Из серии "Бабаёшкины секреты"
Нет-нет, так нельзя господа-хорошие! Нельзя! Это я вам говорю, ваша Баба-Яга. Ну, чего вы так на Баюна ополчились? Вон вчера под вечер Кики принародно его баюнщиком окрестила, сказала, как отрезала:
-Баюнщик он — боле никто! Баюнит, баюнит - зубы заговаривает, а в Лесе скоро уже ни кого не останется: кого в холодную упрятали, на кого такой страх навели, что он в открытую на соседний Лес поглядывает, а кто не просыхает от ведьминой воды, чтобы не видеть всего этого благоустройства!
Нет бы где втихую каркала, подруга моя злокадычная — как раньше, на кухне у себя, в крайнем случае во дворе. Так нет же, во всеуслышание, на площади, при народе лесном. Она глаголет, а вокруг поросль молодая подхватывает. Да зло так, недовольно... И Горыныч ей поддакивает, трубкой попыхивает.
Как же можно так на отца родного?! Разве не видно, что он нам последнюю рубаху готов отдать, последней собакой - поделиться? Ведь это для нас он летает, плавает, ныряет, на танке мчит, в сортире мочит: о нашей безопасности заботится. Чтобы враги из чужого Леса - ни-ни! Он лучше кому что подарит, но, чтобы без кровопролития - тихо, шито-крыто...
О здоровье нашем, однако, заботится: очередной указ о курении издал, чтобы дым табачный жить нам не мешал и дышать воздухом «свежим». Правда я в лёгком сомнении, господа однолесцы: что с курением-то бороться, когда уже пол Леса спилось? Ведьминой воды - хоть залейся, а с табаком борьбу объявили? Тут явный перекос получается. Я хоть женщина не курящая и то понимаю, что круто очень: нужно хоть одно место в Лесе оставить для энтого самого занятия курительного... Ох, глупая бабья башка! Так в месте этом речи крамольные будут вестись, заговорщики будут тусоваться...
Баюн это сразу понял, и потому решил, видно, что пора всех курильщиков к ногтю: либо гильотина, либо - другой Лес! Пусть там лёгкие себе и другим портят. Он же Дон Кихот истый! Какую силу нужно иметь, чтобы с мельницами ветряными бороться?! Не осуждать его нужно, а помочь: он же всем сердцем болеет за народец наш, за Лес наш горемычный... А мы его вот так зло, неприглядно.
Вот он налоги, штрафы поднимает, для чего думаете? Для того, чтобы нам, народу лесному, жилось лучше, да и спокойнее, чтобы в Лесе было. Пару дней назад Волченя, нахлебавшись ведьминой воды, носился по Лесу «со скоростью звука». Посшибал кой-кого из мелюзги. Еле-еле Шакалы поймали. Теперь в холодной сидит. Не воет — скулит, как побитая собака. Говорят, что и вправду били. Так за дело же! Не пей, не садись на самокат, а спать ложись: проспишься, тогда и катайся на здоровье.
Кощей говорит, что все эти налоги - бесполезны: всё равно досужие помощники Баюна разворуют. А Баюн-то чем виноват? Он не ворует - ему это не нужно: на полном обеспечении лесном находится. И далее, видимо, находится будет. Удобный способ они с Котом В Сапогах применяют — рокировочку. Ты посидел на пуховых подушках - теперь я посижу. Придёт срок - снова ты сидеть будешь, а я около, поблизости, рядышком. И мне хорошо, и тебе - неплохо.
Умные ребяты, доложу я вам! Ничего, что оба тщедушны: сила ведь не в личине - сила в личности, в голове...
Вот все лесные жители в один голос утверждает, что Баюн за свои интересы (то бишь идеалы) и родную матушку не пощадит. Неправда ваша, господа хорошие — неправда! В таком разе, я бы первой пошла под гильотину: как ни крути при прежней жизни, когда он ещё у меня служил, и наказывать его приходилось, и в неприглядном свете выставлять. Значит не злопамятен Баюн? Ох, не знаю, господа - не знаю! Хотелось бы в это верить, однако жизнь наша лесная противится моему хотению. Зачем тогда с народом лесным так крут, отец наш родной? Если и дальше так пойдёт, то в Лесе у нас — одни чёрные тараканы останутся: их так много, что всех не передавить, не переловить...
А Кики-то сегодня уволокли Шакалы с утра пораньше. Пробовала она орать нечеловеческим голосом, но орало ей платочком закрыли и вынесли под белы лапоньки. И в пещерке её говорят всё вверх дном перевернули, И нашли чтой-то непотребное: не то травку какую запретную, не-то валюту из соседнего Леса. Жаль, конечно, Кикимору, какая-никакая всё же подруга — иной тут не сыскать. Но зачем было на площади, при народно каркать? Она, хоть и Кикимора, но женщина — слаба и бестолкова.
Лешему теперь приходится скрываться: боится, что и его заметут вместе с Кики. Прибежал утречком чуть свет: трясётся весь, слеза градом.
-Спрячь, - говорит, - Еленушка! Не выдай! Опасаюсь я этих Шакалов: уж очень у них морды свирепые. Разорвут на мелкие тряпочки и скажут потом, что так и було...
Куда деваться — спрятала. Теперь у меня в подвале сидит горемычный, мается. Только вы — тш-ш-ш! Смотрите, не выдайте. Я на вас надеюсь...