаёт на буфер соседнего вагона… Через полминуты он на крыше и ругает себя за беспечность в Харькове.

Даниле, конечно, дико везло на всём протяжении "путешествия" – и всё благодаря спортивной закалке и быстрой реакции на опасность.
Ночи на Украине тёплые, и Данила с удовольствием подставляет лицо встречному ветру, вглядываясь в тёмные просторы, в далёкие огни неведомых городов, посёлков, деревушек; удивляется остроконечным силуэтам тополей. Почему они не растут в Электростали?…
 Всё-таки клонит в сон… Перед самым рассветом Данила укладывается в "люльку".
Словно бы кто толкнул Данилу: "Вставай! Ростов рядом!". Протирая глаза, Данила смотрел на открывающийся слева большой город. Однако, разоспался он здорово: поезд уже въезжал на станцию, а он ни к чему не готов. Ладно, лицо он вымоет на земле. Благо, вода запасена ещё в Харькове. Надо быстро скатываться вниз и приготовиться к прыжку…
 
В Ростове жарко. Данила снял байковую курточку и положил в сумку. Умыл лицо из бутылки и пошёл в сторону вокзала. Народу полно! И куда едут? Оно, конечно, для него лучше. Можно безбоязненно прогуляться по платформе…
  Какой замечательный запах! На платформе. Данила подошёл к торговцу шашлыком, и уставился на куски мяса, плавающие в кипящем масле и присыпанные зёрнами граната. У Данилы даже голова закружилась: до того ему вдруг захотелось есть. Его скудные съестные запасы пополнялись кукурузными початками с полей Курска, Белгорода и Харькова, но разве они могут сравниться с одним куском мяса?
- Что, дорогой, шашлык хочешь? – услышал Данила гортанный голос.
Он-то и вернул Данилу на землю: как можно так расслабляться? А вдруг это милиционер? Данила обернулся и увидел улыбающегося моряка. Тонкие красивые черты лица напомнили ему его друга Михо. "Наверное, грузин" – подумал Данила, проникаясь доверием к моряку.
- У меня денег мало.
- Зачем деньги?
Моряк купил шашлык, нанизанный на тонкие струганные палочки, и протянул Даниле.
- На! От души говорю!
Но Данила недоверчиво покачал головой и стал на всякий случай пятиться.
- Куда спешишь, а? Не бойся, бери!
Открытое лицо моряка всё-таки вызывало симпатию, и Данила взял протянутый шампур.
- Спасибо! – неожиданно для себя по-грузински поблагодарил Данила: уроки Михо не прошли даром.
Лицо моряка радостно озарилось, и он быстро заговорил с Данилой по-грузински, но тот сконфуженно добавил:
- Нет-нет, я не говорю по-грузински. Я знаю только "спасибо" и "здравствуй".
- Все равно, молодец! У тебя будет много друзей!
К моряку подошли друзья-попутчики, и он им стал что-то говорить, иногда кивая в сторону Данилы.
Тем временем к составу подошёл сменный паровоз, и Даниле надо было переходить на другую сторону железной дороги. Он прощально махнул рукой моряку и побежал с платформы. Моряк что-то крикнул ему вдогонку, но Данила не разобрал и только прижимал к себе палочки с шашлыком. Ему пришлось ещё какое-то время постоять за деревьями, пока поезд не двинулся.
Сидя на выступе вагона, Данила не спеша стягивал кусочки мяса и клал в рот, стараясь продлить наслаждение трапезы. "Всё-таки грузины самый лучший народ!" – думал он.

За Ростовом жара усилилась, и Данила сидел на самой крыше, обдуваемый тёплым упругим воздухом. Кругом расстилались пшеничные и кукурузные поля. Странное дело: он почти перестал бояться быть пойманным, бесстрашно толкаясь иногда среди пассажиров, выходивших из вагонов на неожиданных остановках в степи… Как-то он увидел моряка, но поспешил спрятаться: было почему-то стыдно являться перед ним в образе бродяги.
Однажды на его вагон влез парень лет двадцати пяти, тоже "заяц". Ехали они вместе часа два, и за это время парень угостил его дыней, рассказал о своей жизни (теперь он ехал к матери помогать убирать урожай яблок) и всякую всячину, и в том числе предостерёг от встречи… с бандитами. Ха! Станут бандиты ездить на крышах вагона. Тем не менее, они понравились друг другу и на прощание обменялись ремнями.

Оставшись на крыше один, Данила под вечер заметил, как за синей дымкой, показались далёкие холмы. Значит, скоро горы?
 В горы он въехал ночью, и потому они впечатления на него не произвели. Да что горы?! С невероятным волнением Данила ожидал встречи с Чёрным морем! И оно приближалось к нему: климат вокруг стал влажно-тёплым, мягким.
Проехав Туапсе, Данила, наконец-то, увидел свою мечту… Чёрное море открылось ему ранним утром нежным аквамарином, необъятной гладью под голубым небом. Оно спокойно и ласково манило к себе. Хотелось тут же покинуть крышу вагона и устремиться в завлекающие волны. Железная дорога проходила рядом с берегом. Данила размышлял: до начала занятий в нахимовском училище ещё есть время и потому можно позволить себе отдохнуть несколько дней под нежным южным небом на берегу ласкового моря…
Спустя годы Данила Зуйков так отразил своё впечатление от первой встречи с Чёрным морем:

Чёрное море… Великое море…
Прекрасней тебя ничего в мире нет;
Открылся внезапно в лазурном просторе
Твой изумрудный божественный цвет.

Ты отдыхало… Природа боялась
Покой твой нарушить даже слегка,
И тихо и ровно переливалась
Под солнечным небом твоя красота.

Возле Лоо железнодорожная дорога ближе всего подошла к берегу, и Данила не утерпел и решился оставить поезд, к которому уже привык за более чем двое суток езды. Было даже какое-то щемящие чувство расставания, когда Данила смотрел вслед уходящему составу "Москва-Тбилиси".
Но ведь вот оно - море! В двух шагах! Данила спустился к берегу. В стороне купались ребятишки под присмотром родителей. Данила положил на гальку сумку с байковым костюмом и едой, разулся и, не снимая остальную одежду, с радостным волнением вошёл по колени в воду. Волны слабо накатывали и щекотали икры. Вдруг захотелось окунуться в воду и снять усталость, которую он неожиданно почувствовал в себе. Не стесняясь "профсоюзных" трусов, Данила разделся и смело нырнул в набежавшие волны и легко поплыл.

В нём буйствовало торжество победителя. Когда же он очнулся от обуревавших его чувств, то увидел себя далеко от берега. Удивившись, он медленно поплыл обратно, вдыхая незнакомый доселе запах свежести, йода; воздух пьянил, солёная вода удивляла горьковатым привкусом.
Выйдя на берег, Данила почувствовал себя бодрым, чистым, посвежевшим. Он лёг возле сумки с намерением позагорать, а потом прогуляться по окрестностям.
Вначале он смотрел, как ребятишки плескались и визжали в воде, потом следил за полётом чайки, а затем… уснул, убаюканный мерным шумом волн.

Впервые за двое с лишним суток под ним ничего не качается, не грохочет и нет опасности свалиться под откос. Данила не знал о коварстве южного солнца и потому проспал до обеда. Проснувшись, он вновь бросился в освежающие волны. Вдоволь наплававшись, Данила оделся и пошел искать плантации виноградника или хотя бы сады с грушами и яблоками…
Бестолку прошатавшись в окрестностях Лоо  часа три, Данила, наконец, догадался: он же до Грузии не доехал, а ведь только в ней находятся плантации винограда и цитрусовых…
Ему не составило труда вспрыгнуть в первый же "товарняк", медленно проходивший мимо станции в сторону Грузии, и продолжить свой путь к мечте.

                Гл. 24
              Абхазия. Мюссеры
 Сейчас, вспоминая "грузинский" период своей жизни, Д. В поражается тому неисчислимому количеству препятствий, которые он, 12-летний пацан, преодолевал на своём пути к Тбилиси. Сколько встреч с разными людьми, и к каждому человеку надо было найти подход, различить хороший он или плохой.
Автор опускает некоторые подробности "путешествия", упомянув разве о голодном блуждании по Сочи. Данила унизился до того, что пытался поймать малюсенькую рыбёшку в мелководной речушке, протекавшей через город. Но из его затеи ничего не вышло. Идти же на рынок воровать Зуйкову не позволяла гордость и мамины наставления о гибельности воровства. Пришлось дожидаться ночи и вновь садиться на поезд. В полной темноте он высадился на какой-то станции, чтобы вздремнуть.
Ещё с крыши вагона Данила заметил речушку, которую проезжали по мосту. Вот к ней-то он и решил вернуться, чтобы выспаться в прибрежных кустах, а утром пойти на разведку, чтобы узнать, где он находится.
 
Ночь выдалась на редкость влажной и холодной, и Данила не выдержал, и зажёг маленький костёр, подставляя огню то один бок, то другой. Его знобило, плечи нестерпимо горели. Он не подозревал, что "сгорел" на солнце ещё в Лоо, когда беззаботно проспал на самом солнцепёке целых четыре часа.
Утром он не хотел вставать – так его ломило. Но голод не тётка: надо искать пропитание. Речушка (Псоу) тоже оказалась не ахти какой рыбной. Надо всё-таки идти в посёлок, может, там что обломится. Посёлок звался "Леселидзе" (ныне "Гечрипш").

 Проходя мимо одного дома, Данила увидел, как старый дед мотыжит землю вокруг яблони. Данила остановился и долго смотрел на работу, а потом не выдержал и крикнул:
- Дедушка, можно я тебе помогу?
Дедушка, видать, плохо слышал и потому продолжал размеренно мотыжить. Тогда Данила крикнул посильней, но и на этот раз дедушка не откликнулся. Зато отворилась дверь дома и вышла девочка, примерно одного возраста с Данилой и направилась к калитке.
Она заметила, что Данила явно не местный и потому безошибочно определила, что перед ней русский мальчик. С лёгким акцентом она спросила:
- Мальчик, что тебе надо?
Данила застыдился: как ей сказать, что он хочет помочь дедушке, чтобы тот… накормил его.
Девочка подошла вплотную к калитке и спокойно-серьёзным видом поглядела на Данилу. Надо было что-то отвечать.
- Я хотел… помочь дедушке.
Девочка с удивлением посмотрела на него.
- Дедушка даже мне не разрешает помогать ему, - сказала она. – Он говорит, что сад – это его забота.
Не зная, что ещё сказать, Данила пожал плечами и направился прочь от калитки. Но было, наверное, в нём что-то такое, что заставило девочку спросить:
- Мальчик, а может, ты… хочешь кушать?
Данила давно не видел себя в зеркало и не знал, как он здорово похудел. Он остановился и неуверенно сказал:
- Я бы хотел помочь дедушке…
Это означало: "Да, я голоден, но "за просто так" есть не буду".
- Заходи, не стесняйся. Я как раз приготовила еду для себя и дедушки. А потом ты поможешь дедушке… если он позволит.
Данила неуверенно прошёл за калитку: понравится ли деду его вторжение?
Девочка подошла к деду и что-то сказала. Дед медленно разогнулся и посмотрел в сторону Данилы. Так же не спеша, он прислонил мотыгу к яблоне и направился к дому. Девочка весело махнула рукой Даниле, приглашая присоединиться. Под раскидистым деревом стоял стол с двумя скамейками по бокам. Дедушка остановился и подождал, когда Данила подойдёт поближе, и с ярко выраженным акцентом произнёс:
- Здравствуй, джигит. Зинаб сказала, что ты хочешь помочь мне?
Данила кивнул.
- Тогда, помогай! – и дед показал на стол.
Его глаза лукаво засветились. На столе в глиняной глубокой миске лежали яблоки, виноград и груши. Недалеко стоял кувшин, лежали круглые лепёшки и какая-то трава.
Зинаб гостила у дедушки, а сама она с родителями жила в Мюссерах. Родители её были врачами. Она-то и похвасталась, что Мюссерский залив - самый удивительный уголок земли, где стоит самая тёплая (+18) среднегодовая температура в стране!
Три дня Данила прожил у дедушки Иллариона. Он подружился с Зинаб и, с утра покопавшись с дедушкой в саду, после обеда уходил с ней на море купаться.
Местные мальчишки насторожённо и ревниво относились к нему: ведь Зинаб – это ИХ девчонка, а Данила пришлый пацан. Но Зинаб демонстративно подчёркивала своё расположение к Даниле, давая всем понять, что никому не позволит его обижать. Потом приехал её отец, сын дедушки Иллариона, дядя Наиб. Это был мягкий и дружелюбный человек, с большим чувством юмора. Он очень уважал отца и всегда умолкал, если видел, что дедушка Илларион хочет что-то сказать. От него Данила с большим удивлением узнал, что дедушка Илларион, дядя Наиб и Зинаб не грузины, как думал он, а абхазы, древний народ, населяющий Абхазию.
- А в "Физической географии СССР" об этом ничего не сказано, - наивно сказал Данила.
- Мы – маленький народ, но немцы на собственной шкуре испытали наш свободолюбивый характер, - сказал с улыбкой дядя Наиб.
- Мой папа воевал! – с гордостью сказала Зинаб. – У него две медали и орден!
Данила с восхищением посмотрел на него, героя войны. Дядя Наиб предложил Даниле ехать с ними в Мюссеры, и Данила согласился.

По сухумскому шоссе они доехали на попутной машине до места, где начиналась дорога в Мюссеры. По левую сторону далеко виднелся Главный Кавказский хребет со снежными шапками, а по правую сторону дорога тоже уходила в горы, но за этими горами находилось Чёрное море и самое тёплое место в СССР.
Сами же Мюссеры находились примерно в пятнадцати километров в стороне от Сухумской автодороги. Был тёплый солнечный день. Они шли пешком. Данила с радостным чувством от красоты глядел на окружавшие его со всех сторон горы.
По дороге дядя Наиб рассказывал, как в 1942 он вместе с другими абхазскими ополченцами сражался в Бзыбском ущелье с прорвавшимися туда фашистскими войсками.
- Вон за теми далёкими снежными горами находилось то ущелье, по которому фашисты хотели прорваться к Черноморскому побережью Кавказа. Да, многих мы тогда потеряли абхазов, но враг потерял ещё больше – и не прошёл!
Дядя Наиб продолжил свой рассказ, из которого Данила узнал о деревне Соу, где Советская Армия вступила с фашистами в бой за Кавказ и нанесла врагу сокрушительное поражение. Немцы были вынуждены отступить. Обидно только, что они успели осквернить Эльбрус…
Надо ли говорить, сколько вопросов задал дяде Наибу Данила?!
Данила с уважением посмотрел на дальние вершины снежных гор, и ему не верилось, что до этих прекрасных мест доходила война …
- Не отставайте! – весело сказал дядя Наиб, и лёгкой пружинистой походкой пошёл вперёд.
Зинаб и Данила устремились за ним.
Данила не знал, что отец Зинаб сознательно не стал дожидаться попутной машины или подводу и пешком пошёл к дому, чтобы дети могли воочию налюбоваться природой, вдохнуть горный воздух…
 Зинаб, правда, привычна к горным красотам, а вот парнишка - и это видно – прямо-таки вбирает в себя всё, что ни увидит.
На высшей точке перевала дядя Наиб остановился и развязал вещмешок, оставшийся ещё со времён войны, вытащил продукты.
Данила подошёл к краю обрыва, чтобы полюбоваться небольшими горами, до которых, казалось, достать рукой. "Вот бы иметь крылья, - подумал он, - и долететь до той вершины, или вон до той и посмотреть ЧТО там; побродить среди деревьев, прислушаться к таинственной тишине леса".
Зинаб помогала отцу раскладывать еду на скатёрку, разостланную на траве.
- Дано, иди кушать! – раздался её звонкий голос.
Данила всегда стеснялся навязываться на еду, но сейчас он так хорошо знал этих людей, что без всяких переживаний подошёл к ним и сел рядом с Зинаб. На скатёрке лежали помидоры, тушки отварных кур, зелень, три большие сочные груши, лепёшки и кислое молоко. На свежей природе елось хорошо и весело. Зинаб тут же стала закреплять знание Данилой абхазского языка, приобретённое им в Леселидзе.
- Ты наелся? – спросила она Даниле.
- А Ей (да) – ответил по-абхазски Данила.
- А вот этот кусочек? – показала она на ножку курицы.
- МамОу (нет), - замотал головой Данила.
- И что теперь надо сказать?
- ИтабУп (спасибо), - догадался ответить Данила, под весёлый смех отца и дочери.
Данила немного подумал и добавил:
- ДаАра итабУп (большое спасибо)
- Молодец! – захлопала Зинаб в ладоши.
Тут Данила, пользуясь тем, что дядя Наиб связывал вещмешок, тихо проговорил:
- СарАбара бзИ азбОйт! (я люблю тебя).
Он, наверное, проговорил это невнятно и с ошибками в произношении, но Зинаб его поняла, и вдруг отчаянно покраснела. Глядя на неё, и Данила стал краснеть, пугаясь мысли, что он ненароком обидел Зинаб, и теперь она рассердится на него.
- Ну, как ученик? – спросил дядя Наиб, подходя к ним в полной готовности к предстоящему пути.
- СгубзиОп (хорошо), - ответила Зинаб тихо. – Но он знает больше того, чему я его учила.
- А мне ещё Анда (дедушка) Илларион помогал, - несколько смелеё ответил Данила, заметив, что Зинаб и не думает злиться на него.
Но остальную часть пути Зинаб шла притихшая, без прежней весёлой непосредственности.
- Что, устала? – спросил её отец.
- Немного, - ответила дочь.
При Даниле отец и дочь разговаривали только по-русски. Здесь явно проглядывалась врождённая тактичность абхазов.

Посёлок Мюссеры находился в котловине, которая была покрыта густой растительностью. Спустившись пониже, Данила сразу увидел деревянный двухэтажный дом, стоявший на возвышении. В нём жила Зинаб с родителями. Бабушка и дедушка по матери жили в низине в небольшом домике, недалеко от длинного и широкого одноэтажного здания, напоминавшего гараж или конюшню. Вокруг маленького посёлка буйно поднималась вверх деревья и кусты, и от них, казалось, исходила прохлада и влажность.
- А где море? – спросил Данила.
- Там, за горой, - ответила Зинаб, махнув рукой вверх. – Завтра сходим.
Данила уже ругал себя за необдуманно сказанное признание: он видел, как закрылась Зинаб: нет в ней прежнего весёлого настроения. Правда, она не сердилась на него, но… её чёрные глазки потухли. Он не знал, что в 12 лет Зинаб уже считалась почти девушкой, а он в свои 12 лет в её глазах был ещё мальчишка мальчишкой…
Конечно же, Данила понравился Зинаб, так как показался ей с самой хорошей стороны, но её чувства в настоящий момент куда более глубже и обострённеё воспринимают любовные намёки, чем он в свои 12 лет. Не он первый говорит ей слова любви, и Зинаб невольно задумалась: почему? Вот и в Леселидзе соседский парень Мануча сказал ей то же самое. Но ведь Мануча взрослый, он через три года пойдёт в армию, а Дано ещё маленький – и тоже признаётся ей в любви. Почему? Что в ней такого хорошего? А может она себя не так ведёт? Почему к её подруге Лии никто не пристаёт с любовью, а к ней пристают? Почему? Её насторожило и даже несколько обидело то, что Дано "признался" в любви как-то легко, не так, как Мануча: дрожащим от волнения и напряжения голосом, в котором Зинаб уже чувствовала страсть. Да ведь Дано просто похвастался перед ней знанием языка: когда хоть анда (дедушка) Илларион успел научить его этому?
Зинаб улыбнулась: анда, несмотря на свои 89 лет, остался всё таким же шутником.
Конечно же, она больше верит Мануче и… хватит об этом! Дано не плохой мальчишка, но он хочет поступить в нахимовское училище. Тбилиси, конечно, ближе, чем Москва… Зинаб! Выброси всё из головы! Ой!…
- Санда! (бабушка) ХулЫ бзИя! (добрый вечер) – воскликнула Зинаб, увидев бабушку Ольгу. – Почему ты тут?
- Жду вас.
- А если б мы не приехали?
- Пошла бы домой, - с доброй улыбкой ответила бабушка, поглаживая внучку по голове. – А кто это с вами?
- Наш хороший знакомый: Дано. Он едет в Тбилиси поступать в нахимовское училище.
- Один?
- Он очень смелый мальчик, - ответила Зинаб.
Что-то в голосе Зинаб Даниле не понравилось… Какой-то холодок дохнул на него… Он опять упрекнул себя за необдуманное признание… Мама у Зинаб тоже была ещё молодой женщиной. После ужина она с интересом расспрашивала Данилу о его жизни и была крайне изумлена, узнав, что Данила самостоятельно добирается в Тбилиси, чтобы поступить в нахимовское училище. Бабушка тоже качала головой. Потом пришёл дедушка с работы, - и зять вместе с тестем пропустили по стаканчику вина и заговорили о чем-то своём на родном языке.

 Ночь в горах наступает незаметно и быстро. Ночевать Данилу взяли к себе бабушка и дедушка. Они шли к домику в густом тумане, который поднимался, клубясь, по склонам котловины. Данила с интересом разглядывал двухкомнатный дом с большой верандой. Внутри дома были камин, тахта, стол, два ковра на стене, с тремя кинжалами, и ещё один ковёр – на полу. Анда и санда были доброжелательны к нему, но говорили мало, так как плохо говорили по-русски. Они ещё раз накормили его, как он этому не сопротивлялся, и затем отпустили во вторую комнату, где тоже стояла тахта, уже готовая принять его.
Утром, позавтракав пирогами с сыром и козьим молоком, Данила вышел на улицу. В низине было влажно и прохладно. Тумана не было. Бабушка копалась в маленьком огородике. Зинаб обещалась придти в девять часов. Есть время побродить по окрестности. Данила взобрался на ближайшую небольшую гору и тут же наткнулся на орешник. С удовольствием полакомился орехами. Сверху он увидел, как из двухэтажного деревянного дома выпорхнула Зинаб и быстро пошла к домику бабушки. Данила поспешил вниз.
- ШижИ бзИя (доброе утро), - приветствовал он её, неожиданно выйдя из-за длинного здания.
- Бзи алабЕйт (здравствуй), - ответила Зинаб, останавливаясь.
Буквально за сутки Зинаб здорово повзрослела, и во взгляде её Данила прочитал превосходство взрослого человека. Они направились к бабушке; Зинаб поговорила с ней о чём-то, бабушка всплеснула руками и скоро пошла в дом и вынесла узелочек. Как Зинаб не отказывалась, бабушка всё-таки настояла. Узелок перешёл в руки Данилы, и он догадался, что в нём была еда.
- Пошли?
Данила кивнул головой и пошёл следом за девочкой, которая уверенно повела его на ту же гору, где он только что был. Они поднялись ещё выше, и лес стал гуще. Преобладали в основном ели, и земля в лесу была вся усеяна коричневыми иголками; кое-где виднелись кусты ежевики с чёрными ягодами. Данила с удовольствием поедал их. Зинаб срывала ягоды как бы между прочим. В отличие от подмосковного леса, тут почти не слышалось пенья птиц. Они, наверное, предпочитали равнину, где больше мошкары. Зинаб и Данила тоже разговаривали мало. Но вот сквозь деревья неожиданно мелькнуло море. Зинаб и Данила стали спускаться вниз к берегу.

 Небольшой песчаный пляж был пуст. После больших пляжей, которые Данила видел в Сочи, этот пляж казался совсем маленьким: не больше 50 метров в длину и 20 - в ширину. Гора прямо-таки нависала над ним. Правда, тут было заметно теплее, чем в посёлке.
Данила прошёлся по пляжу до конца и увидел, как открылась небольшая бухточка и широкая панорама ущелья, уходящеё высоко в горы и густо покрытое деревьями. Оттуда, сверху, долетал свежий ветерок, наполненный лесными запахами.
Затем Данила прошёлся в другой конец пляжа, но там, у берега, оказалось нагромождение камней, и дальше нельзя было идти.
Подошла Зинаб.
- Дано, ты не забыл, что находишься в самой тёплой точке Советского Союза?
- Этот пляж и вправду, как точка! – засмеялся Данила.
Он посмотрел на Мюссерский залив, который тихими, мелкими волнами наползал на берег. Зинаб прямо в платье вошла в воду. Данила разделся до трусов и ринулся в воду. Он решил удивить Зинаб своим бесстрашием и резво поплыл в море. Он плыл не оглядываясь. Но вот его рука зачерпнула что гладкое и склизкое, и Данила отдёрнул руку: медуза! Их было тут полно, больших и маленьких.
Данила развернулся лицом к берегу. Ого! Как далеко он отплыл: Зинаб едва видна. Её одинокая фигурка стояла у берега. Данила вдруг почувствовал, что устал, а до берега ещё плыть и плыть. "Надо повернуться на спину и так плыть к берегу". Действительно, так, оказалось, плыть легче. Тем не менее, Данила всё реже подымал руки. Он здорово устал. Надо же так увлечься "бесстрашием". Вот теперь плыви и хлебай горько-солёную воду. "Лишь бы судорога не свела ноги", – думал он. Местами вода попадалась тёплой, и Данила отдыхал в этом месте. На него напало какое-то безразличие, точно такое, какое бывает в боксе после хорошего удара в голову. А берег приближался еле-еле. Он вообще не приближался, а уходил куда-то в сторону. Нет, надо плыть прямо на Зинаб. Данила теперь плыл всеми видами плаванья: то брассом, то кролем, то по-морскому, то по-собачьи, то по-лягушачьи, лишь бы хоть на метр приблизиться к берегу. Вот оно коварство моря: заманило, а теперь не отпускает. Данила зло сжал губы, впился взглядом в полоску пляжа и плыл на одном злом самолюбии.

 Зинаб уже махала ему руками… Метров за десять до берега Данила оступился и почувствовал под собой дно. Он медленно пошёл к берегу, чувствуя, как его покачивает от усталости. Нет, перед Зинаб нельзя покачиваться, надо выйти из воды уверенно. Данила слегка поигрывал водой, чтобы подольше не выходить из воды и успокоиться. Наконец, покачивание и дрожь в теле прошли, и Данила вышел на берег. Он уверенно направился к одежде.
- Дано, разве можно так далеко уплывать от берега? – почти сердито спросила Зинаб.
- Это что! В Сочи я уплывал – и берега не было видно! – прихвастнул Данила, с наслаждением ложась грудью на тёплый песок. У него кружилась голова, и захотелось вдруг спать.
- На, покушай.
Зинаб протянула Даниле любимую им большую сочную грушу, которая таяла во рту. От неё Данила отказаться не мог. Зинаб присела рядом. Данила ещё не знал о магии своей пропорциональной фигуры, хоть ещё и мальчишечьей, но уже крепко сбитой, белой кожей, крепкими ногами. Не зря же старшие девчонки из ДОМА обратила тогда на него внимание?! Теперь и Зинаб вдруг почувствовала непонятное желание провести рукой по ещё мокрой спине Данилы.
- Зинаб, а почему ты не загораешь? – спросил Данила, поворачиваясь к ней лицом.
- А… мы и так загорелые, - смеясь, ответила она. – Мы всю жизнь живём под солнцем. Это вам, северянам, надо загорать. Дано, а ты будешь писать мне из Тбилиси?
- Обязательно.
- И напишешь всё-всё?!
- Вот такое письмо напишу, - Данила развёл руки.
- А где же ты столько бумаги найдёшь? - засмеялась Зинаб, и, поймав его руки, сделала размер письма меньше. – Ты хоть такое напиши!
- Нет! Я напишу ещё больше! – Данила, смеясь, раздвигал руки, а Зинаб ловила их.
В какой-то момент она вдруг, как бы нечаянно, в пылу борьбы, очутилась  у него на груди, и Данила невольно обнял её. Разрумянившееся лицо Зинаб оказалось напротив его губ, и Данила поцеловал алую щёчку. Зинаб замерла, и Данила почувствовал, как напряглось её тело под не совсем просохшим платьем. Но Данила лежал под ней и ждал то ли пощёчины, то ли… Кровь гулко ударяла в голове… "Тополёчек" зашевелился в трусах…
Лёгкое и ласковое прикосновение её рук к его волосам вернуло Даниле на землю. Зинаб мягко выскользнула из его объятий.
- Дано... какой ты горячий… на солнце. Тебе надо искупаться… - сказала она, глядя на него с какой-то новой улыбкой, в которой… было много мудрости… Как же девчонки быстро взрослеют! – Только не уплывай далеко!
Данила пробыл в Мюссерах ещё два дня, но подобной близости Зинаб уже не позволяла: она оставалась мудрой девушкой.
Когда Данила покидал Мюссеры, то единственное на что он согласился – это подвести его на попутной машине до сухумской дороги, ну, ещё еду взял. Вчера он категорически отказался от денег, которые предлагал ему дядя Наиб на билет.
Провожали его Зинаб и бабушка. Родители и дедушка были на работе. Небольшая пыльная полуторка уже тарахтела, готовая отправиться в путь, когда Данила благодарно поцеловал бабушку Ольгу и Зинаб. Ему было жаль расставаться не только с ними, но и этим благословенным краем. Тем не менее, с не меньшей силой его охватывала волна сильного желания вновь окунуться в мир новых странствий и открытий. Трясясь в полуторке, он с улыбкой разглядывал листок, на котором был адрес Зинаб; перевернув листок, Данила прочитал: "Не забывай своих слов!". Неужели Зинаб напоминала ему о его признании? Кровь снова гулко застучала у него в висках…
Позади остались белый солнечный Сухуми; влажный и в синей дымке трудовой Батуми; десятки посёлков и городов, которые он проезжал то на товарняках, то на скорых поездах. В иных местах он останавливался на сутки, как, например, в Сухуми и Батуми, чтобы ознакомиться с достопримечательностями, а другие пролетал без раздумий. Очень сожалел о том, что проспал город Гори и не посмотрел на "домик Сталина". Но надо было уже спешить: уже была середина сентября и в нахимовском училище уже, наверное, учились. И так он уже две недели в дороге.

                Нахимовское училище
В Тбилиси Данила приехал вечером. Только что прошёл дождь: воздух был сырым и тёплым, асфальт глянцево блестел. У прохожих Данила спросил, где находится Нахимовское училище, и они более или менее дали ему верное направление. Быстро надвигалась ночь, и Данила не разглядел города, как того хотел.
Наконец, он подошёл к освещённому входу училища, у дверей которого стоял караул из крепких молодых матросов с повязками на рукаве. Они остановили Данилу, когда тот хотел войти в здание. Узнав, что он приехал из Москвы поступать в училище, они вызвали дежурного офицера, который провёл его к командованию училища.
Войдя в ярко освещённый просторный кабинет, Данила увидел двух офицеров в морской форме. Один, с тремя полковничьими звёздочками (от нахимовцев Данила потом узнал, что это был "капитан первого ранга" или "кап-один" – начальник училища), а другой с двумя звёздочками, т.е. "кап-два" – замполит училища.
"Кап-один" сидел за столом и с интересом взглянул на Данилу, а "кап-два" стоял рядом и что-то ему докладывал.
- Садись, - сказал старший офицер, показывая Зуйкову на стул недалеко от стола.
Данила сел, стараясь не выдать своего волнения, ибо сейчас будет решаться его судьба.
- Рассказывай: кто ты и откуда? – продолжал офицер, постукивая карандашом по лежащей перед ним папке.
Ещё в дороге Данила продумал легенду о своей прошлой жизни. Выглядела она так. Он внук спившейся бабки, которая заставляла его побираться. Родителей у него нет: отец погиб на фронте, а мать умерла.
Данила старался говорить убедительно. По мере его рассказа лицо у "кап-один" становилось строже. Было видно, что рассказ Данилы ему чем- то не понравился.
- Так, так, - опять застукал он карандашом, - значит, бабка твоя спилась и заставляла тебя побираться?
Обеспокоенный его суровым видом, Данила кивнул головой.
- Во флоте принято отвечать голосом, а не кивками, - вставил свою реплику "кап-два".
- Да, - выдавил из себя Данила, уже точно уверенный, что на чём-то он попался.
- Ты знаешь, какая главная заповедь моряка? – спросил "кап-один".
- Нет, - признался честно Данилка.
- Так вот. Главная заповедь моряка – говорить правду. А ты правду от нас скрываешь. Значит, ты нечестный человек, и тебе не место на флоте.
Данила никак не ожидал такой отповеди и подумал: уж не дошёл ли до них всесоюзный розыск о пропавшем Даниле Зуйкове с фотографией?
- Я всё сказал, - попытался возразить он.
- Правильно: ты сказал ВСЁ, кроме правды, - настаивал "кап-один". – По твоим словам выходит, что вы с бабкой нищенствовали, а если судить по твоему КОСТЮМУ, который, правда, сейчас не в лучшем виде, то ты далеко не нищенка, да и ботинки у тебя хорошие.
"Вот оно в чём дело, - сокрушённо подумал Данилка. – Как это я не догадался про костюм?…". Можно, конечно, было б поизворачиваться, но под проницательными взглядами двух взрослых и умудрённых людей ложь становилась ещё более очевидной, и потому Данила выложил им всю правду.
Выслушав Данилу, "кап-один" сказал:
- Что ж, с этим разобрались. Теперь расскажи о своих успехах в учёбе.
Данила и тут выложил всё начистоту о том, что он "сидел" два года в третьем классе, что учёба у него идёт неровно…
"Кап-два" сразу завёл "нуду" о том, что "учиться в Нахимовском училище – это большая честь; сюда принимаются только отличники…
- Я буду хорошо учиться! – горячо воскликнул Данила. – Я – наверстаю!
"Кап-один" посмотрел на часы.
- Так. Сейчас тебя отведут в столовую… Ты знаешь, как у моряков зовётся "столовая"?
- Камбуз.
- Правильно. Там тебя покормят, а завтра решим, что с тобой делать.
В столовую Даниле сопровождали опять нахимовцы с повязками на рукавах. По дороге они разговорились с ним и высказали надежду, что может быть "всё обойдётся" и Данилу примут в училище. Такие случаи бывали… По дороге зашли в умывальник, где Данила умылся.
В большой пустой столовой с длинными столами Данилу накормили до отвала. Время было уже позднеё и его повели спать… в лазарет, в интересах сангигиены. Он спал в отдельной пустой палате. А чтоб не убежал, возле лазарета всё время маячил дежурный, довольно внушительного вида. Но Данила и не думал убегать.
Утром его разбудили. Он тщательно заправил койку, умылся. Потом в сопровождении нахимовцев пошёл завтракать. В коридоре он увидел нахимовцев разных возрастов. Данилу поразила их бедненькая полинялая форма.
- А где же… ваша красивая форма? – спросил он сопровождавших его ребят.
- Та – парадная, для увольнения, а эта – повседневная.
Действительно: по дороге им попались два борющихся нахимовца восьми-девяти лет, на которых форма была задрана и трещала по швам. На взрослых нахимовцах форма тоже была не новая, но чистая, отутюженная и сидела на них ладно. Позавтракав вместе с нахимовцами в столовой, гудящей от множества голосов, Данила убедился, что нахимовцы такие же ребята, как и он: шумные, разговорчивые, шустрые. Это только на улице они гордо вышагивают перед девчонками и мальчишками, показывая форс.
Войдя в кабинет начальника училища, Данила сразу почувствовал, что нахимовцем он не станет: "кап-один" был официален и серьёзен; он повторил вчерашние слова о высокой чести учиться в нахимовском училище, а затем добавил понурившемуся Даниле:
- Учись, Зуйков. Поставь перед собой цель и добивайся её. Наши двери не закрыты для тебя: приезжай на следующий год с отличными отметками, с рекомендациями школы и военкомата, – и мы с удовольствием примем тебя. Ты, видно, парень боевой и сможешь своего добиться.
На этом они расстались. Данила не скрывал слёз обиды, когда двое мичманов отвезли его в милицию и сдали его там под расписки капитану. Тот взял сопроводительные бумаги и направился с Данилой к начальнику милиции.
Им оказался майор милиции с выразительными чёрными глазами и тонкими изящными усиками на узком красивом лице. В нём ничего не было страшного. Он даже располагал к себе неуловимым налётом добродушия и мнимой серьёзности.
Изучая бумаги, привезённые из училища, он поглядывал на Данилу со спокойной серьёзностью; иногда к нему в кабинет входили по делам службы, и ни разу он не проявил неудовольствия, а быстро решал вопросы.
Данила сидел у окна, за которым шумел Тбилиси. Он злился на себя: пройти такой долгий и сложный путь с тем, чтобы оказаться… в милиции! На улице кипела жизнь, шли оживлённая молодёжь, степенные взрослые, чирикали воробьи; сейчас он завидовал даже им: свободным и беспечным… Вот бы и ему так беззаботно побродить по Тбилиси…
Кабинет начальника мало походил на казённое учреждение из-за обилия в нём цветов, растущих на подоконниках в горшочках. Вот что делало майора непохожим на других милиционеров: он любил цветы, а значит, был добрее душой.
Майор поднял голову и с едва уловимым акцентом спросил:
- Мама наказывала тебя?
Данила уклончиво ответил:
- Иногда.
Тут в кабинет вошла высокая светловолосая женщина с двумя девочками примерно четырёх и шести лет, с большими бантами на голове. Девочки подбежали к майору с двух сторон, обняли и разом заговорили:
- Папа, папа, а мы едём в парк кататься на карусели. С нами идёт тётя Нани. Она осталась на улице: ей душно в накуренных помещёниях.
- Но ведь у меня не накурено, - добродушно сказал майор, обнимая дочерей.
Дочери унаследовали от матери светлые волосы и белизну кожи, а от отца красивые чёрные брови и выразительные глаза, что придавало им своеобразную красоту.
Вдруг майор оторвался от дочерей и обратился к жене:
- Катя, а не усыновить ли нам вот этого мальчика?
Женщина удивлённо посмотрела на мужа, потом на Данилу, но догадалась, что муж ведёт какую-то игру, с улыбкой ответила:
- Если только мальчик будет любить Тину и Катеньку.
Данила оторопело смотрел на них: взять чужого ребёнка в дом? Сделать сыном? Может, они шутят?
Старшая девочка внимательно посмотрела на Данилу, а потом спросила отца:
- Папа, а он не преступник? А то преступники дерутся и пьют вино.
Младшая задорно сказала:
- А мы его тоже побьём. Вот так! Вот так! – и кулачком ударила по столу.
- Нет, он не преступник, - ответил отец и с какой-то серьёзной улыбкой посмотрел на Даниле. – Ну, что скажешь?
Трудно было определить: шутит он или говорит всерьёз..
- У меня же есть мама, - вдруг ярко покраснел Данила.
- Но ведь она обижает тебя; ты из-за этого, наверное, сбежал из дома? – и, обращаясь к жене, добавил. – Данила из Подмосковья, из города… - Майор посмотрел в бумаги, - Электросталь…
Даниле не страшило усыновление. Ему были симпатичны майор и его семья, но ПРЕДАТЬ МАМУ?!… Оставить её одну? Нет! Несмотря ни на что он любит маму, и она любит его… Более чем двух недельная разлука с матерью уже давала себя знать, и Данила скучал по ней и жалел её.
Данила закачал головой:
- Нет-нет! Я маму люблю! Я у ней один!
Майор задумчиво поглядел на Данилу и тихо сказал:
- Да, маму надо любить.
 На прощанье майор нагрузил сумку Данилы виноградом, персиками, булочками и, протягивая руку, сказал:
- Прощай, путешественник. Вырастешь, приезжай в Тбилиси. Рад буду увидеть тебя.

Через час Данила оказался в Тбилисском распредприёмнике.

Можно, конечно, подумать, что Автор нафантазировал с усыновлением, но всё так и было на самом деле в 1953 году. Образ майора милиции города Тбилиси долго жил в памяти Данилы Васильевича.

Сейчас по-другому воспринимают ТЕ времена. Говорят, что "дружба народов" держалась на страхе репрессий, но это будет неправдой. ДРУЖБА между людьми разных национальностей в СССР после общей победы над фашизмом, была искренной, без какого-либо страха перед пулей и тюрьмой.
12-летний Данила Зуйков бесстрашно прошёл Кавказ через Абхазию, Аджарию, Грузию до самого Тбилиси и ни разу его не обидели ни абхазы, ни аджарцы, ни грузины, а даже наоборот: они помогали ему в трудные минуты. Данила Зуйков навсегда сохранил тёплое чувство к этим народам.

               Тбилисский распредприёмник
Данила безбоязненно вошёл на территорию распредприёмника в сопровождении милиционера. Он сразу отметил высокий трёхметровый каменный забор, через который невозможно перелезть без помощи лестницы.
В красном уголке, куда его ввели после обеда, Данила заметил преобладание в "распределителе" нерусских ребят, но это его не смутило.
Тут тоже знакомая картина: старшие ребята верховодят, младшие "шестерят". Как и во всех "приёмниках"!
"Атаманил" здесь рослый кавказец, с "фиксами" во весь рот. На вид ему можно было дать за двадцать лет, но, оказалось, ему  только семнадцать лет. "Фиксатый" – мысленно назвал его Данила.
Появление новенького, естественно, вызвали вопросы: кто он? откуда? что представляет из себя?
Несмотря на свои двенадцать лет, Данила имел богатый опыт побегов и потому держался сейчас смело и независимо. Он ни к кому не подошёл и не перед кем не заискивал. Его очень  "заинтересовала" картина во всю стену, изображавшей богатыря в грузинском национальном костюме, скачущего на вороном коне, через горы, долины и реки.
Такое поведение новичка  посчитали  вызовом.

 "Фиксатый" играл с парнем славянского обличья в незнакомую Даниле игру, похожей на шашки, но на доске отсутствовали клеточки, а сами шашки были выстроены в ряд, а затем перемещались по особенным правилам. Это были нарды.
Выиграв у пацана, и врезав ему "щелбанА", "Фиксатый" жестом подозвал "шестёрку", худого мальчишку, и сказал ему что-то.
- Ребята хотят поговорить с тобой, - услышал Данила позади себя голос с гортанным акцентом.
Данила ждал такого поворота и внутренне напрягся, впрочем, не теряя достоинства "бывалого" пацана. К "ребятам" он подошёл с некоторой ленцой.
- Ти что, "авторитэт"? – с более сильным акцентом, чем у "худого", спросил "Фиксатый".
Данила смутно понимал, что означает "авторитэт", и потому неопределённо пожал плечами.
- А что?
- Ти откуда?
- Из Москвы.
- На чём добирался?
- Поездами. На крышах…
- Сколько тибэ лэт?
- 12.
Пацан славянской наружности, с которым "Фиксатый" играл в нарды, вдруг нервно сказал:
- Врёт! Никто из малолеток не сможет так далеко заехать.
Мельком взглянув на него, Данила не стал возражать. Нервное худое лицо, белые волосы, недовольный вид – не нравились Даниле. Он, однако, видел, что ребята старше его на три-четыре года и надо вести себя с ними тактично. Данила с чувством собственного достоинства рассказал  "Фиксатому" всё, что считал нужным.
Вечером в спальне случилась схватка Данилы с одним из пацанов из-за кровати. Данила выбрал себе кровать в середине спальни, но она оказалось занятой. Если бы мальчишка не проявил агрессивности, возможно бы, Данила нашёл другую кровать. Но пацан при ВСЕХ грубо оттолкнул его от кровати и Данила, не удержавшись, плюхнулся на койку самого  СТАРОСТЫ, т.е. "Фиксатого", и смял постель. Взбешённый Данила вскочил и врезал обидчику прямо в нос. У того пошла кровь.
- Это тебя для первого раза, салага, - сказал Данила и стал спокойно приводить в порядок чужую порушенную постель.
Он видел, как напряглись ребята, но демонстративно не обращал на них внимания. О, он уже знал, КАК вести себя в таких случаях: надо всегда давать отпор, иначе – съедят!
В спальню вошёл "Фиксатый" и, увидев мальчишку с разбитым носом и злой вид Данилы, сразу всё понял. Конечно, скажи он слово - и ребята набросились бы на Зуйкова, но… Данила вёл себя, как "авторитэт" и притом,  он проявил уважение к старосте, приводя в порядок его постель.
"Фиксатый" подошёл к забиякам.
- Ти будэшь спать там, - сказал он пацану, указывая на кровать у стены.
"Фиксатый" твёрдо придерживался принципа: "авторитэтов" не трогают. На этом держится весь криминальный мир.
Обиженного пацана звали Юркой. Данила всегда чувствовал угрызение совести, если приходилось применять силу. Юрка оказался не плохим пацаном, и вскоре Данила со сдержанной доброжелательностью пошёл на примирение с ним. Юрка откликнулся на примирение - и буквально через день-два, они стали друзьями.
Юрка жил в Кутаиси у бабушки. Отец его тоже погиб на войне, а мать умерла. Он хорошо  говорил по-грузински, знал грузинскую грамоту, читал грузинские книги, хотя учился в русской школе.
Во время показа грузинских фильмов Юрка переводил их содержание Даниле. Из Фильмов Даниле более всего понравился "Георгий Саакадзе".  Героическая и трагичная картина показывала прошлое Грузии.  Данила восхищался не только борьбой грузинского народа против персов, но и мужеством грузинской матери, которой во время танца на подносе принесли голову сына: так ничтожный шах ответил Георгию Саакадзе и его жене за восстание против Персии. Ух, как презирал Данила шаха!
В библиотеке Данила увидел красочную книгу на грузинском языке. На троне, в окружении придворных, сидит красивая царица, а перед ней преклонив колено, стоит мужчина и держит листок бумаги.
- Кто это? – спросил Данила у Юрки.
- Царица Тамара и великий грузинский поэт Шота Руставели. Он читает ей поэму "Витязь в тигровой шкуре".
- Расскажи, а?! – загорелся Данила.
Книга была толстой и чтобы рассказать её, надо быть, действительно, хорошим другом. Несколько дней Данила с большим интересом слушал Юрку, который поведал ему о приключениях Тариэля, Тинатин и Автандила. Данила поклялся себя, что найдёт русский перевод "Витязя в тигровой шкуре"  и обязательно прочитает от корки до корки. Он чувствовал, что поэма намного лучше, нежели о ней рассказывает Юрка.
Потихоньку Юрка познакомил Данилу с ребятами, и Данила удивлялся, что есть ребята, которые плохо знали русский язык. Он думал, что русский язык знают все!

 Данила всегда проявлял интерес ко всему, что его окружало. Он мог говорить с любым пацаном любой национальности: в нём всегда чувствовался неподдельный интерес к собеседнику.
Несомненно, среди ребят были тёмные личности, с воровскими, а некоторые и с бандитскими повадками. Данила помнит двоих парней, азербайджанцев, лет 16-и, у которых рты сверкали золотыми фиксами. Их схватили на вокзале во время милицейской облавы:  они чем-то поторговывали или сбывали; в общем – были дельцами. Если у большинства ребят не было денег, то у этих двоих они не переводились.

 Лучше всех русским языком владели армянские и грузинские ребята. Возможно, этому способствовали близость религий и исторических событий, которые сближали эти народы с русским на протяжении веков.
Но, что интересно: полиглотом оказался азербайджанец, тот самый "худой мальчик", который знал чуть ли не с десяток языков  Кавказа. Данила назвал его про себя "толмачом", и охотно общался с ним, выпытывая у него сведения о понравившемся каком-нибудь пацане-кавказце.
 Был тут один парнишка лет 14-и, державшийся от всех обособленно. Данила спросил как-то "толмача" о нём и узнал, что парнишка принадлежит к народу, живущему высоко в горах.
- А почему он покинул горы?
"Толмач" поговорил с ним на смешанном языке, который подходил, как например, русский к болгарскому, т.е. они понимали друг друга с "пятое на десятое".  "Толмач" сказал, что род парнишки замешан в "кровной мести" и, чтобы избежать смерти, ему пришлось покинуть горы.
- В наше время – и "кровная месть?! – удивился Данила. Он думал, что "это" в далёком прошлом.
- Кавказ многое хранит из прошлого, - рассудительно сказал "толмач" - и Данила согласился с ним..

Нередко в красном уголке возникали стихийные концерты: тогда комната наполнялась звуками барабана, зурны, песен, танцев. Утомлённые бездействием в замкнутом пространстве, ребята начинали отчаянно музицировать, и увлекали друг друга в мир восточных мелодий. Это был маленький интернациональный концерт, в котором участвовали все, в том числе и Данила. После таких концертов ребята становились дружнее между собой.

Распредприёмник был огорожен высоченным забором метра в три с лишним. Территория разделялась на сад, в котором росли яблоки и груши, и на "выгул" - для игр и прогулок детей.
Глядя из окна "распределителя" на далёкие горы, Данила тосковал по свободе. Пройти такой путь и оказаться в клетке! С какой завистью он смотрел вон на ту едва заметную тропинку, уходящую за гору. Данила частенько различал на ней людей, поднимавшихся в гору или опускавшихся с неё. Нет, только туда, за гору, он мечтал прорваться. Своей мечтой Зуйков поделился с Юркой. Тот охотно поддержал мысль о побеге.
- Надо пробираться к Азербайджану, - авторитетно заявил Юрка. – Я сам туда пробирался, да вот поймали. У меня в Сумгаите есть знакомый парень. Там зима мягкая, снега почти нет.
- А есть что будем?
- Эээ, на Кавказе с голоду не умрёшь. Мы с тобой юнгами устроимся на какой-нибудь рыбацкий корабль и будем рыбу ловить до весны… а там опять путешествовать пойдём.
В Юрке, оказывается, тоже была душа "великого путешественника"
Данила не возражал, но… тоска по матери и родному Подмосковью уже гложила его. Ладно. Сначала надо убежать отсюда, а уж потом, на свободе, решат КУДА идти.
- Смотри, а вон две белые точки идут к перевалу, - сказал Данила.
Юрка, прищурив глаз, посмотрел на далёкую гору и поправил:
- Мужчина и женщина. Наверное там, за перевалом, деревня есть.
- А почему ты решил, что идут мужчина и женщина?
- Так я ж на Кавказе вырос и зрение у меня лучше, чем… чем… - Юрка не знал, как назвать Данилу, - у вас, лесных людей…
- Почему это у нас зрение хуже? – обиделся Данила.
- Потому что в даль вам глядеть мешает лес и вы близоруки.
- Но я же первый заметил две точки…
- Ты увидел две точки, а я увидел мужчину и женщину.
- Ха! С таким же успехом ты мог разглядеть там осла и козла,– зажигаясь спором, заметил Данила. – Кто это проверит?
Юрка не стал спорить дальше, так как почувствовал, что Данила начинает "заводится". Он повёл Данилу к большой карте Советского Союза, висевшей в красном уголке. Они начали искать на ней город Сумгаит и кратчайшие пути к нему.
Через толмача-азербайджанца Юрик  ловко выпытывал всё, что тот знает о своей республике. Толмач восторженно заговорил о ней, а друзья радостно переглядывались: точно, с голоду они ТАМ не умрут, столько ТАМ винограда, столько фруктов! ешь – не хочу!
На клочке бумаги друзья записывали места, где рос самый хороший виноград и самые вкусные фрукты.

Единственным местом, откуда можно было сигануть через забор, был сад. Но туда пускали не всегда и не каждого.
Надо зарекомендовать себя с лучшей стороны, чтобы удостоиться права на уборку листвы и веток в саду. В конце сада находился небольшой сарайчик, где хранился инвентарь, в том числе и носилки для переноса мусора. Вот эти-то носилки и должны, по замыслу Данилы, стать лестницей для преодоления забора. Подставить носилки к забору и с разбега, используя их, как трамплин, подпрыгнуть и ухватиться за верх забора, перебросить ногу и спрыгнуть на тбилисскую улицу. И – свобода!
Данила чувствовал в  себе силы для подобного прыжка, а вот Юрка засомневался в себе.
- Не смогу я закинуть ногу. Это ты тренированный, а я болел до семи лет, - говорил он Даниле, когда они, как бы играя в шашки, на самом деле разрабатывали план побега.
- А кто тебе мешает тренироваться сейчас? За неделю ты знаешь, как натренируешься! Подтягивайся каждый день.
- А где?
- Да вон на том сучке дерева.
- Нет, за неделю я не успею.
- Ты вначале попробуй, а потом говори.
Как это ни покажется парадоксальным, но Данила частенько "ввязывался вначале в бой, а потом смотрел, что из этого получалось". Совсем, как Наполеон!
Наконец, они вошли в число "благонадёжных": им разрешили работать в саду: убирать листья, сучки, собирать их в носилки и относить в кучу возле сарая.
С каким волнением Данила,  как бы подбирая листья, примерялся: откуда удобнеё бежать, в каком месте возле стены так  положить носилки, чтобы их не было видно и было б место для разбега.
Во время уборки сада ребят охраняли взрослые сотрудники "распределителя", не отходившие от ребят ни на шаг. Пришлось разыграть небольшой КОНЦЕРТ для отвлечения внимания сотрудников, чтобы Юрка успел незаметно положить носилки возле забора за кусты.  В этом месте забор был ниже сантиметров на 50 и у Юрки был шанс для его преодоления.  Бежать решили этой ночью через окно. Со второго этажа на связанных простынях спуститься во двор, пробраться в сад и - да здравствует свобода!!!
Всё послеобеденное время Юрка ходил сам не свой: он трусил побега. Данила подбадривал его:
- Я помогу тебе. Ты только разбегись, как следует, а я подтолкну тебя на забор.
В своей же ловкости Данила ни капли не сомневался.
- Эх, приедем в Сумгаит, перезимуем, а ближе к весне, махнём в Баку и в Ереван – отвлекал он Юрку от мрачных и трусливых мыслей. – Посмотрим мир! Будем кушать виноград и мандарины, посылать посылки друзьям. Нам бы только перемахнуть через забор, а там, вон за  той горой – свобода!
- А как же фуникулёр? Ты же хотел на нём прокатиться… - спросил Юрка.
- Потом прокачусь. Главное: на свободу выбраться.
Но в который раз Судьба вмешалась в планы Зуйкова. Он думал, что никто не видел, как они прятали носилки. Не тут-то было! Два дельца-азербайджанца  подглядели приготовления друзей и опередили их.
Ночью поднялась суматоха, на ноги поднялась вся охрана приемника, но беглецов-азербайджанцев не догнали.
Сразу же был ужесточён режим для ребят: их никого не выпускали на прогулку. Только девочки слонялись по дворику и  кидали взгляды на окна второго этажа, где находились ребята. Даже в туалет ночью мальчишек перестали выпускать: ставили в спальне ведро с водой.

Данила продолжал оставаться в деятельном состоянии, готовясь бежать в следующий удобный случай.
Сообщение о том, что его сегодня вечером увозят домой, для Данилы прозвучало, как  похоронный набат. Как правило, такие сообщения говорят за несколько часов до отъезда. Весь вечер Данила и Юрка ходили, как в воду опущенные. Друзья ничего не оставалось, как жить планами на будущеё. Вечером они попрощались.
- На следующий год я приеду в Кутаиси, - сказал Данила, обнимая друга.
- Я буду ждать, - ответил Юрка, шмыгая носом.

                ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
Домой Зуйкова сопровождала одна из сотрудниц распределителя, Марго Ираклиевна. Оказалось, что в Электростали у неё есть родственники.
Перед отъездом она душевно поговорила с Данилой и добилась от него "слова чести" в том, что он не сбежит от неё в дороге.
Она правильно сделала, взяв с него "слово чести". Только оно, "слово чести", удержало Данилу от побега в Гаграх.
Они подъехали к городу вечером и очутились в волшебном  бархатном мире. Солнце уже наполовину зашло в море, а воздух чарующе наполнен теплом, запахами растений; всё вокруг было окрашено в мягкий светло-коричневые тона. Это был другой мир: мягкий, тёплый, свободный от житейских бурь. Казалось: природа здесь отдыхала сама и давала отдых счастливчикам. Их Данила видел из окна вагона на фоне моря, лениво и свободно расхаживающих в плавках вдоль моря, плескающихся в сверкающих волнах. Ну, что стоило Даниле вылезти из окна вагона? Ничего! Но ведь он дал "слово чести"! Тяжело вздыхая, Данила ел куриную ножку и заедал виноградом. Тётя Марго кормила его хорошо.

                НЕЗАВИСИМОСТЬ
В Электросталь приехали уже по снежной позёмке, гулявшей по улицам. Тётя Марго сдала  Данилу милиции и пошла к своим родственникам. Они жили напротив бани, недалеко от дома Зуйковых
Придя из милиции домой, Анастасия Андреевна всё-таки решила наказать сына. С бельевой верёвкой она подошла к нему, и замахнулась, но неожиданно для неё и самого себя, Данила вдруг сильно оттолкнул мать. От толчка Анастасия Андреёвна отлетела спиной к комоду, и, Данила впервые в жизни, увидел на материнском лице растерянность, и даже подобие испуга. Перед ней стоял 12-летний крепыш, "зверьком" смотревший на неё. Нет, у него и в мыслях не было драться с ней, но убежать "по новой" он мог.
Анастасия Андреёвна вдруг со всей ясностью поняла, что навсегда  теряет власть над сыном.
Да, это была победа Данилы, положившая конец наказаниям. Именно с этого момента в нём взросла ярая независимость и неприятие каких-либо авторитетов и насилия над собой. Именно с 12-и лет он уже не знал себе равных в драках среди сверстников и не давал себя в обиду ребятам постарше на два и даже на три года.

                Гл. 25
                ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ.
Как известно, Данила пришёл в танцевальный кружок в 11 лет, когда там уже сложились внутренние связи между кружковцами. Потому, на первых порах, он просто плыл по течению, не вникая во взаимоотношения новых друзей. Да, ему нравилась Оксана без всяких там надежд на что-то, ибо видел её дружбу с Вадимом Павловым.
Но вот как-то после одного выступления, выходя из Дома пионеров, Данила увидел, как трое пацанов избивают Вадима. Зуйков тут же побежал на выручку и разогнал нападавших. Они были моложе и хорошо знали его, и потому не "рыпались" на "великого путешественника", и не менее великого драчуна. Чтобы избежать повторного нападения на Вадима, Данила пошёл провожать его домой.
- За что они тебя? – спросил Данила.
- Не знаю, - сквозь слёзы, ответил Павлов. – Мальчишки часто бьют меня. Я же "маменькин сынок".
Чистенький, красивенький и… беззащитный Вадим Павлов шёл сейчас рядом с Данилой, явно пугаясь мысли, что вдруг Зуйков скажет ему "до свидания", и он опять окажется один на один с враждебным миром. Однако Данила честно довёл его до… барака. Чистенький и опрятненький Вадим, оказывается, жил не финском домике для "начальников", как думал Данила, а в самом обыкновенном бараке.Вадим пригласил его к себе в гости.
Данила до этого никогда не бывал в этих бараках, и потому с настороженной заинтересованностью вошёл в тёмный длинный коридор.
 9-метровая комнатушка, поразила Данилу бедной обстановкой.
Семья Вадима состояла из матери, бабки и его самого. Чувствовалось, что мать и бабка обожали Вадима и хоть жили почти в бедности, но изо всех сил стремились содержать Ввдимку "не хуже других", тратя на него все свои деньги. Отец у него тоже погиб на войне. Это обстоятельство ещё больше расположило Данилу к новому другу. С тех пор он стал опекать "маменькиного сыночка" от посягательств драчунов.
Собственно говоря, Павлова трудно назвать избалованным ребёнком, так как он имел трудолюбивый характер и с редкой усидчивостью занимался учёбой. Да, он жидковат телом, хиловат мускулами, но зато он хорошо рисует, а вот недавно взялся осваивать гармошку, которую ему подарил мамин брат. Теперь часами пиликает на ней разные мелодии, положа  голову на меха.
Данила только чешет в затылке и удивляется: "Почему же Вадим, Витёк, Масева и Алекс такие упорные в достижении цели, а он, Зуйков, и двух минут не может спокойно посидеть за уроками?". Тут явно какая-то несправедливость. Ну, да ладно! Зато он лучше их играет в футбол, делает сальто назад, наконец: может просто постоять за себя… 
С первых занятий в кружке, Данила понял, что Вадим и Оксана "жених и невеста". Опять же было видно, что с Оксаной хотели дружить многие мальчишки, но она отдавала предпочтение Павлову. Это обстоятельство тоже играло против Вадима, так как  мальчишки-неудачники не любили удачливого "маменькиного сыночка" и третировали его, как только могли. Появление Данилы в жизни Вадима сыграло для них обоих положительную роль, так как в Вадиме,  Зуйков встретил верного друга на долгие годы.
Вадим, Витёк, Моисей были для Данилы больше чем друзья, они были ему братьями, хотя… между собой, Витёк и Вадим держались только приятельских отношений. Крепкой дружбы между ними почему-то не возникло.
+++
В четвёртом классе Данила самозабвенно влюбился в футбол и, подделав в дневнике "двойки" на "четвёрки" и "пятёрки", пошёл записываться в детскую футбольную секцию при спортобществе "Химик". После прикидки тренер заметил в нём хорошие спортивные задатки и принял в секцию. Но в октябре тренер пришёл в школу, чтобы ознакомиться с успехами в учёбе своих подопечных, и тут узнал о проделках Данилы… Зуйков видел приход тренера в школу и потому на следующие тренировки уже не приходил: "двоишникам" в футболе делать нечего!

А ведь скольких талантливых спортсменов потеряли из-за этого! Одни дети созданы для учёбы и карьеры, а другие – для спорта!

Конечно, жалко и обидно отказаться от мечты стать Федотовым или Бобровым. И вообще… почему-то всегда так получается, что у Данилы никогда не выходит то, к чему он стремиться. Но слоняться без дела Данила не любил и потому… записался в секцию бокса. Там про отметки не спрашивали, но зато на первой же тренировке тренер поставили его на "бой" с мальчишкой, который уже занимался боксом.
Секция бокса открылась недавно, и был большой наплыв лишних "боксёров". Поэтому тренер решил методом "естественного отбора" избавиться от них.
Даниле надели боксёрские перчатки и скомандовали: "Бокс!". Зуйков не знал что делать, но на всякий случай скопировал позу соперника и приподнял руки на уровне плеч. Однако мальчишка хитроумно сделал перепляс ногами и, подлетев к Даниле, ударил прямо в нос и тут же отскочил в сторону.
Данила, ослеплённый и оскорблённый коварным ударом, вскипел от гнева и в свою очередь бросился на соперника, и стал дубасить его куда попало, и всё это было так неистово, что тренеру еле-еле удалось утихомирить разошедшегося Зуйкова.
- Стоп, стоп! Здесь не драка, а бокс! – сказал он запыхавшемуся и дрожащему от возбуждения Даниле.
Тем не менее, тренер оставил Данилу в секции и очень скоро открыл в нём нокаутирующую правую руку и стал заниматься с ним по индивидуальному плану. После показательных боёв со сверстниками, завоевав значки всех степеней, Данила стал участвовать с командой в различных соревнованиях Подмосковья, отстаивая честь родного города. Казалось бы, Зуйков нашёл себя: его коронный удар "правой" приобрёл известность.

Очень хорошие дружеские отношения у него сложились тогда с Председателем ДСО "Химик" "дядей Витей" Гончаровым. Он приходил к нему в кабинет и мог часами просиживать там, наблюдая за неиссякаемым людским потоком, вникая во все дела спортивного общества. Виктору Васильевичу нравился общительный парнишка, и он никогда не прогонял его, а даже наоборот: частенько брал его на различные взрослые соревнования. Вероятно, он жалел мальчишку-безотцовщину, которому так не хватало отцовской любви.
Но… после исключения из школы, когда перед Зуйковым закрылись двери соревнований школьников, Данила отошёл от спорта и снова завис между небом и землёй. При встречах "дядя Витя" приглашал Данилу к себе в "коморку", но у того уже была своя жизненная линия, далекая от спорта.
Хорошо ещё, что не отчислила  из  танцевального кружка.
+++
Детская дружба – самая бескорыстная; она возникает из душевной потребности иметь друга с родственной душой; на которого глядишь, как на самого себя и черпаешь в нём всё то, что недостаточно в тебе.
Данила дружил со многими ребятами, но только Любимцеву он открывался душой и  поверял все свои тайны. Витёк искренно сопереживал успехи и неуспехи Данилы.
Масева же, являясь близким другом Данилы, был сдержан в проявлениях чувств и не открывался душой до конца ни перед кем. Тут, наверное, сказывалась история его народа, преследуемого и гонимого за мнимые преступления, когда приходилось всегда держаться настороже и быть "себе на уме".
Красивость Вадима, его безоговорочный успех у девчонок, вызывал в Даниле белую зависть, но никаких недружественных шагов он против Вадима не предпринимал, свято исполняя кодекс ДРУЖБЫ. Целых два года Данила смотрел на дружбу Оксаны и Вадима посторонним наблюдателем.
Но вот  в танцевальном кружке появился Андрей Порошков и тут же стал "клеиться" к Оксане. По-видимому, Андрей однажды увидел Оксану в концерте, и тоже загорелся идеёй дружбы с ней. Отсюда и его появление в танцкружке.
У Порошкова мать была директором школы, а отец заведовал каким-то отделом в горисполкоме.  Потому-то в поведении Андрюшки было много нахальства, прикрытое эдакой интеллектуальной утончённостью.
Он играл на рояле, читал стихи Фета, Блока и казался звёздным мальчиком. Данила сразу невзлюбил его, как только увидел, ибо почувствовал в нём потенциального соперника. Порошок платил ему тем же. Правда, Данила был физически сильнеё и ловчее Андрюшки, и тому ничего не оставалось, как прятать свою неприязнь за скользкими улыбочками и проявлением псевдодружбы. Ну, разве не царедворец?!
 "Порошок" несомненно был способным… к будущей дипломатической деятельности, так как   умел говорить умно и с улыбкой о многом и ни о чём.

Данила уже был крепким пацаном: занятия футболом и боксом не прошли бесследно для его физического развития. Он втайне думал, что Оксане нужен настоящий пацан, а не эти красивые хлюпики. Вся сложность состояла только в том, что между им и Вадимом существовал негласный кодекс ДРУЖБЫ, нарушить который он  не мог: Вадим и Оксана "любят" друг друга - и не надо им мешать.
И если б не Порошок, то Зуйков всё также продолжал наблюдать со стороны за развитием дружбы Оксаны и Вадима, ничего не предпринимая. Спасибо Андрюшке: его нахальное ухаживание за Оксаной, и слабая реакция на это "безобразие" Вадима, пробудили в Даниле вначале чувство "защитить" права Вадима на Оксану от происков "царедворца". Данила пару раз "намекнул" Андрюшке "не лезть туда, куда  тебя не просят", Однако Порошок продолжал, хоть и исподволь, но оказывать знаки внимания Оксане.
Защищая Оксану от Порошка и других претендентов, Данила вдруг  почувствовал, как сам начинает млеть при виде её. Воспитанный матерью в гордости, он сразу насторожился, и всеми силами стал сопротивляться  чарам красоты и обаяния Оксаны. Он не хотел быть в числе её поклонников таких, как Вадим, Андрей, Валерка и остальных ребят. Он  не будет ИСКАТЬ её дружбы; он – гордый! Данила усложнял всё, даже свою первую любовь.
 
 Нельзя сказать, чтобы  Оксана злоупотребляла красотой и мучила ребят высокомерием. Нет, она оставалась общительной и доброжелательной  с друзьями и подругами, но одновременно в ней выработалась защитная реакция от надоедливых воздыхателей с пошлыми записками о дружбе и признаниями в любви. Она умела так взглянуть на докучливого мальчишку, что тот сразу понимал: оставь надежды – и не суйся!
Вот такой же взгляд поймал и Данила, когда однажды, забывшись, попытался приблизиться к ней на дюйм дальше условной дружбы. Оксана не поняла, чего хотел от неё Зуйков, и охладила его "приближение" насторожившимся взглядом. Будучи, верная подружка Вадима,  она тут же  приняла безразлично-неприступный вид, и Зуйков никак не мог преодолеть её предубеждение против себя. Смущённый и обиженный её холодным взглядом, Данила отступился...

Перед ним встали два пути: или полностью подчиниться предмету своей любви и безропотно выносить тиранию понравившейся девочки, или… спрятать свои чувства под скорлупой гордости и независимости.
Самолюбивый характер Зуйкова выбрал второй путь: он сам желал быть во всём первым и не унизиться перед "девчонкой"! Но как ему хотелось быть героем в её глазах!
 Пусть на первых порах она холодна к нему... Пусть! Однако ЕГО первое чувство будет тлеть и разгораться, независимо ни от чего!
                +++
Данила помнит, как однажды во втором классе написал "любовное" письмо Жене Францевой с предложением дружбы. Она выходила из школы, а он подбежал к ней и сунул в руку письмо,  и тут же убежал за ближайший забор и оттуда с бьющимся сердцем следил, как Женя развернула его бумаженцию, прочитала и, усмехнувшись, пошла дальше. Дойдя до первой же урны, она бросила в неё письмо. Жгучий стыд охватил тогда Данилу. Перенести такой позор! Целую неделю Данила не мог смотреть на неё. Именно тогда он научился делать лицо каменным, чтобы… не краснеть под её насмешливым взглядом. Спасибо ещё, что она никому не сказала о письме. В то же время Женя стала держать себя с Данилой, как со своим подданным. Но Данила не рождён быть чьим-то подданным, он сам любил подчинять себе всех.
                +++
В третьем классе, когда после самогонной катастрофы, школьные дела у Данилы пошли резко вниз, к нему "прикрепили"  Францеву  "подтягивать" по арифметике, и во время одного из занятий у него дома, когда они склонились над тетрадкой и лица  их оказались рядом, то Данила не удержался и поцеловал Женю в щёку. Как же вспыхнула она! Аж до слёз! – и наотрез отказалась заниматься с ним дальше, заявив учительнице, что "Зуйков целуется". Тогда ему прикрепили другую "помощницу", но тут уж Данила наотрез отказался от её услуг. Об этой истории читатель уже знает…
                +++
Теперь же, умудрённый неудачным опытом, Данила держался с Оксаной крайне осторожно. Это было легко сделать, ибо он её почти любил, а, значит, ничем не хотел обидеть.
Кравченко далеко  не глупая девочка и потому сразу почувствовала, как от Зуйкова к ней исходит некое движение души Казалось бы: ничего он ей плохого не делал, но Оксана избегала танцевать с ним в паре. Она танцевала только с Вадимом.
 Она прекрасно знала о том, что Зуйков "трудный" ребёнок, склонный к хулиганству, и потому предпочитала держаться от него подальше Он её пугал. Оксана хоть и была от природы доброжелательной девочкой, но от Зуйкова лучше держаться подальше.
                +++
Находясь среди друзей, участвуя в бурной ребячьей деятельности, Данила вдруг почувствовал… грусть одиночества. Да, у него есть близкие друзья: Витёк и Масева, Вадим тоже, но… нет девочки-друга. А как хочется пройтись с ней за руку, поговорить, помечтать, услышать её нежный голосок… Но Оксана дружит с Вадимом,  а сам он никогда первый не  откроет ей своих чувств.
Данила коротал ОДИНОЧЕСТВО в своём любимом молодом берёзовом лесочке на восточной стороне города. С лёгкой и светлой грустью бродил он среди тонких белых красавиц, под  весёлое шелестение  листьев и щебетанье птичек. По дороге из лесочка Данила  обязательно сворачивал к дому Оксаны и, стараясь быть незамеченным, смотрел: не гуляет ли она с подругами?
Гордый и независимый характер Зуйкова не признавал над собой ничьих прав, тем более – девчоночьих чар.
Но 12 лет брали над ним свои права, и Данила всё чаще смотрелся в зеркало, разглядывая лицо, и приходил к неутешительному выводу: Павлов и Порошков, даже Горкин – все они - красивее его! Чем он может привлечь внимание Оксаны? Ничем!
Иногда тоска ОДИНОЧЕСТВА так захватывала Данилу, что он уезжал… в Москву и бродил по ней до самого вечера. Москва умиротворяла его. Он видел столько влюблённых пар на улицах, проспектах, площадях, что уставал завидовать им и возвращался домой с гудящими ногами, но со спокойной головой. Однако, проходило время и опять ОДИНОЧЕСТВО грызло его, и он снова не находил себе места в жизни.

А ты, дорогой читатель, разве не испытывал одиночества в отроческие и юношеские годы? Разве ты не ходил по городу полный непонятной печали и томления и не вопрошал мир: " Где ты, ЕДИНСТВЕННАЯ?!". Разве тебя не посещала острая жалость к самому себе при виде пацанов-счастливчиков, гордо расхаживающих с девчонками под руку?
                +++
Однажды, в минуты горького разочарования в себе, Данила спросил у матери:
- Мам, ну почему я такой некрасивый?! Ты - красивая, а я… - и Данила безнадежно махнул рукой.
Анастасия Андреевна давно не слышала от сына каких-либо откровений и потому смешалась, не зная, что ответить ему. А он ждал ответа. Да, сын слишком рано стал самостоятельным и отучил её от  "приставаний" к нему с "телячьими нежностями" и назиданиями; потому-то она неуверенно сказала:
- Какой же ты "некрасивый"? – и провела рукой по волосам сына.. – Ты у меня очень красивый!
Анастасия Андреевна взяла его за руку и подвела к зеркалу, стоявшему на комоде.
- Посмотри, какие у тебя выразительные глаза… А лицо? Разве оно плохое? – и, не удержавшись, обняла сына и продолжала. – А подрастёшь, ещё красивее будешь; только вначале школу  закончи.
Как только мать упомянула "школу", так сын сразу потух и высвободился из её рук. Ему важно знать, что для него ничего ещё не потеряно и у него есть будущее.
                +++
В это  самое время родители купили ему новый полугоночный велосипед, и Данила показывал на нём всё своё умение и ловкость, чтобы обратить внимание Оксаны. Он на скорости подъезжал к группе девчонок, прогуливавшихся по ул. Карла Маркса (среди них была и Оксана) и так лихо тормозил, что вращался вокруг своей оси раза два-три. Но Оксана равнодушно взирала на его ловкость и "героизм", и шествовала с подругами дальше.
Ну и у Данилы гордость тоже не знала предела. Ни одним движением души он не подавал Оксане никакого намёка в том, что она уже занимает в его душе больше места, чем он сам того хотел. Чтобы доказать это - Данила тоже не обращал никакого внимания на Оксану. А свои пируэты на велосипеде он делал… для себя и для всех! Пусть она не думает, что из-за неё!
 
 Более того. Как-то зимой он пришёл на репетицию в валенках, и стал снимать их, чтобы надеть тапки. Тут Оксана возьми и скажи при всех: "Валенки, валенки, не подшиты, стареньки…". Ребята засмеялись, и больше всех Порошков с Горкиным. Как же вспыхнул Данила от этой невинной шутки! Валенок, который он снимал, тут же полетел в Оксану, и не увернись она – неизвестно, что сталось бы с её лицом.
Кружковцы онемели от дикой выходки Зуйкова, а Оксана, покраснев ярко-ярко, вынужденно улыбаясь, неуверенно подняла валенок и отдала Томке, чтобы та передала Даниле.  Он же, в гнетущей тишине, лихорадочно напяливал валенки, быстро оделся и выскочил на мороз. Как ни был он зол, но необузданность поступка уже понималась им, и потому переживалась особенно сильно. Откуда у него берётся эта слепая ярость? Почему он теряет разум от оскорблений в свой адрес и даже от шуток? Неужели он такой урод?
Мороз не остужал его разгорячённого лица. Оксана никогда не простит ему этой выходки!
Дома Данила мельком глянул на себя в зеркало. Нет, он не урод, но выражение лица у него сейчас действительно колючеё и неприятное. Данила понимал и то, что о дружбе с Оксаной теперь и думать нечего. Она и раньше едва замечала его, а теперь и в упор не увидит.
"А ведь, как она покраснела!" – подумал он вдруг, вспомнив выражение её лица в тот момент, когда она заливалась краской стыда. Данила отметил, что в её лице НЕ БЫЛО НЕГОДОВАНИЯ, а вроде как раскаяние или ещё что-то такое… Оксана не хотела его обидеть своим шутливым замечанием, но… в то же время, она как бы проверяла на нём своё влияние что ли?… Уж не это ли его взорвало? Оксана привыкла к преклонению мальчишек, но она ошиблась: он, Данила Зуйков, не такой! и не позволит себе быть чьим-то рабом, -  даже у красивой девчонки.
Оксана действительно перестала его замечать. На репетициях Зуйков был угрюм и держался особняком от всех: он чувствовал, что ребята осуждают его за "валенок". Надежда Васильевна, конечно же, знала о причине отчуждения между Зуйковым и кружковцами, но старалась ненавязчиво погасить неожиданно возникший конфликт между Зуйковым и Кравченко.
                +++
Подошло лето. Зуйков и Кравченко всё ещё "показывали характер".
Тут, как на грех, подвернулся Порошков с новым гоночным велосипедом, предлагавший Оксане и её подругам кататься на велосипеде "сколько душе угодно". Девчонки - они и есть девчонки - и потому с охотой катались на велосипеде. Через короткое время Андрей заметно сдружился с Оксаной и потеснил Вадима из безоговорочного "жениха" в простого друга.
Этого Данила вынести не мог. Если у тебя мать директриса, так значит тебе всё позволено? Ха! Как бы не так! Данила давно видит, как Порошок шустро увивается вокруг Кравченко; неужели он не знает, что Кравченко дружит с Павловым? Вадим тоже хорош! У него из-под носа уводят девчонку, а он, как блажной – ничего не видит! Уже одно то, что Оксана с удовольствием слушает игру Порошкова на рояле, должно насторожить Вадима. Надо же защищать свою дружбу!
Оксана, конечно, неправильно ведёт себя: если ты "невеста" Вадима, то и веди себя соответственно: ни с кем не заигрывай. А то: хотела – дружила, захотела – раздружилась. Девчонки - это такие ветреные существа, даже такие красавицы, как Кравченко. Павлов хоть и красивый, но тюфяк тюфяком, и не понимает опасности, исходящей от "Порошка".
А Горкин? Этот ещё хитрей Андрюшки! Данила видит, какие взгляды Валерка бросает на Оксану, а держится робким скромником. Горкин не плохой артист и умеет скрывать свои чувства, но только не от  Данилы! Он этих "робких скромников" видит насквозь! Да и Оксана тоже хороша! Не она ли все эти года была с Вадимом "не разлей вода"?  Не на них ли, созданных друг для друга, радовались все, кто видел их? И вот появился какой-то "Порошок", и она тут же переметнулась… Одно слово: бабьё!

Это слово, в презрительном значении, Данила слышал в Малаховке от путейцев, когда те в подпитии склоняли своих жён, сидя позади барака возле сараев за бутылкой водки и домино. Этим словом Зуйков нередко клеймил  учительниц за "несправедливое" отношение к себе.

В конце августа, прогуливаясь с Любимом недалеко от дома Оксаны, Данила заметил Андрюшку с велосипедом у её подъезда. Ага! Значит, опять приехал девчонок завлекать! Ну, ладно, сейчас ты у меня сам завлекёшься куда подальше. Данила подошёл к Порошку, взялся за руль велосипеда и сказал:
- Дай прокатиться.
Порошок крепко держал велосипед. Из подъезда в это время вышла Оксана с Томкой и Райкой, и в недоумении уставились на Зуйкова:: почему тот оказался возле их дома? "Ну вот, теперь она подумает, что я тут из-за неё околачиваюсь" - подумал Данила, решаясь на поступок, который докажет им, что он тут оказался случайно.
- Ну, чего ты жмотничаешь? – ещё более настойчиво процедил Данила, и рванул велосипед на себя.
Порошок велосипед удержал. Тогда Данила словно бы нехотя ударил его в плечо, и тот отлетел в сторону. На глазах у него появились слёзы: ему было не столько больно, сколько обидно выглядеть в глазах Оксаны "слабаком". Данила хотел уже закинуть ногу на велосипед, как почувствовал на плече чью-то сильную руку.
- Что за драка? – строго прозвучали над ним мужской голос.
Данила поднял голову: это был отец Оксаны. По-видимому, он шёл со службы, так как на нём была офицерская форма.
- Ну, что молчишь? – спросил он, поворачивая Данилу лицом к себе.
- Никто не дерётся, - ответил Данила, делая слабую попытку освободиться.
- Тааак, значит, я видел сейчас балет? Ну и как же тебя зовут, танцор? – более строго спросил офицер.
- Это Данила Зуйков, - подала свой голос Райка. – Он из нашего кружка.
- Тот-то знакомое лицо, - смеясь глазами, сказал отец Оксаны. – Так, значит, я видел репетицию?
- Нет, - продолжала несносная Райка, – он ни за что ударил Андрюшу.
- Что, руки чешутся? Силушку девать некуда? Оксана, - вдруг обратился он к дочери, - у нас в сарае ещё остались не колотые дрова?
- Наверно, - неуверенно ответила та, не понимая, к чему клонит отец.
- Ну, так быстро за ключом от сарая и пусть этот молодец потрудиться во славу силушки своей.
Ребята, и Данила с ними, не верили своим ушам: настолько неожиданным оказался ход этого офицера: ни нудной морали, ни угроз сообщить матери или в школу.
Оксана принесла ключ, и все ребята пошли вместе с отцом Оксаны к сараю. Там оказалось с десяток чурбаков.
- Ну, как, справишься? – с лукавой улыбкой спросил Виктор Павлович.
Данила снисходительно скривился.
- И делать нечего.
- Вот и хорошо. А как нарубишь, приходи чай пить. Это – приказ! Понял?
- Слушаюсь, вашество!
Ответ был неожиданен - в духе Данилы – и вызвал смех ребят и Виктора Павловича.
- Вижу хлопец ты находчивый. А вы, - обратился он к ребятам, - в стороне не стойте, а помогайте укладывать поленья  в стопу.
Ребята ждали от Виктора Павловича разноса, а он оказался хорошим педагогом и повернул дело иначе.
С чурками Данила управился минут за двадцать, лишний раз продемонстрировав Оксане свою силу перед "слабаками". Он собрался было уходить, но Оксана остановила его и с отцовским лукавством спросила:
- А как же чай у "вашества"?
- Нужен он мне – ваш чай, - буркнул Данила, скрывая ухмылку при слове "вашество"; он старался не смотреть на неё, иначе как отказать этим ясно-синим глазам?
- Ты дал слово папе и должен выполнять его, - настаивала Оксана.
"Пить чай" отправились всей ватагой, кроме Порошка: тот смылся, как только Данила стал рубить дрова. Зуйков впервые переступил порог квартиры Оксаны. В трёхкомнатной квартире Кравченко имели две комнаты. В коридоре ребят встретила мама Оксаны, Евдокия Семёновна, и предложила им вначале вымыть руки. Затем ребят усадили за стол, поставив перед каждым чашку с блюдцем, на середину стола поставили вазу полную конфет. "Ничего живут", - подумал Данила, оглядываясь вокруг. Из соседней комнаты вышел мальчик лет восьми, похожий на Оксану, и серьёзно посмотрел на ребят.
- Павлик, ты будешь с ребятами пить чай? – спросила мама, внося большой белый чайник с подставкой.
Мальчик кивнул головой. Он принёс из комнаты стул и поставил рядом с Данилой.
Вошёл Виктор Павлович.
- Ого! – весело воскликнул он, - какая у нас сегодня большая компания! И даже Павел Викторович соизволил испить с нами чай, - добавил он, потрепав сына за вихры. Тот снисходительно уворачивался от отцовской ласки.
Данила не знал, как держать себя, тем более что не прошло и часа, как он "схулиганил", а теперь вот, сидит, пьёт чай.
На столе появилось печенье. Ребята всё ещё сидели напряжённо, но Виктор Павлович шутками и прибаутками расшевелил их. Оказалось, что он хорошо знал жизнь танцевального кружка и даже смотрел некоторые концерты, несмотря на большую занятость по службе.
- А вы какой военный? – вдруг спросил дотошный Данила.
- Обыкновенный, - в рифму ответил Виктор Павлович. – А если ты спрашиваешь о моей должности, то я начальник штаба части.
- А что вы делаете? – продолжал допытываться Данила.
- Служу, - был ответ.
- Папа является заместителем командира части, - вдруг серьёзно заговорил "Павел Викторович". – Он отвечает за воинскую дисциплину и боевую подготовку… личного состава. Папа имеёт звание "подполковник".
- Правильно, - похвалил отец сына и снова потрепал его по голове. – Вот только слушать это никому неинтересно.
- Нам интересно! – закричали ребята.
- Это скучно, - настаивал Виктор Павлович. – А давайте лучше сыграем смешные сценки? Ну, например… кто как ест кукурузу? Начну я.
Виктор Павлович довольно комично изобразил, как он торгуется с продавцом кукурузы и как он ест её, а потом стреляет зёрнышками в прохожих. Ребята горячими аплодисментами отдали ему должное, и затем все наперебой стали вызываться на середину комнаты, но начштаба установил строгую очерёдность. Было много смеха от выступлений ребят; даже серьёзный  "Павел Викторович" не удержался и, надев мамин фартук, изобразил, как он выметает базарную площадь от кукурузных початков и при этом осуждающе качал головой  над горой мусора.

Затем наступил черёд Данилы. Его ум заранее начал лихорадочно и радостно работать в предвкушении выступления. Он уже знал, кого изобразить. Ту же Пикунову. Данила придал своему лицу её серьёзно-брезгливый вид и начал вытворять такое, над чем ребята покатывались со смеху. Кукуруза то и дело падала из "её" рук и "она" манерно приседая, брезгливо поднимала початок, отряхивала оттопыренным мизинчиком, и, оглянувшись по сторонам: не глядит ли кто? начинала скептически есть, и постепенно увлёкшись, начинала жевать рукава…

Виктор Павлович не знал, кого изображал Данила; он думал, что это некий образ, и потому  от души смеялся и хвалил Зуйкова.
- Учитесь! – сказал он ребятам, показывая на радостно-возбуждённого Данилу.
Оксана во время представления Данилы сдержанно улыбалась. В ней всё ещё не прошла обида на него за незаслуженно обиженного Порошкова..
Вечером, во время  ужина, Виктор Павлович сказал жене:
- А этот Зуйков, оригинально-талантливый хлопец. Я в жизни не видел такого потешного представления.
Знал бы Виктор Павлович, как его слова глубоко западут душу дочери. Теперь Оксана знала: Зуйков – "оригинально-талантливый хлопец". А раз так, то и отношение к нему должно быть… самое равнодушное…
Зуйков платил тем же.

Так, за репетициями и выступлениями,  прошли осень и зима, затем наступила весна.

                Гл. 26
В марте Оксане должно исполниться 10 лет, и она, составив список приглашённых на день рождения, дала отцу на просмотр. Фамилия "Зуйков" в списке отсутствовала. Виктор Павлович, к удивлению дочери, помнил о "хлопце", и поинтересовался у дочери:
- Как же так? Почти всех пригласила, а Зуйкова – нет? Почему?
- Пап, но он же… избил Андрюшу!
- Избиения я не видел, - сказал отец. – К тому же это было давно, а помнить обиды – нехорошо.
Оксана задумалась: как объяснить отцу, что против присутствия Зуйкова на дне рождения выступили Порошков, Горкин, некоторые девочки, над которыми Зуйков насмешничает и "выставляет дурами". Они так и сказали: или они, или Зуйков. И ещё. Некая Вельтова тоже пригласила его на свой день рождения. Это по секрету сказал ей… Вадим.

Данила питал слабую, но всё же надежду на то, что Оксана пригласит его на день рождения. Несомненно, и Вадим, и Порошков, и Горкин и все остальные ребята преподнесут ей подарки, а какой же он даст ей подарок? Тогда он решил отличиться в… поэзии. Он помнит тот невыразимый восторг от пушкинских "Любви, надежды, тихой славы…". Он должен написать Оксане такие же стихи!

Данила сел за стол, положил перед собой листок чистой бумаги, взял карандаш в руки и… ни одной мысли в голове! Одно только и крутилось в мозгу: "Оксана!…", "Оксана, ты!…", "Оксана, если!…", а что "ты"? и зачем "если"? – Данила так и не мог ответить. Промучившись часа два, и не написав ни одной вразумительной строчки, Данила смотрел на раскиданные в досаде листочки по полу, и улёгся на диван в полном убеждении, что он бездарь. Однако, успокоившись, он пришёл к выводу: надо обратиться к Пушкину! Вот у кого  надо учиться писать стихи! Как у него там: "Я помню чудное мгновенье, Передо мной явилась ты…"  Здорово!

На следующий день Данила пришёл к Гринбергам: у них в библиотеке находился уникальное "Полное собрание сочинений" А.С. Пушкина в одной книге, напечатанное на почти папиросной бумаге. Абрам Моисеевич разрешил читать "Полное собрание…", но, только не выходя из комнаты, и потребовал "величайшей осторожности в обращении с книгой".
- А можно мне переписывать понравившиеся стихи? – спросил Данила.
- Конечно, можно.
Бабка Гринбериха молча смотрела на Данилу из своего угла, и её трясущаяся голова тоже напоминала: не урони… не разорви… не испачкай…
Но Данила и сам понимал всю ответственность, и потому бережно положил книгу перед собой на стол. Ни один музейный работник не обращался так трепетно с книгой, как Данила. Он был уверен, что, прочитав Пушкина, к нему сами собой придут рифмы, и он сможет сочинить стихотворение, посвящённое Оксане.
Открыв "Лицейские стихи", написанные Пушкиным в 15 лет, Данила не без самодовольства подумал, что он в 12 с половиной лет насочиняет не хуже.
Но как же глубоко он разочаровался, когда в стихотворении "Другу стихотворцу" наткнулся на совершенно непонятные ему слова, на какие-то там "Аристы", "Парнасы", "Пегасы", или вот это: "Под СЕНЬЮ мирною МИНЕРВИНОЙ ЭГИДЫ…" - о чём хоть тут Пушкин говорит? Или: кто такие "Пинды"… "Фебы"?… Кто и что они? И о чём или о ком хоть толкует Пушкин в этом стихотворении?
Десятки незнакомых и непонятных имён и выражений обрушились на необразованную голову Данилы. Он поднял растерянный взор на Абрама Моисеевича, желая спросить его хоть о немногих именах и понятиях, но тот, напялив очки на нос, строго просматривал домашнеё задание Масевы, бездыханно застывшего перед отцом.
Спрашивать бесполезно - и Данила стал осторожно листать страницы дальше, с пятое на десятое, пока не наткнулся на поэму "Руслан и Людмила". Читать её он стал с опаской: вдруг и тут "Пегасы и Парнасы"? Но нет. "У лукоморья дуб зелёный…" – и, несмотря на то, что незнакомое "лукоморье" насторожило, Данила всё-таки отважился читать дальше и… окунулся в сказочный мир, совершенно забыв о времени, о том, где он находится.
Деликатная семья Гринбергов не мешала ему аж до самого отхода ко сну. Масева робко толкнул его в плечо и сказал:
- Дань, мы спать ложимся.
Зуйков оторвал затуманенные глаза от книги и непонимающе посмотрел на друга: он с трудом возвращался из времён давно минувших. С большой неохотой Данила возвращал книгу.
- Дядя Абрам, а можно мне завтра придти дочитать "Руслана и Людмилу"?
- Для любителя книг моя дверь всегда открыта, - высокопарно ответил Абрам Моисеевич и повернулся к сыну. – Вот и тебе не мешало б так читать книги!
Масева согласно кивнул головой, думая про себя: "А Даниле учиться, как я!"

КСТАТИ…
Поэма "Руслан и Людмила" навсегда осталась любимейшим произведением Данилы Зуйкова; он считал поэму самой БОЖЕСТВЕННО ВДОХНОВЕННОЙ во всей мировой поэзии. Впоследствии, познакомившись с поэзией Лермонтова, Данила признал присутствие божественного ВДОХНОВЕНИЯ в "Мцыри".  Конечно, "Евгений Онегин" – гениальная поэма, но в ней прослеживается напряжённый ТРУД поэта; вот почему "Онегин" читается, как… проза.
Впрочем, многие поэмы Гёте, Байрона и других великих поэтов тоже лишены божественного ореола ВДОХНОВЕНИЯ. Возможно, виной тому является неудачный перевод. Переводчик тоже должен быть великим поэтом, чтобы суметь донести до читателя сущность переводимого поэта.
Как всякий самолюбивый поэт-любитель, Данила, со временем, тоже отыщет в некоторых своих стихах  божественное вдохновение. В этом мнении его поддержит Влад, самый страстный его поклонник, ну, ещё в какой-то мере Любим… Остальные же… кому Данила изредка читал свои стихи, довольно осторожно воспринимали его поэзию, не веря, что они вот так запросто видят перед собой живого "гения".

Женившись, Данила прочитал однажды жене некоторые свои стихи, но та скептически сложила тонкие губы и в точности повторила слова двоюродного брата Данилы: "Я уже где-то читала это" - и тем навсегда отбила охоту мужу читать ей свои перлы…
Чудак, он не знал, что слова жены – были ревностью: ведь стихи были посвящены Оксане! А какая женщина потерпит соперницу?! Пусть даже и бывшую…
                +++
До самого последнего момента Данила ждал от Оксаны приглашения на день рождения, но его не пригласили. Верный друг Витёк Любимцев в знак протеста тоже не пошёл на день рождения. Зуйков изо всех сил старался не выдавать своего разочарования и успокаивал себя "скукотой", какая будет у Кравченко. Да и стихи не сочинялись… а без стихов Оксану ничем не удивишь. Только почему иногда к солнечному сплетению предательски подбирается обида и не оставляет и саднит?
А к Вельтовой Катьке он на день рождения не пошёл: она и есть та "нервная" отличница, которая цеплялась за него по всему классу.
На следующий день Зуйков пришёл на репетицию с опозданием, чтоб только не слышать разговоров о вчерашнем веселье.
У Порошкова и Горкина были самодовольные лица, говорившие ему: "Да, ты многое потерял, Зуйков, что не был на дне рождения".
Надежда Васильевна уже знала, какую обиду нанесли её любимцу, и пристально из-под очков вглядывалась в лица ребят и подчёркнуто сухо вела репетицию. В конце занятий Зуйков, срывающимся голосом, вдруг объявил, что не будет танцевать с Кравченко в двух танцах, где они исполняли главные партии, и, вскочив, выбежал в коридор, едва сдерживая слёзы обиды на всех и вся…
Руководительница опять поверх очков посмотрела на притихших ребят, до которых только теперь дошло, что они поступили с Зуйковым не совсем хорошо, хотя… он сам виноват в этом.
До концерта оставалось две недели и если верить Зуйкову, то надо искать другого исполнителя. Надежда Васильевна остановилась на Горкине, просиявшего от неожиданной возможности станцевать вместе с Оксаной.

Вечером после репетиции Надежда Васильевна пошла к Зуйковым узнать о Даниле, в каком он настроении. Дома его не оказалось.
- Наверное по лесу ходит, - сказала Анастасия Андреевна, зная привычку  сына успокаиваться в лесной чаще.
Просидев у Зуйковых допоздна, напившись чаю и наговорившись с Анастасией Андреевной по душам, Надежда Васильевна с беспокойством спросила на прощание:
- И не страшно ему по лесу ходить в такую темень?
- Да он сейчас ходит где-нибудь возле дома, - успокоила её Анастасия Андреевна.

                Побег-6, последний
А через два дня танцкружок узнал, что Зуйков опять сбежал из дому, но уже не один, а с дружком, одноклассником Сашкой Лучковым. Поймали их в Курске.  Ничем особенным этот побег не запомнился, если б Данила не наткнулся в библиотеке распределителя на поэму Лермонтова "Мцыри". Поэма потрясла Данилу до глубины души. Он был на Кавказе и воочию видел пейзаж горного края и  легко представлял себе горные вершины, он видел Куру,  видел Тбилиси, куда ехал "русский генерал" - и всё это ярко вспыхивало в сознании и памяти Данилы.
Ему было жаль расставаться с поэмой, но её надо сдавать в библиотеку. Тогда Зуйков решился выучить поэму наизусть: уж тогда-то она не уйдёт от него никуда! С великим желанием и страстью Данила взялся за дело и за неделю!! выучил десять строф наизусть.

По приезде домой, Зуйков в течение месяца выучил наизусть остальную часть "Мцыри".
О, он купался в  поэме, как ребёнок купается в тёплой воде, самозабвенно и радостно… Она звучала в нём повсеместно, везде и всюду. Стоило ему остаться одному, как ум тут же начинал рисовать картины боя Мцыри с барсом: "Ко мне он кинулся на грудь", или виделись  "сквозь хрусталь волны" рыбки, играющие в лучах солнца… Поэма необычайно обогатила Данилу многими поэтическими  образами.

В милиции,  при возвращении беглецов домой,  Анастасия Андреевна привычно расписалась в "акте" о возврате сына. ДорОгой она чуть ли не со слезами выговаривала ему:
- До каких пор ты будешь меня позорить? Если себя не жалко, то хоть мать и отца пожалей.
Похудевший Данила угрюмо слушал её, ничего не отвечая. Он думал о Сашке: отлупит того отец или нет? Мужик он строгий. А то ещё придёт к Зуйковым и Даниле достанется.
Подходя к дому, Данила с большим удивлением увидел возле подъезда кружковцев в полном составе, кроме Порошкова и Горкина. Возле кружковцев стояли любопытные бабы с ребятишками и балясничали между собой.
- Смотри-ка, ровно героя встречают, а ему, огольцу, ремнём покрепче вжикнуть, чтоб мать не страмил, - говорила грузная и строгая женщина Карабанова, у которой единственный сын был: затюкан и ходил "по-струнке".
- Ой, Нин, и не говори, Данька у Насти избалован, - вторила ей стоявшая рядом бабка Ивкина. – Уж, почитай, раз десять убегал из дому, а она его примАт; отдала б в колонию – и дело с концом.
Карабанова с возмущением смотрит на бабку.
- Ещё чего выдумала! Единственное дитё – и в колонию?! Это у тебя их семеро по лавкам шастуют, а тут – один!
Бабка Ивкина подумала про себя: "И хто тебя, Карабаниху, поймёт? То – наказать мальца, то – жалЕт его…".

 "ПримАт" и "жалЕт" – это пензенский говор. Есть шутливая пензенская прибаутка:
"Мат стирАт,
Собака лАт,
А потом, как завОООт!…

Не доходя до дома, Данила остановился: такое стечение народа явно смущало его; он прикидывал: а не дать ли дёру? Но тут из толпы вышла Надежда Васильевна, взяла Даниле за руку и повела к подъезду. Лицо Данилы горело, он шёл, не поднимая глаз: ему было стыдно и… хорошо. Может от того единственного взволнованного взгляда Оксаны, какой она бросила на него. В нём Данила впервые увидел нечто похожее на… теплоту; в общем это уже не был равнодушный взгляд, как прежде.
Откуда было знать Зуйкову, что Оксана тут же после его побега впервые почувствовал свою неправоту перед ним,  и все эти десять дней терзалась виной и раскаянием за жестокий отказ пригласить его на свой день рождения. Теперь же вот она видит Данилу худого, дикого, недоверчивого, и в сердце у неё твориться что-то непонятное, и вроде бы как жалость и  одновременно желание стать ему другом. Но разве он примет её дружбу? Он же такой гордый!

  Данила с жадностью окунулся в репетиции. Через четыре дня концерт, а он, собственно,  не забыл ни одного движения танца.
Он уже отчётливо видел, как Оксана смотрит на него чуточку ТЕПЛЕЕ, чуточку ВНИМАТЕЛЬНЕЕ, словно её тревожит и волнует какой-то вопрос, на который ОН должен дать ЕЙ ответ. То была тоненькая паутинка доверительности, готовая вот-вот оборваться, если он, Данила, скажет ей нечто грубое, лишнее и насмешливое. И Данила замер… стараясь изо всех сил быть хорошим.

Увы, дорогой читатель, выслушай очередную сентенцию автора-брюзги, который вместо "птицы-тройки", подсовывает тебе Бог знает какую ересь в виде умозаключений о том, что:
 ПАУТИНКА доверительности между влюблёнными после свадьбы становится ВЕРЁВОЧКОЙ, соединяющей его и её; потом ВЕРЁВКОЙ, их связывающей; затем ПУТАМИ, насильно привязывающие людей, и как итог – люди  оказываются в ЦЕПЯХ ненавистного супружества.
Что ж, читатель, терпи вот такие выпады автора и впредь.
                +++
Как-то во время перерыва в репетиции, кружковцы побежали в спортзал, где гимнасты ещё не успели убрать маты и начали на них кувыркаться и дурачиться. Ребята иногда позволяли себе такое. Они же ещё дети. Данила подошёл к брусьям и хотел приподнять их повыше, взялся за железную стойку, но кто-то прыгнул на перекладину и железная стойка скользнула вниз, раздавив ему мякоть мизинца. Кровь обильно хлынула из раны. Девчонки завизжали. Данила сжал пальцы в кулак, и шарил левой рукой по карману в поисках платка. Наконец, он достал платок и обмотал кровавую ладонь, и опять девчонки нервно завизжали.
- Да чего вы раскричались! – прикрикнул на них Данила.
Подошла Алла Куркова, из старшей группы танцкружка, помогавшая в этот день Н.В. вести массовку - и скомандовала:
- А ну быстро в больницу!
Больница находилась не далеко от Дома пионеров. Данила зажал рану рукой, и направился к выходу. Он видел растерянные лица ребят, и вдруг  улыбнулся.
- Чепуха! Сейчас до больницы добегу, там мигом перевяжут.
Данила не раз поражал ребят способностью не выказывать боли и страха. Сейчас они все пошли провожать его в поликлинику. Кравченко тоже была вместе со всеми.
Данила вышел из перевязочной с перебинтованным пальцем и на лице его играла невозмутимая улыбка.
- Ну вот, всё в порядке. Можно идти на репетицию.
Всю дорогу он говорил ребятам что-то смешное, и они успокоились. Надежда Васильевна хотела отправить его домой, но Данила отказался, и танцевал до конца. И опять Данила был награждён внимательным и тёплым взглядом Оксаны.
               +++
В последнеё время Данила стал замечать за собой, что как только он ложиться спать, то перед ним обязательно возникают события сегодняшнего дня. Вот и сейчас он улёгся в кровать, но не уснул сразу, как раньше,  а стал "просматривать" сегодняшний случай. Сумбур мыслей быстро улёгся, и Данила увидел Оксану, её встревоженный взгляд при виде крови – и сочувствие…
Приятное и одновременно тревожное чувство шевельнулось в нём.

На следующей репетиции… Оксана вновь была безразлична к Даниле, и даже не смотрела в его сторону, хотя ребята подходили к нему и спрашивали о самочувствии.
- Всё нормально, - отвечал Данила.
Конечно, ему было досадно безразличье Оксаны, но мог ли знать 13-летний мальчишка о тайнах зарождения чувства? Мог ли он знать, что в Оксане ТОТ случай с раздавленным мизинцем, показал ей совершенно другого Зуйкова, добавил новые черты к его характеру? Оксана побаивалась Зуйкова, и его славы "хулигана"… Она знала о его побегах, а кто убегает из дома? – только плохие мальчишки. И вот на её глазах "трудный" мальчишка держится молодцом. Девчоночье сердце непроизвольно делает сравнения. Ещё недавно Вадим был для неё единственным другом, за которого она – в восемь лет – решила выйти замуж… в будущем. Ей понравился и Порошков своей "звёздностью", - можно и так сказать.
 Теперь же… вот… Зуйков… - и всё странным образом перевернулось в её сознании…

Женская жалость имеёт два свойства: она пробуждает любовь, или же – губит её. Оксана симпатизировала Вадиму с детских лет самым непосредственным образом, как это умеют делать дети, когда они ещё могут сказать: "Мама, я вот выросту и женюсь на тебе!". – "Почему? ты же девочка!" .- "Но я ведь тебя очень люблю!".
Так и Оксана симпатизировала Вадиму, не задумываясь и не анализируя своего состояния – ведь она тоже ещё десятилетний ребёнок.
Но вот ей перевалило за 11 лет и вдруг в безмятежность её существования врывается Зуйков, странный, нервный, непохожий на Вадима и остальных ребят. В ней самой начинают бродить неясные силы природы, пробуждающие новые и необычные мысли о… жизни, счастье, наконец, о любви… Если раньше она  легко воспринимала мальчишечьи записочки о дружбе и любви, то сейчас она более обострённо воспринимает их. На одни записки она сердится, к другим – равнодушна, к третьим проявляет любопытство, а четвёртые заставляют её задуматься…
Оксана уже знает силу своей красоты и пробует употреблять её в повелительном направлении. Но природная доброжелательность  делает её повелительность в мягких тонах. Мальчишки и так готовы выполнять любое её желание.
Вот только один Зуйков не признаёт её красоты и продолжает смотреть диким зверьком. Что ж, она тоже должна быть безразличной? Однако,  в ней возникло непонятное сочувствие к Даниле. Откуда оно взялось? Может, это отец виноват, назвав Данилу "оригинально-талантливым хлопцем"?
Но ведь между ними идёт невидимая борьба характеров! Разве они перестали друг друга игнорировать? Нет, всё это ещё остаётся, и они продолжают во время концерта общаться друг с другом подчёркнуто сухо. Надежда Васильевна неоднократно выговаривала им за это. И в то же время… какие-то лёгонькие искорки взаимной симпатии всё чаще проскальзывают между ними.

 Оксана всё чаще ловит на себе странно-напряжённый взгляд Зуйкова, и этот взгляд её беспокоит и волнует. Вот Вадим и другие ребята смотрят на неё по-другому, как-то легко, а Зуйков заставляет и её самою  внутренне напрягаться и отводить от него  глаза.
Данила после побега стал какой-то необычный… и очень гордый: не терпит над собой шуток, а сам надо всеми насмехается.
Как не похож Зуйков на Вадима, Андрюшу, Валеру; - эти всегда предсказуемы, положительны, в них нет  никакого беспокойства, и жизнь их идёт по накатанной дороге. Вадим ласковый и доброжелательный мальчик и с ним Оксане легко говорить обо всём!… Потом… Андрюша Порошков: он тоже положительный мальчик, сын директрисы школы, хорошо играет на рояле, очень культурный и начитанный… Они вместе занимаются в музыкальной школе. Валера Горкин… так мило краснеет, когда она неожиданно обращается к нему…

Почему же Зуйков не такой, как они? Почему в танцах он талантлив, а в жизни безалаберен? Откуда появляется в нём непонятная насмешливость, обижающая многих, в том числе и её? Или его неожиданные вспышки ярости и гнева? Откуда они? С ним очень легко танцевать. Не хочешь, а восхищаешься им. И почему в последнеё время всё чаще и чаще хочется видёть его? Она – что? влюбилась? Вот ещё! Просто иногда… ей хорошо с ним, особенно, когда он в ударе: остроумие, находчивость, обаяние так и излучается им.
Иногда жалко его отчего-то: ведь он какой-то неприкаянный в жизни… Любит "представляться"  то таким, то эдаким, и не поймёшь его, где он настоящий, а где "представляется". А то ещё напустит на себя всемирную грусть и ходит так, словно потерял близкого человека. И одновременно сердце и ум подсказывают ей -  в нём таится опасность… Какая? Трудно ответить.
 Данила старше её на два с половиной года и на этот отрезок времени знает жизнь больше, чем она. Но он неорганизован, он разбросан в своих способностях. На этом сходятся многие люди, в том числе и её родители. Значит она, Оксана Кравченко, должна незаметно как-то влиять на него в хорошую сторону. Она же чувствует, что Зуйков совсем не такой, каким  "представляется", он лучше и - сердце подсказывает ей – он далеко не равнодушен к ней, как стремиться показать…
Сама не зная почему, но Оксана стала более обострённо – иногда до слёз – воспринимать насмешки Данилы над собой. Он сознательно делал ей  зло, чтобы она ещё сильнеё избегала его; он  вредил себе, но ничего не мог поделать: гений насмешливости был сильнеё его.
Вчера в скверике между девочками само собой возник разговор о мальчишках. Больше всех досталось Даниле,  за  дурной характер. Вдруг всегда задумчивая Нина Волгарёва сказала:
- Зуйков совсем не такой, просто он представляется грубым.
Оксана почему-то с непонятной ревностью восприняла положительный отзыв Нины в адрес Зуйкова и внимательно посмотрела на неё: уж не влюбилась ли Волгарёва в него?
 
 Автор ничего не может сказать определённого о том, как сложилась бы жизнь Оксаны и Данилы в дальнейшем, ибо их пути разошлись в самом начале. Можно только предположить, что взаимная жизнь их была бы трудной в силу ревнивого характера Зуйкова, и выдающейся красоты Оксаны. Чтобы их брак был успешным, Оксана тоже должна ревновать! Она же, не  умели и не могла ревновать из-за своей… красоты. Зачем? Ведь её и так все любят!
 будущем каждого из них ждут неудачные браки, ошибочные связи, любимые дети и…непреходящие воспоминания по тем изумительным переживаниям, какие они испытали на "дикой" танцплощадке возле Лесной улицы.  Сила и красоте переживаний согревали их всю жизнь.
Но это всё в будущем, а сейчас… сейчас у Данилы Зуйкова самый разгар зарождения ПЕРВОЙ ЛЮБВИ!

 Он погрузился в прекрасный мир новых, доселе неведомых ему чувств. Их не выразить словами – они просто жили в нём и с каждым мгновением, с каждым взглядом Оксаны крепли и разрастались, и уже начинали переполнять его…