ТЕЗИС ДЛЯ ДИСПУТА
О Христе популярное богословие говорит, что он якобы принес себя в жертву за всех нас, за все человечество; или, что Христос Иисус столь беззаветно был предан Богу, что когда Бог так возлюбил мир, что решил принести Христа в жертву ради мира, то Иисус Назорей с готовностью согласился, и т.п.
Нетрудно заметить, что в описании выше цитированных богословов террорист-бомбист, жертвующий жизнью, взрывающий себя, чтобы манифестировать этим свою предельную озабоченность судьбами мира или свою преданность Богу, имеет ту же ментальность, что и Христос Иисус.
Так что же, между террористом шахидом и Христом нет никакой разницы?
В глазах иудейских властей Иисус, несомненно, был террористом: он хотел взорвать храм. Этот теракт был успешно предотвращен первосвященником Каиафой и преступник был наказан с помощью римского прокуратора Пилата.
«Террорист» из Галилеи намеревался разрушить храм ради блага еврейского народа и, будучи мучим и казнен, мог думать о себе как о жертве, принесенной за народ. Так думал первосвященник, который решил принести в жертву Галилеянина, говоря: пусть лучше один человек умрет, чем весь народ погибнет. Разница лишь в том, что террорист ради народа хотел разрушить храм, а первосвященник, также ради народа, хотел сохранить храм. В концепции жертвы они сошлись.
Отсюда видно, что богословы, интерпретирующие жертву Христа как жертву за народ, или за человечество, фактически стоят на позиции первосвященника Каиафы и оглашают его понимание жертвоприношения Христа.
Феноменально такое политическое жертвоприношение имело место. Но за этой видимостью прячется совсем другая реальность и другая Жертва, лежащая в основании христианской веры. Чтобы приблизиться к пониманию этой Жертвы нужно отвлечься от интерпретаций Каиафы, и обратиться к ментальности самого Иисуса из Назарета.
Ясно, во-первых, что слова Христа Иисуса о разрушении храмы были не декларацией о намерении, а пророчеством, поэтому обвинение в терроризме было облыжным. Если бы Иисус был признан, хотя бы как пророк, отношение к его словам могло быть иным.
Второе, и главное – его жертва имела совсем иную нравственную физиономию, нежели политическая жертва за народ, подобная тому самопожертвованию, которым отличались русские народовольцы.
В противность Каиафе и помянутым богословам, Иисус не болел душой за народ: он болел за конкретных людей, братьев своих, друзей и ближних. Он никогда не говорил, будто нет большей жертвы, чем жертва за народ; нет, он говорил, что нет большей жертвы, нежели, если кто отдаст душу свою за друга своего.
Согласимся, что это иная мораль, нежели мораль политической ответственности власть имущих за народ. Видевшие Его свидетельствуют, что Иисус говорил «как власть имеющий», и мы понимаем, что он говорил как судья, выносящий вердикты, но Его суд был о другом законе, нежели тот, которым руководились политические власти. Потому Сам свидетельствовал о себе в суде Пилата, что его власть – не от мира сего, то есть не секулярная, а сакральная.
Жертва за друга это жертва любви. Значит закон, о котором суд Христа, есть закон Любви, и власть сего суда тогда лишь действенна, когда в душах жива любовь, и только в том случае сакральна, если Бог есть Любовь.
Апостолы и Евангелисты свидетельствуют нам, что Иисус из Назарета не ограничился только декларацией о величии жертвы любви, но что сам принес эту жертву любви ради друга своего Иуды из Кариоты.
Он ведь мог уйти, будучи предупрежден, избежать поимки, но оставался до конца, до последней минуты давая Иуде возможность остановиться, обратиться и не совершить предательства. Увидев стражу первосвященника, Иисус с учениками могли бы отбиться мечами, однако Он остановил Петра и иже с ним, чтобы Иуда не укрылся бы от последнего выбора за суматохой схватки. Иисус дал возможность Иуде пройти весь путь искушения, чтобы не отнять у него возможности обратиться хотя бы на самом последнем шаге.
Это могла сделать только Любовь. Иисус ведь понимал, что если он останется в Гефсимании, то попадет в жернова иудео-римской политической мельницы, по совершенно беспочвенному обвинению, и станет, фактически, нелепой случайной жертвой. Случайность этой жертвы подчеркнута обращением Пилата к толпе как игральной машине с вопросом, кого из трех преступников отпустить.
Разумеется, сознание Иисуса возмущалось нелепостью и бессмысленностью такой гибели. Поэтому он просил Отца, чтобы нес чашу сию мимо него. Также он пытался оправдаться в суде Пилата, что ему практически удалось, и только фанатизм толпы и политические расчеты Каиафы помешали ему избежать казни.
Казнь, однако, была весьма вероятна, и он пошел на возможную казнь ради спасения души друга своего Иуды.
Этим он дал земной образ Любви Отца, который велел Иисусу идти на смерть, потому что хотел, чтобы в этой земной смерти Сын Его Иисус родился бы на Небесах и занял престол царя Небесного.
Такова была Любовь Отца к Сыну, которую Иисус не мог понять вполне, но доверяя Отцу, он укрепился в своем решении не отнимать у друга своего, Иуды ни малейшей возможности спастись от вечной погибели.
Аминь.
ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ ТЕЗИСОВ СМОТРИ В "ТЕЗИСЫ ДЛЯ ДИСПУТОВ"