- Я точно вам говорю, я постарела всего за одну ночь! - вопила худощавая старушка с седыми, редкими, кучерявыми волосами. Когда она кричала, её крупные голубые глаза (которые были когда-то яркими, как летнее ясное небо, а сейчас заметно потускнели) немного вываливались из орбит, а тонкие, бледные губы, дрожа, сжимались.
- Марта Николаевна, можете ли вы мне сказать, какой сейчас год? - дружеским тоном спросил мужчина в белом халате, сидящий на стуле рядом.
- Конечно! Сейчас, как есть тысяча девятьсот тридцать седьмой год, семнадцатое августа. Какое вопиющее безобразие, неужели у вас нет календаря?
- Марта, на дворе двадцать второе февраля тысяча девятьсот девяносто второго года.
- Юноша, какая оплошность! Мне двадцать один год от роду! Сейчас, по вашим словам мне должно было быть... семьдесят шесть!? Абсурд!
- Вам ровно столько же, Марта Николаевна...
- Еще вчера я была моложе Вас, а сегодня Вы ко мне по имени-отчеству!
- Вы утверждаете...
- Да, я совершенно точно утверждаю! Я заснула вчера вечером, в своей квартире под номером тридцать пять, дома восемнадцать, по улице Новоселовой. Вернулась я поздно, после танцев на молкомбинате. Сняла свои новые туфельки, повесила на вешалку выходное платье в красный горошек, и распустила косу. Почему Вы так смотрите? Не верите? Спросите у Надьки, или Вари, они тоже там были. А с Мишкой мы весь вечер напролет танцевали... ла-лай-ла-лай-лай, - напела старушка, закрыв глаза, обнимая спину невидимому партнеру. - Кхм, кхм. Так вот! Я умыла лицо, и вот что я вам скажу - оно чистое-чистое было, не единой морщинки! И бедра широкие, и руки крепкие... А ладони главное - гладкие, нежные... Я знаете ли, всегда ухаживала за ручками... так вот. Я съела бутерброд с маслом, заперла дверь и легла спать. Спала, дорогуша, как убитая, но не пятьдесят же с лишним лет! Разбудил меня лучик солнца. Бледный такой... За лицо руками взялась - о господи, как они уродливы, посмотри! - она истерично подносила свои маленькие бледные сморщенные костяшки к самому носу доктора, который тактично отодвигался на стуле подальше. - Я так и подскочила от ужаса на кровати... А потом я не помню... Кажется, я была не в себе. Меня притащила сюда какая-то женщина, которая представилась моей дочкой. Дочкой! Да разве бы я не помнила свою дочку... Я молодая... Молодая, доктор! Мне двадцать один. Завтра с Машенькой, племянницей, кушать мороженое идем, и гулять по набережной... Сделайте что-нибудь, доктор! Я же вчера еще была молодой... Сделайте меня обратно красивой, доктор! Еще вчера...
- Марта Николаевна, успокойтесь... Боюсь, у вас случился большой провал в памяти... размером в пятьдесят пять лет.
- Ладони... Мои ладони. Что же с ними стало... Какую чепуху несете вы все... Вы сговорились... Вчера... Я еще была молодой. Зеркало... Можете дать мне зеркало??
Ночные дежурные психиатрического отделения поликлиники номер пять на рассвете заваривали баночки китайской лапши, разнося запахи дешевых куриных ароматизаторов по коридору.
- О, Слышал, Коль? Еще одна под утро разбушевалась.
- Ага. Побыстрей бы они там чесались, сейчас она остальных разбудит.
Крики прервались. Чье-то хрупкое тело свалилось на пол, издав глухой звук. Доктор, выражение лица которого так и не изменилось, равнодушно вытащил шприц из плечевой мышцы старушки и, стуча каблуками натертых туфлей, быстро удалился из палаты номер сорок семь.