НИКАНОР ШУЛЬГИН И КАЗАНСКОЕ ГОСУДАРСТВО 400 ЛЕТ НАЗАД
ГЛАВА 4
ПРИСЯГА КАЗАНЦЕВ ЛЖЕДМИТРИЮ II И СМЕРТЬ БОГДАНА БЕЛЬСКОГО
«В граде же Казани услыхали, что литовские люди в Москву вошли, и не захотели быть под Литвою и начали крест целовать тому убиенному Калужскому Вору, а того не ведали, что он убит. Воевода же Богдан Яковлевич Вольский начал им говорить и укреплять их чтобы Вору креста не целовать, а целовать крест тому, кто будет государь на Московском государстве. Дьяк же Никанор Шульгин, умыслив с теми ворами, повелел Богдана убить. Они же Богдана, схватив, возвели на башню и скинули с башни и убили. На третий же день пришел из Калуги Алешка Тузаков с вестью и сказал, что Вор убит, а ото всей земли прислали, чтоб быть в соединении и стоять всем за Московское государство. Те же казанские люди убийцы раскаялись, что они целовали крест Вору и неповинно убили окольничего». [7]
Так повествует о событиях в Казани 9 января 1611 года «Новый летописец» – официальная романовская хроника 1-й половины XVII века. Можно было бы не приводить этот отрывок целиком, если бы он не утвердился в качестве самого тиражируемого рассказа про Казань периода междуцарствия. Николай Павлович Загоскин выжимал из него броские выводы для «Казанского края в Смутное время» [5, с. 485], приняли его на веру Игорь Петрович Ермолаев [4, с. 90-91] и покойный Евгений Васильевич Липаков [6, с. 63]. Единственное, в чём расходятся эти авторы, так в это в оценках событий. Если основным критерием считать легитимность власти, то «воровством» является присяга казанцев самозванцу, а с точки зрения патриотизма зло – это поддержка марионеточного пропольского правительства в Москве. На противопоставлении двух этих позиций можно было бы построить целый памфлет, полный самых высоких риторических оборотов, если бы не одно «но». Другие источники опровергают изложение «Нового летописца», и на месте яркого и понятного нарратива (так, мол, было и так), как обычно, вылезает множество тёмных мест.
После свержения царя Василия Шуйского 19 июля 1610 года казанцы остались без царя, за которого воевали несколько лет. Целовать крест королевичу Владиславу они тоже наотрез отказались. На этом фоне продолжалась война со сторонниками Лжедмитрия II и положение Казани было незавидным. Исследователь Любовь Андреевна Дубровина предполагала, что на присягу Казани царю Дмитрию повлиял именно военно-политический расчёт, поскольку существовала прямая угроза Казани от его многочисленных подданных на Горной стороне и в Вятской земле [3, с. 60-61]. Присягая самозванцу, казанское правительство отводило от себя эту угрозу. То что в день присяги «Калужский вор» был почти месяц как мёртв уже не играло никакой роли.
Не соответствует действительности отнесение гибели Бельского к истории с присягой самозванцу. Живой и здоровый Богдан Яковлевич присягнул Дмитрию Ивановичу и его имя есть на крестоцеловальной записи. Рядом всё те же имена первого воеводы Морозова, дьяков Шульгина и Дичкова. [1, с. 292] Угроза, исходившая с Горной стороны и с Высокой горы, была сильнее личных амбиций членов казанского правительства.
Аутентичный казанский рассказ о событиях начала 1611 года сохранился в отписке вятской администрации в Пермь. Вятчане присягнули Лжедмитрию II вслед за казанцами и к тому же призывали пермичей. В своем послании в Вятку Морозов, Бельский, Шульгин и Дичков рассказывали, как 7 января к ним прибыл дьяк Афанасий Евдокимов (он служил в Казани до 1606 года), и поведал им и митрополиту Ефрему о делах, творящихся в Москве. Евдокимов говорил о давлении на патриарха Гермогена и его отказе благословить людей на крестоцелование Владиславу, об оккупации Москвы «литовскими людьми» и установленном ими режиме, о неясной ситуации со смоленским посольством, которое отправилось для приглашения Владислава на престол. Сразу же после рассказа о Евдокимове казанские воеводы и дьяки призывают вятчан целовать крест Дмитрию Ивановичу и «стати бы, господа, нам православным крестьяном за истинную православную Христову веру всем единодушно, чтоб нам православным крестьяном не отдатись от православныя крестьянския веры в злую и в проклятую Латынскую веру». [1, с. 292] Вероятно информация, полученная от Евдокимова, повлияла на окончательное решение Казани в пользу Лжедмитрия II или же рассказом о плачевных московских делах казанцы мотивировали вятчан последовать своему примеру. Но факт остается фактом – Казань стояла самых у истоков тех настроений, которые вызвали к жизни движения Ляпунова и Минина.
Текст присяги Лжедмитрию II, составленный казанской администрацией для Вятской земли, сохранился в том же документе. [1, с. 293] Он включает в себя много интересных нюансов, которые проливают свет на самовосприятие руководителей Царства Казанского в период «междуцарствия».
Во-первых, это отказ следовать решениям, которые принимаются в Москве, поскольку та находится в руках врагов веры: «и от Литовских людей нам никаких указов не слушать, и с ними не ссылаться, и против них стояти и битись до смерти».
Во-вторых, утверждение необходимости гражданского мира: «и промеж себя нам бояром, и дияком, и головам, и дворяном, и детем боярьским, и сотником, и стрельцом, и посадским всяким людем друг друга не убивати и не грабити и лиха друг другу не хотети». Для страны всё еще разделённой между двумя враждующими партиями это было жизненно необходимо.
В-третьих, утверждение казанской администрации как единственной законной власти на территории свободной от интервентов: «А слушати нам во всем бояр и воевод Василия Петровича Морозова, Богдана Яковлевича Белского, да дияков Никонора Шулгина да Степана Дичкова» с формальной оговоркой «до Государева указу».
В-четвертых, антиказацкая позиция: «А казаков нам Волских, и Донских, и Терских, и Яицких, и Астроханских стрельцов, в город многих людей не пущати и указов их не слушати, а пущати казаков в город, для торговли, не помногу, десятка по два или по три, и долго им в городе не жити». Хотя казаки традиционно составляли опору того царя, которому теперь присягнула Казань, бывшие сторонники Шуйского не думали сдавать своих позиций. Если выразиться предельно вольно, то гражданская война 1606-1610 годов разорвала Россию на «буржуазный» посадский Север и «анархический» казачий Юг, и Казань была и продолжала оставаться неотъемлемой частью Севера.
В сумме всё это звучит как констатация факта: Царство Московское захвачено врагом, но свободным и чистым оплотом истинной веры осталось Царство Казанское. Его правители и являются хранителями законности, до тех пор, пока не прояснится обстановка. Когда в Казани стало известно о смерти Лжедмитрия II, эта мысль должна была только укрепиться. И эту мысль коллективно выразили все представители военной и гражданской администрации Казани от лица «всей земли Казанского государства».
Таким образом, ломается сразу несколько историографических клише. Не было конфликта Бельского и Шульгина по поводу присяги Дмитрию Ивановичу. Появление «Казанского государства» как субъекта политической борьбы нельзя приписывать «авантюризму» Шульгина. То, что Казанское государство времён Смуты и имя Никанора Шульгина оказались тесно связаны между собой, объясняется тем, что казанский дьяк радикальнее и последовательнее выражал идеи, под которыми подписались все члены казанского правительства. Сочувствие авторов «Нового летописца» Бельскому и изображение Шульгина как главного злодея и сторонника самозванца, объясняется тем что Богдан Яковлевич был другом Романовых, а для Никанора Михайловича заказчики и создатели этого источника вообще не пожалели чёрных красок.
В конце концов, авторы «Нового летописца» просто не знали всех подробностей о политической борьбе в Казани, поэтому ошиблись и в датировке и в причинах гибели её меньшего воеводы. Тем не менее, Бельский действительно был сброшен с раската и, по-видимому, окончил свою бурную жизнь там, где сейчас располагается главный вход в Казанский Кремль.
Что же привело любимца Ивана Грозного на Спасскую башню? Доподлинно это неизвестно. Консенсус мнений различных исследователей соглашается с тем, что причиной послужил конфликт с Шульгиным – таким же худородным, и таким же амбициозным деятелем. Дубровина относила гибель Бельского к 1612 году, когда в Казань из Нижнего Новгорода прибыл Иван Биркин, а в качестве причины указывала сопротивление Бельского отложению Казани от России [3, с. 60]. Авторы самой обстоятельной публикации о казанских событиях 1611-1613 годов, историки Корецкий, Лукичёв и Станиславский на основе данных одного рукописного сборника установили точную дату гибели Бельского: четверг 7 марта 1611 года. [2, с. 242] Сопоставляя эту дату с другими фактами, они выдвинули гипотезу, что причиной конфликта Бельского и Шульгина было отношение к Первому земскому ополчению, которое тогда собирал Прокопий Ляпунов. «Из-за отношения к земскому движению, скорее всего, и разгорелась в Казни внутренняя борьба в марте 1611 г., и, вероятно, в этой борьбе первоначально проиграла партия, выступавшая в поддержку ополчения, которую возглавлял Б.Я. Бельский». [2, с. 243] Гипотеза кажется правдоподобной, но прямых указаний на причину конфликта как не было, так и нет. Можно не сомневаться лишь в том, что устранение опытного царедворца существенно усиливало позиции дьяка. Возможно, когда-нибудь откроются новые источники, которые прольют свет на этот эпизод.
И всё-таки кажется чрезвычайно странным, что за все годы, которые Бельский провел в почетной ссылке на казанском воеводстве, он ни разу не выступил в своём амплуа мятежника. В будущем это дало ему посмертную репутацию «прямого» человека. На эту же посмертную репутацию, безусловно, работали его хорошие отношения с отцом будущего царя Михаила. И символично, что любимец Ивана Грозного окончил свои дни в городе, который его благодетель когда-то уничтожил до основания. Если выражаться языком поэтов, окольными путями Казань мстила за себя.
Источники и литература
1. Акты Археографической экспедиции, т. II. – СПб, 1836.
2. Документы о национально-освободительной борьбе в России 1612-1613 гг. / Публ. подгот. В.И. Корецкий, М.П. Лукичев, А.Л. Станиславский // Источниковедение отечественной истории: Сб. ст. М., 1989. С. 240-267.
3. Дубровина Л.А. Первая крестьянская война в Марийском крае // Из истории крестьянства Марийского края. Йошкар-Ола, 1980. С.3 – 65.
4. Ермолаев И.П. Среднее Поволжье во второй половине XVI — XVII вв. (Управление Казанским краем). – Казань, 1982.
5. Загоскин Н.П. Спутник по Казани. – Казань, 2005.
6. Липаков Е.В. Архипастыри казанские. 1555 – 2007. – Казань, 2007.
7. Новый летописец http://vostlit.narod.ru/Texts/rus13/Nov_letopisec/text3.htm