- Дунька-то моя на сенокосе на пару со смертью с косой в руках стоит, - дед нахмурился и, взяв в руки посох, вышел из избы.
- Дуняша, колдун идет! - Параскева окликнула сестру, крепостные девки бросили косить траву и, словно два каменных изваяния, застыли неподвижно, немигающим взглядом встречая барина.
- Ну что, девоньки, умаялись поди? Бросайте косы, отдохнем маненько, - приветливо улыбнулся Степан. Приветливо улыбался искусно вырезанный на макушке посоха колдуна образ старца.
От колдовского взгляда знахаря не укрылось, что у Дуни начиналась лихорадка. «Лечить тебя надобно, девонька, безотлагательно», - подумал дед.
- Ну что застыли как куклы? Зовите Николу, да Федота, - Степан рассмеялся, тряхнув кудрями. Копна рыжих волос колдуна огнем горела под палящим июльским солнцем, несмотря на возраст, не сгорая в пепел седины.
Крепостные с удовольствием побросали работу, они любили барина и его колдовские представления.
- Чем бы вас сегодня потешить, други мои? - хитро улыбнулся дед, прищурив один глаз. - Может стужу зимнюю наслать? Никола-то наш от жары вон спекся весь.
- Я бы тоже не отказался в сугроб нырнуть, - одобрительно закивал Федот.
- Мороз - это да, морозец узорнявый - это любо! - Никола расправил плечи и потряс здоровенными кулачищами.
- Дуняша, а у тебя-то нос какой красный! Солнечный зайчик, поди, укусил, али поцеловал крепко? - озорно подмигнул Степан девке. - Да, лето выдалось жаркое, а может, зимушку призовем, а Дуняша? Тебя в меха соболиные укутаем, яко барыню?
- Помилуйте, батюшка родненький, не надо в меха кутать! - Дуня испуганно замахала руками. - Меня бы водицей студеной охладить, тело горит, мочи нет терпеть!
- Ну так в пруду, милая, сбегай, окунись, - посоветовал Степан.
- Да в пруду-то вода, как парное молоко!
- Да не уж то, девонька? А я видел корочкой льда вода в пруду покрылась, а кувшинки словно розы колючие - все в иголочках инея, - возразил дед, загадочно улыбаясь.
- Да не может того быть, это какой такой лед-иней в июле месяце? - Параскева, видавшая всякие чудеса, развела руками.
- Вот пойдем и посмотрим на лед-иней, Параскевушка моя, дева сомнений. А Дуняша у нас в прорубь нырять будет, - колдун подмигнул крепостной девке и, взмахнув посохом, повел всех к пруду.
Дуняша, приподняв руками подол сарафана, первая подбежала к кромке воды. Опустившись на корточки, она коснулась пальцами покрытой льдом водяной глади пруда.
- Матушка Богородица святая! А и впрямь лед! Панюшка, глянь, а лилии-то будто из мрамора какой мастер изваял!
- Да разве ж такое возможно? - заохала дева сомнений.
- Раскудрит твою через коромысло! - только и смог сказать Федот и, несмотря на сорокаградусную жару, поежился.
- А боярские-то соболя сейчас были бы в самый раз! - по телу Николы побежали мурашки.
- Ну, что, Дуняша, красна девица, а сорви-ка мне вон ту лилию, - колдун провел черту волшебным посохом по льду, и образовалась водная дорожка до диковинного цветка из мрамора.
- Батюшка, боязно что-то, - девушка никак не решалась войти в воду.
- Давай, детонька, водица-то хворь вмиг вытянет, - в глазах старика засверкали иголочки инея. Колдун зашептал что-то, шепот поднялся над прудом и слился с шелестом листвы.
Дуня вошла в воду по голень и охнула:
- Батюшка, это не пруд, а омут, яма могильная! - ноги Дуни подкосились и она ушла с головой под воду.
Степан быстро вытащил девушку из пруда. Дуняша спала.
- Ну, вот и славно, милая, вот и хорошо. Огонь-то телесный вода забрала.
Степан окликнул Федота и Николу, заглянул колдовским взглядом в душу каждого, сняв колдовскую пелену, и велел отнести спящую Дуню в избу.
До самого рассвета, пока чернильный бархат плаща старухи с косой не растаял в лучах зари, не смолкал варган и гортанное пение старика, сидящего на крыльце избы больной девушки.
Параскева всю ночь простояла на коленях в молитве пред иконой Христа Спасителя.
- Ну что, девица-красавица, где была, что видела? - спросил Степан пробудившуюся после долгого сна Дуняшу.
- Ой, батюшка, сон мне дивный был – разодетая, яки барыня, в соболиные меха, каталась я на тройке лошадей с бубенцами!
От хвори не осталось и следа, на девичьих щеках крепостной девки проступил румянец.