…14-е февраля, День Влюбленных.
Степа сидела на подоконнике и задумчиво всматривалась через стекло в пасмурное небо. Снег опускался на промерзшую землю мягко, робко, неторопливо.
Приложила ладошку к холодному стеклу.
Каждый день похож на предыдущий настолько сильно, что поневоле теряешь ощущение времени, счет дням...
Ее водили к детскому психологу. Да-да, водили. После того, как все выяснилось.
Помог ли ей специалист? Трудно сказать… В окончательной утрате веры в людей – наверное, да.
Ну, что могла сказать ей красивая блондинка лет двадцати, до безобразия самоуверенная, но, к сожалению, не очень умная? «Полюби себя»?
Глупо. Заведомо невыполнимый совет. Этой психологине проблем Степы никогда не понять и уж, тем более, не решить.
Люди никогда не примут ее – в декабря она это, наконец, осознала. Окончательно и бесповоротно.
Она – одна. И всегда будет одной. Ничего не изменится. Никто не придет...
Чудес – не бывает.
- Степонька, - чья-то рука осторожно потрясла ее за плечо. Степа нехотя, уныло обернулась. Мама. Ну конечно же, - мама. Кому еще она могла бы понадобиться?
Мама стала в последнее время какой-то странной: необычайно тихой, неуверенной, ласковой... Лучше бы оставалась прежней - безразличной. Так проще.
- Пойдем... Я приготовила твою любимую картошку с селедкой, - наигранно-радостным тоном сообщила Виктория, с тревогой вгляделась в равнодушное лицо дочери. Степа ответила ей пустым, отсутствующим взглядом.
Невольно отметила – мамины волосы стали совсем седыми в последнее время. Отчего? Маме ведь всего тридцать пять...
Степа сделала над собой усилие – слабо улыбнулась, лениво слезла с подоконника, вяло потащилась на кухню... Передвигаться так тяжело, будто бы к ногам гири привязали.
Войдя в кухню, бессильно опустилась на стул. Мама тут же поставила перед ней тарелку.
Брат еще не вернулся со школы, отец, как всегда, был занят работой, а мама... Мама взяла неоплачиваемый отпуск после того, как Степа заболела.
Степа вяло ковырялась ложкой в тарелке, молча глядя на маму. Запомнить. Запомнить все. Каждую клеточку, каждую морщиночку ее обеспокоенного, печального лица... Сохранить в памяти. Все до мелочей.
- Спасибо большое, - услышала свой собственный спокойный, умиротворенный голос. – Спасибо, что приготовила... мое любимое, - потянулась к материнской руке, дотронулась до нее, легонько сжала. Теплая, тонкая, под кожей бьется пульс. Не забыть бы это ощущение...
Степа решительно отправила кусочек картофеля в рот, медленно, старательно переживала его... Запамятовать каждый, мельчайший оттенок вкуса.
Пожевав, с трудом проглотила. Вздохнув, набрала еще ложку.
"Поесть. Дождаться Лешки. Поговорить с ним" – прокручивала Степа в голове план на ближайшее время.
Мать, сложив руки на груди, печально, с робкой надеждой смотрела на нее. Степа старалась не замечать ее взгляда.
***
...27-е декабря, 10.07.
Виктория робко постучалась в комнату дочки, и, не услышав ответа, тихонько открыла дверь. Нерешительно, словно боясь чего-то, пересекла комнату, осторожно присела на краешек Степиной кровати. С тревогой заглянула в лицо дочери. Степа, как оказалось, уже не спала – лежала на спине с широко открытыми глазами, тупо уставившись в потолок. Виктория с беспокойством потрясла ее за плечо.
- Доченька… Милая моя… Тебе плохо, да, малыш? – она прикусила губу, почувствовала, как предательский комок подступает к горлу, а из глаз в любой момент могут покатиться слезы. Эти маленькие монстры, эти чертовы уроды… что они сделали с ее маленькой дочерью?
Виктория ощутила, как в душе рождается холодная, иступленная ярость. Она безжалостно убила бы обидчиков своего ребенка… не задумываясь, уничтожила бы их… если бы это хоть чем-то могло помочь ее девочке.
- Мама… - Степа медленно, и казалось, с трудом повернула к ней голову. Пристально взглянула матери в глаза. Ее собственные светло-карие очи светились каким-то нездоровым, лихорадочным, возбужденным блеском. – Скажи, мама… я давно… хотела спросить… да все как-то… не решалась, - она горько вздохнула, виновато улыбнулась. – Скажи, мама… каково это – иметь… ненормальную дочь? – голос Степы дрожал, говорила она тихо и неуверенно. Но ей хотелось знать. Если ей еще вообще чего-то хотелось.
Виктория вздрогнула. Неловко опустила глаза. Ненормальная… Она всегда гневно отметала это страшное, невыносимое, жестокое слово по отношению к своему ребенку… и даже сейчас, когда стало очевидным, что Степа – не такая, как все дети... даже сейчас упрямо не хотела признавать ее патологических особенностей.
Но как будто отрицание, неприятие могло хоть чем-то помочь... хоть что-то изменить...
Виктория неожиданно порывисто обняла безвольную, апатичную дочь.
- Тебе интересно, каково это – иметь ребенка? Это прекрасно, - отчаянно пробормотала, отвернулась от Степы, чтобы та не видела невольно выступивших на глаза слез, - что бы не случилось, для меня ты – самая лучшая девочка на свете. И самая любимая, незаменимая… Слышишь?.. Слышишь меня, Степа?.. – одинокая слезинка покатилась у нее по щеке.
Степа благодарно, обреченно посмотрела на мать, напряженно улыбнулась. По печальной, терпкой горечи в ее глазах Виктория отчетливо поняла, что Степа не поверила ни единому слову матери.
- Спасибо, мама… И прости меня за то, что я неспособна быть для тебя той дочерью, о которой ты мечтала.
***
Глупость человеческая безгранична. До чего же глупые поступки порой свойственно совершать людям.
А как же отличить глупую, напрасную, вредную деятельность человека от нужной, разумной, полезной? По конечному результату.
Когда-то (казалось, это было так давно…) Вика полагала, что если как можно меньше вмешиваться в личную жизнь дочери, не торопиться решать за нее все возникающие проблемы, то девочка обязательно вырастет самостоятельным и волевым человеком. К тому же, лишенная общения дома, Степа наверняка станет более разговорчивой и дружелюбной в школе… Многие подруги поддерживали Викину линию поведения, призывали Вику еще решительнее отучать Степу от общества матери. «Как она жить-то будет? – обычно с фальшивой взволнованностью вопрошали они. - Всю жизнь держась за мамину юбку? Если ты по-настоящему ее любишь, отпусти – она уже взрослая девочка». И Вика «отпускала»… Когда в выходные Степа осторожно, застенчиво предлагала ей погулять вдвоем, Вика отказывалась (тринадцатилетней девочке нужно гулять с подружками, а не с мамой!) . Когда Степа выражала желание что-нибудь посмотреть/почитать с мамой… и когда девочке хотелось просто поговорить, поделиться своими новостями или проблемами… Вика отторгала ее.
Глупость... Безразличие, равнодушие, холод еще ни одному человеку не помогли справиться со своими проблемами.
И теперь Степа страдает. Из-за нее, из-за Вики. Из-за ее эгоистичного желания снять с себя всякого рода ответственность.
"Никто никому ничего не должен" – отрицание долга родителям, поощрение отчужденных отношений с детьми... Чертовы психологи, жалкие, бездушные демагоги.
Вика проглядела беду, и сейчас бессильна что-либо изменить... и эта беспомощность угнетает, бьет по нервам и психике.
Советовалась с Кириллом. Не помогало. Он лишь что-то там упрямо твердил о "гормональной буре" и "трудном возрасте". Непонятно, жену утешал и успокаивал или себя? Да какая, в сущности, разница?
Все-равно, Вика – никудышная мать.
***
… В ночь на первое февраля Степе приснился странный сон. Как будто бы она…очнулась в другом мире.
Мир этот очень похож на тот, который она знала раньше. Те же бетонные дома, людные улицы, асфальтированные дороги, разноцветные машины, но… Какое-то неуловимое отличие все же существует.
В этой реальности у Степы – друзья, и общение с людьми не вызывает трудностей и неприятных ощущений – легко и приятно.
... Ее лучшая подруга – она. Девочка с длинными прямыми черными волосами и прищуренными, немного насмешливыми зелеными глазами, скромно, аккуратно одетая... Они встретились с ней возле школы. Света Марьянова из альтернативной действительности. Степа молча сжимает ее тонкую руку в своей.
- Можно, я навсегда останусь с тобой?
Света изумленно смотрит на нее, неловко, виновато улыбается.
- Степа, но ведь... – взволнованным, извиняющимся тоном.
- Я знаю, - спокойно, задумчиво произносит Степа. Первый пожелтевший листочек отрывается от старенькой ивы и медленно планирует вниз – на асфальтовую дорожку. – Знаю – тебя не существует в том, реальном мире. Но ты живешь здесь, в моей голове. И я хочу тихо, мирно, счастливо жить тут с тобой вдвоем.
Света неожиданно задыхается от слез горькой обиды и тяжелой вины:
- Я существую... Слышишь? Я – существую! Прости... прошу, прости меня за все...
- Мне так хорошо, спокойно тут, - словно бы не слыша ее слов, горячо шепчет Степа. Широко раскрытые глаза человека, обезумевшего от боли.
***
… Степа, вздрогнув, очнулась ото сна, приподнялась на кровати – полчетвертого ночи… Небо ясное – луна и звезды глядят на нее из окна.
Снова легла, перевернулась на другой бок. На душе – непривычное, расслабленное, теплое, облегченное спокойствие.
Почти полтора месяца она не знала покоя – мучилась тем, как жить дальше. Снова в школу – непосильно. Невыносимо больше выдерживать издевательств, насмешек, унижений, презрения… А дома… дома всю жизнь не просидеть. Все равно рано или поздно придется выйти в жестокий, непредсказуемый, несправедливый мир… и бороться за свое место под солнцем.
Да только нет сил уже бороться… Слишком уж она слаба. Раньше таких уничтожали сразу после рождения – и правильно, гуманно поступали.
А теперь вот это - внезапно возникшее спокойствие. Абсолютное, непоколебимое, уверенное.
Неопределенность, ситуация тяжелого выбора неприятнее всего. А как только принял решение – сразу же легче, яснее на душе становится.
В ту ночь Степа приняла решение. Теперь она знала, что ей делать, как поступать в дальнейшем.
***
… 14-е февраля, День Влюбленных.
Степа тихонько, осторожно села на диван рядом с Лешкой. Мальчик, не отрываясь, смотрел в телевизор – там показывали забавный мультик про какого-то суетливого зеленого человечка.
- Леш… - Степа мягко положила руку на худенькое плечико брата. – Леш, послушай… я много времени у тебя не отниму, - прошептала робко.
Мальчик неохотно оторвал взгляд от телевизора, удивленно глянул на сестру.
- Ну чего тебе, Степ?.. – в глазах недоверие.
- Знаешь, я… - горько вздохнула, рассеянно, слабо улыбнулась, виновато отвела глаза. – Знаешь, я была для тебя плохой сестрой.
Третьеклассник иронически заулыбался, махнул рукой.
- Да ничего... Все сестры противные, - шутливо изрек.
- Прости меня, - просто, серьезно сказала Степа, приобняла мальчишку за плечи, прижала к себе. – Прости за все...
- Эй, ну ты чего? – испуганно прошептал Лешка, попытался вывернуться из объятии сестры, но у него ничего не вышло. С беспокойством посмотрел на девочку, и замер в изумлении – по щекам Степы текли слезы. До этого дня мальчик ни разу в жизни не видел Степу плачущей.
- Заботься о маме и папе... Не огорчай их... Люби... Я знаю – сможешь. Ты совсем не такой, как я. Ты – сильный, и у тебя все получится, - Степа ласково, ободряюще улыбнулась брату. Слезинка соскользнула с ее подбородка и покатилась по веснушчатой щечке пораженного, шокированного школьника. Нежно, с любовью растрепала Лешкину шевелюру, наклонилась к нему, легко приложилась губами к пухлой щеке. – А сейчас... мне пора идти.
Разжала обьятья, решительно встала с дивана.
- Будь счастлив, прошу тебя... – развернулась, медленно побрела к двери.
- Не уходи, - жалобно попросил Алешка. – Не уходи! – закричал громко, отчаянно, слезы, уже собственные, заструились по лицу. Ему внезапно стало очень страшно. Он все еще не мог поверить, не мог сдвинуться с места...
Что-то должно произойти... Леша еще не понял, что именно, но знал – что-то очень печальное.
- Куда ты, Степа? – донесся до него из коридора взволнованный мамин голос.
- Пойду прогуляюсь, мам. Скоро вернусь, - голос сестры звучал спокойно, радостно и беззаботно.
- Понятно... Ну, погуляй. К твоему приходу блинчики со сгущенкой доделаю, - торопливые, нервные шажки по коридору, быстрый хлопок входной двери...
- Сынок, ты занимаешься? – заглянула мама в гостинную. Увидев работающий телевизор, укоризненно покачала головой. – Я тебе еще полчаса назад говорила – выключи мультик и садись за уроки!
Обходя диван, чтобы посмотреть маленькому лентяю и бездельнику в глаза, добродушно ворчала:
- Эх, ты... Заниматься больше надо, совсем уж учебу забросил – четверки появились... Нельзя так, понимаешь, нель... – слова неожиданно застряли у Вики в горле, тут же вылетели из головы, она испуганно обмерла – сын сидел на диване, и, спрятав в ладони лицо, горько, безнадежно плакал.
***
... Около 16.30 Степа подошла к самому высокому зданию в районе – 30-этажному небоскребу. Его заложили недавно – в 2002-м, и жильцы были весьма обеспеченными людьми. На первом этаже высотки функционировал новенький маленький круглосуточный супермаркет со странным названием – "Хомяк".
Степа решительно прошла мимо магазина, остановилась у подъезда высотного дома. На железной двери – код. Ну, разумеется, куда же без него?
Сапожки оставляли на белой снежной пустыне дорожку следов, снег падал сверху, облепляя шапку... Теперь остается самая малость – дождаться, пока кто-нибудь из жильцов выйдет из новомодного дома.
Ждать пришлось недолго – буквально через пять минут деловой мужчина лет сорока выскочил из подъезда и любезно придержал дверь маленькой, худенькой, продрогшей на морозе девочке.
Консьержка – пожилая, сухонькая женщина с любовным романом в руках, равнодушно, без интереса глянула на Степу, но все-таки сочла нужным лениво спросить:
- Девочка, ты куда?
- К другу, - бодро соврала Степа. – В триста пятую, - стоя у подъезда, она успела изучить номера квартир жильцов. Интуитивно чувствовала, что понадобится.
- Иди, - буркнула консьержка, и снова с радостью погрузилась в свою книгу.
Степа уверенно побрела к лифту. Не подниматься же на тридцатый этаж пешком!
Лифт быстро, буквально за пару секунд, доставил ее к месту назначения. Девочка вышла, с беспокойством осмотрелась.
Три двери. На всех – шикарная, богатая обшивка, под дверями – симпатичные, чистые, и с виду мягкие коврики для ног.
Не то. Это не то, что Степа искала.
Девочка двинулась к ступенькам. Ноги плохо подчинялись хозяйке, Степе приходилось делать над собой колоссальные усилия, чтобы не ринуться трусливо к лифту, не убежать домой... Напряжение и страх внутри с каждой секундой росли, сердце быстро, тревожно колотилось в груди.
Облегченно вздохнула – увидела цель. Вот она – дверь, ведущая наверх, на крышу дома.
Медленно поднялась. Каждая ступенька – словно год жизни. Первый, второй, третий...
Наконец, преодолела последнюю, нервно дернула на себя дверь - какое счастье, не заперта! Решительно ступила на крышу. На крыше – холодно, заунывно воющий ветер нещадно треплет волосы, гоняет по воздуху снежинки.
Красиво. Чистое небо, диск заходящего слабого солнца впереди...
Необычно. Люди внизу – маленькие, смешные, непривычные... Их "серьезные" заботы столь незначимы – тут, наверху... Отчетливо видно крыши ближайших домов, небольшой парк, торговый центр, замерзшее озеро за ним.
Ветер безжалостно унес шапку, но Степа не обратила на это ни малейшего внимания. Не спеша, подошла к краю, вцепилась руками в холодный поручень.
Один шаг. Всего один шаг до Вечности. Одно движение – и она разгадает извечную загадку человечества – есть ли ТАМ что-нибудь...
Ни думать. Ни думать ни о чем. Просто... действовать.
Но отчего... отчего так сложно заставить себя?
Ведь знает же, что незачем жить, что ничего, кроме одиночества и боли в будущем не ждет... и все равно... проклятый, проклятый инстинкт самосохранения.
Этот мир – не для нее, и эту реальность она больше выносить не в силах. Ни в чем нет смысла, все-равно все рано или поздно вернется на круги своя...
Унижения, непонимание, равнодушие – вот все, что она ожидает ее от людей. И выхода нет...
Она специально выбрала для себя такой метод самоубийства. Крови и боли она боялась.
Боли она ощутить не успеет – разобьется мгновенно, с другой же стороны, в последние секунды своей жизни она почувствует сладость отрезвляющего холодного воздуха, бьющего в лицо, счастье полета, невесомости и легкости своего тела... Романтично. Улетит легко, как птица. Тело – вниз, душа – наверх.
Степа вздохнула поглубже, глаза налились непоколебимой решимостью. Пора. Уже пора.
- Красиво, правда? – неожиданно донесся до нее чистый, спокойный голос. Степа испуганно вздрогнула всем телом, и в первую секунду даже испытала инстинктивное облегчение – на крыше еще один человек, и он, конечно же, не позволит ей прыгнуть...
Недоверчиво, со страхом повернулась к неизвестно откуда взявшемуся человеку. Им оказался парень лет двадцати с небольшим, очень худой, с яркими, блестящими голубыми глазами и бледностью на заросших щетиной щеках, длинными (почти до плеч) прямыми русыми волосами, одетый совершенно не по морозной погоде – в легкую зеленую курточку и тонкие джинсы. Он задумчиво, печально глядел вперед – на оранжевый диск солнца, и улыбался.
Степа неловко отвела от него взгляд, чуть покраснела от привычного смущения, сжалась – становилось холодно. Ну, вот, сейчас он, как взрослый и ответственный молодой человек точно начнет расспрашивать ее, что она делает одна в таком месте, да еще и в такое время... И ей придется лгать, выкручиваться, отмалчиваться, оправдываться...
Как же надоело... И... кстати, зачем он сам сюда пришел? Неужто просто панорамой полюбоваться?
Надо же, как тихо подкрался... Степа его шагов не слышала, а у нее слух чуткий.
Русые волосы развевались на ветру, снежинки падали на непокрытую голову... Красивый, романтичный, печальный... "Пожалуй, точно бы влюбилась в него, познакомься мы при других обстоятельствах" – с тоской и сожалением отметила про себя Степа.
- Будем грустно, если растение завянет, так и не начав цвести... Не так ли, Степа? – неожиданно задумчиво, буднично подал голос красавчик. Степа снова вздрогнула, испуганно отпрянула от него, глаза широко раскрылись от изумления, рука невольно сжалась в кулак... Когда-то она уже, без сомнения, слышала похожую фразу. И имя... откуда незнакомцу знать, как ее зовут?
- Откуда ты знаешь мое имя? – дрожащим голосом выдохнула, от волнения сразу же перейдя со взрослым на "ты". Напряженно, с тревогой глянула на собеседника, на мгновение даже забыв о своем намерении покончить с собой.
Тот рассеянно, печально улыбнулся, как-то неуверенно, растерянно пожал плечами.
- А я теперь все-все знаю, - ни намека на гордость в голосе, лишь только бесконечная боль и горестная безнадега.
- Вот как... – смущенно прошептала Степа. Видать, несчастный парень - сумасшедший. Это логично объясняет, отчего он путешествует в одиночестве по крышам домов, однако не дает исчерпывающего ответа на любопытный вопрос – откуда чудак узнал, как ее зовут. Ну да ладно, теперь-то какая разница? – Я пойду... – буркнула, начала было решительно разворачиваться...
- Не уходи... – юноша внезапно взял ее за плечи – его руки оказались неожиданно теплыми, легкими и приятными, это ощущалось даже сквозь куртку. Степа обмерла, пораженно уставясь на него, не в силах быстро переварить увиденное – из левого глаза парня медленно вытекла одна-единственная слезинка. Степа с удивлением отметила, что привычных стеснения, дискомфорта, страха – уже не ощущает. – Не уходи.
- Кто ты? – спросила Степа внезапно охрипшим голосом. Тихонько всхлипнула, съежилась. – Откуда знаешь меня?
Юноша горестно, скорбно покачал головой, не сводя невозмутимых, умиротворенных глаз с девочки.
- Я давно наблюдаю за тобой. Вижу всю твою боль.
Степе перехватило дыхание от осознания простого, но невероятного, невозможного факта, сердце застучало быстрее, тревожнее, ладони, несмотря на мороз, вспотели, по спине побежали муражки... Вспомнила все. Все, до последней мелочи. Все, что она так упрямо старалась забыть, вытеснить из сознания...
Веселые, задорные детские крики на площадке – "Мы со Степой не дружим", "Степа – дура"...
Двух шушукающихся и показывающих на нее пальцем пятилетних девочек...
Первоклашку Женю Полянчук, любящую при случае двинуть Степу локтем в бок...
Трех мальчиков класса с пятого, громко, бесстыдно кричащих ей вслед: "Уродка"...
И, наконец, Плетневу и Марьянову.
Степа с трудом проглотила комок в горле, закусила губу, чтобы не разрыдаться. Опустила голову.
- Ты считаешь, что для меня все еще есть смысл жить? – сама удивилась безжизненности и пустоте своего голоса. – Я всегда буду для людей чужой. А я... не хочу больше быть одной.
- Ты не одна, - мягко, убежденно возразил парень, молча прижал ее к своему мягкому теплому телу. – Забыла?
Перед глазами – счастливо улыбающаяся мама. "Степа, я приготовила твою любимую картошку с грибами".
Братишка суетится, раскладывает на столике простенькую настольную игру. "Степ, поиграем? Ну пожалуйста!"
Папа ласково обнимает ее за плечи, гордо вскидывает подбородок. "Надо же, совсем взрослой стала дочка".
Ободряюще смотрит Маша Дудник. "Играть на компьютере будешь, и кушать я тебе оставлю…"
Беленькая, очаровательная девочка, словно лучик света в конце темного тоннеля, подарившая робкую надежду, тихое счастье – "Давай дружить! Меня зовут Надя."
Влюбленная пара – Паша Чаевский и его девушка – улыбаясь, машут ей. Красивые, молодые, добрые, отзывчивые...
Мягкие руки и пристальный, сочувствующий взгляд Насти Ветковской.
И... темноволосая Света Марьянова. В зеленых глазах – слезы и живая боль."Прости... прошу, прости меня за все".
Все они... все они по-своему любят ее. Все эти люди ощутят боль от ее ухода. Поэтому она не имеет права даже думать о...
... Степа бессильно и без всякого стеснения опустила голову на плечо незнакомцу. Беззвучно, отчаянно заплакала. Руками невольно, инстинктивно обхватила его тонкий торс.
Он поднял ее на руки. Легко, без усилий. Осторожно, по-отечески провел ладонью по растрепавшимся темно-русым волосам девочки. Молча, ни слова не говоря и не спеша, понес ее к ступеням – на выход. Степа бесстыдно-крепко прижималась к нему, боясь отпустить хоть на секунду – от молодого человека исходили волны тепла и уверенности, оптимизма и веры, надежды и доброты, спокойствия и упорядоченности. С каждым мгновением, проведенным в его теплых бледных руках Степе становилось легче, светлее на душе. И... впервые в жизни она по-настоящему доверилась человеку, ощущала от его присутствия приятное спокойствие. Внутри медленно, но уверенно просыпалась энергия, желание жить.
Спустившись на лестничную площадку тридцатого этажа, он очень осторожно и аккуратно, даже трепетно поставил ее на ноги.
- Теперь ты знаешь, что делать?
Степа радостно, легко, расслабленно улыбнулась, вытерла слезы с лица.
- Да... Я все... все еще смогу изменить, - прошептала с неожиданной, непривычной силой и непоколебимой уверенностью. – Я не сдамся... не пойду на поводу у своей болезни, изо всех сил постараюсь быть нужной и полезной, и... однажды люди признают меня. Я хочу верить... – она задумчиво прищурилась, зачем-то взгляд поднялся к потолку. – Я...
Внезапно Степа почти физически ощутила:что-то изменилось. Лестничная клетка словно бы потемнела, потускнела, потеряла краски, внутри все сжалось от невыносимой, безнадежной печали, горькой боли, унылой, серой, беспросветной тоски...
Степа медленно обернулась, уже зная... уже зная, но отчаянно не желая верить в неизменное...
На лестничной площадке никого, кроме Степы, не было. Степа в ужасе, в обреченной надежде стала озираться по сторонам. "Где же... где же ты?" – билась в голове напряженная, болезненная, унылая мысль.
Его не было. Его нигде не было. Ни звука удаляющихся по лестнице мягких шагов, ни тяжелого скрипа кабины лифта.
Не было. И быть не могло.
Секунд десять Степа, замерев, стояла, как вкопанная, тупо уставясь в стену напротив. Затем бессильно прислонилась к холодной стене, медленно съехала на корточки...
- Умоляю... скажи хоть свое имя, - прошептала неслышно, почти беззвучно, не надеясь услышать ответ. – Скажи, как тебя звали... – горячо, иступленно.
Неожиданно на лестничной клетке поднялся нечеткий шорох, неясный шелест, легкий, ласковый, теплый ветерок. Степа напряглась, сосредоточилась, внимательно прислушалась, и ей все же удалось с трудом различить одно-единственное слово.
- Андрей, - пораженно, медленно повторила вполголоса, словно бы стараясь распробовать это слово на вкус.
Теплые слезы струились по лицу. Степа только сейчас с холодной, отрезвляющей ясностью осознала, отчего она так быстро доверилась взрослому незнакомцу, перестала стесняться его, породнилась с ним.
Голубые глаза – словно бы отражение. Та же боль одиночества, та же невыносимая печаль разбитых надежд, та же горечь разочарований, та же тоска непонимания, то же отчаянное уныние и бессмысленность, ненужность существования, та же решимость... Решимость прекратить все.
И все же, их судьбы коренным образом различаются.
К Андрею никто так и не пришел...
Степа обхватила руками колени и затряслась от беззвучных рыданий.
***
... Открыла дверь своим ключом, предчувствуя – сейчас ей будет нагоняй от мамы за то, что так долго гуляла. Внутри ощущался какой-то неведомый доселе радостный подъем, прилив душевных сил – щеки раскраснелись, глаза блестели, рассеянная улыбка застыла на губах.
Какой же тернистый путь ей пришлось преодолеть, чтобы прийти к своим ответам, таким простым, четким и понятным... И кто знает, сколько ей еще осталось пройти до конца?..
Не успела войти, снять жаркую куртку, вздохнуть устало и облегченно, как чьи-то маленькие руки молча обвили ее.
- Лешка? – удивилась, вытаращила глаза. - Лешка, ты что... дай хотя бы раздеться, - смеясь, мягко отстранила лезущего обниматься мальчишку.
В коридор выглянула мама, неожиданно тоже бросилась к Степе. С явным облегчением улыбаясь, судорожно прижала девочку к себе, погладила ее по голове, упрямо пряча распухшие от слез глаза.
- Вы что все, с ума посходили? – смущенно пробормотала Степа, осторожно выпутываясь из материнских объятий.
- Это твой брат на меня страху нагнал, дескать, ты из дома собираешься сбежать, - легко рассмеялась мама.
- Дурак ты, Лешка, - беззлобно, почти ласково бросила Степа блаженно, расслабленно улыбающемуся третьекласснику. Из кухни явственно доносился аппетитный запах блинчиков.
- Ну ладно, сейчас будем кушать, - отлепившись, наконец, от Степы, радостно пробормотала мама, украдкой смахнув слезу. Степа обалдело замерла, не отрывая глаз от дверного проема.
- Папа?! Папа, ты уже пришел с работы?! – воскликнула пораженно.
Отец беззаботно махнул рукой.
- А, решил сегодня пораньше домой придти, с семьей время провести... – улыбаясь, подошел к Лешке, ласково растрепал его волосы, нежно, с любовью приобнял за плечи жену...
Степа молча, тепло смотрела на них. Чудесная, дружная, счастливая семья. В груди болезненно кольнуло – а что было бы, если?.. Не успела закончить мысль – богатое воображение уже беспощадно рисует тусклыми, серыми красками картину: зареванный, хлюпающий носом Лешка, апатичная, бледная мама, нервно курящий папа...
Семья, один из членов которой убил себя, не будет счастливой. Никогда.
"Моего ухода, наверное, даже никто и не заметит" – таким самообманом успокаивают себя эгоистичные юнцы.
Непростительно. Просто непростительно.
И ведь еще утром Степа всерьез собиралась... Глупо. До чего же глупо и инфантильно – пытаться трусливо сбежать от своих проблем.
Но отныне...
Она не сдастся. Она будет пробовать еще раз и еще раз до тех пор, пока не получится. И неважно, что ей придется постоянно бежать, только лишь для того, чтобы оставаться на том самом месте.
И однажды... возможно, через год, а может быть, через десять или двадцать... но она, несомненно, добьется своего. Ради себя... ради родных... ради Андрея. Ведь она рано или поздно вновь увидится с ним, снова посмотрит в его бездонные печальные глаза.
Люди признают ее, а вечный страх отступит. Она сделает все возможное, и когда-нибудь обязательно...
Надо только упрямо верить, неустанно ждать... и изо всех сил стараться. В конце концов, мир таков, каким мы видим его, а значит, мы хоть и в небольшой мере, но все же, можем менять свою судьбу.
Август 2011-октябрь 2012