Я не помню твоего голоса, не знаю твоего лица, а хотя, быть может, образ твой затерялся где-то глубоко в моей памяти и при встрече, в моем мозгу загорится ярко-красная лампочка, и я тебя вспомню…. А быть может и не вспомню никогда, и ты затеряешься в сотнях тысяч лиц, которые я вижу каждый день. Помню ли я что-либо о людях, которых встречаю в своей жизни? Нет. Странно, но я помню лишь события, но личностей не запоминаю.
Когда мы были совсем еще детьми, я очень боялась высоты. Однажды мальчишки решили взять меня на «слабо» и загнали на самый верх гимнастической стенки. Я сидела наверху, на самой-самой вершине. Расстояние до земли мне казалось бесконечным. Своими маленькими ручками я держалась за ступень лестницы, за шершавую железную штуку с облупившейся краской. Это была ранняя весна, дул холодный ветер, который пронизывал до костей. Мне было очень страшно, до слез. От напряжения у меня побелели пальцы, а мальчишки внизу хохотали надо мной. Никто не помогал мне слезать. Я решилась и опустила ногу на ступеньку ниже, моя нога соскользнула со ступеньки, и я едва не упала. Тогда всем стало не до смеха. Помню, прибежала учительница, ее позвал кто-то из ребят, и меня стали снимать с верхотуры. Когда я опустилась на землю, меня трусило, сильно дрожали руки, а из глаз полились ручьи слез. Я в первый раз в жизни осознала, что такое смерть. Сознание того, что она всегда ходит за мной по пятам, наложило свой отпечаток. Я не помню тех ребят, не помню их лиц, но хорошо помню тот день.
Как бы я не силилась вспомнить, я тебя не помню. Хотя, нет. Припоминаю. Когда у меня в очередной раз «упала планка» и меня захлестнула беспредельная ярость, я начала крушить все-все, до чего доставали мои руки. А люди, все люди, бывшие со мной в тот момент, вжимались в стены, глядя на меня испуганными взглядами. Никто не решался подойти ко мне. Мое лицо заливалось багрянцем, на лоб падали всклоченные пряди волос. Потом, когда силы оставили меня, в беспомощности я закрыла лицо руками. Твои объятья, крепкие, но нежные объятья. Ощущение твоих рук, скользящих у меня по волосам. Прикосновения к вельветовой коже.
А быть может, ты – моя фантазия? Ведь долгими ночами, когда я не могла уснуть, я мысленно говорила с тобой. Я помню все наши беседы, помню, как я сетовала тебе на жизнь, сидя в постели, укутавшись в одеяло. Я пила горячий чай, сбрасывала пепел в закопченную консервную банку. А когда уже тошнило от чая и сигарет, я обнимала своего оранжевого плюшевого лиса, которого я пошила себе сама, закрывала глаза и воображала, что я сплю, обнимая тебя. Что этот игрушечный меховой зверек – ты. Когда было совсем невмоготу, я садилась на крыльцо своего дома, обнимала колени руками и закрывала глаза. Сидя в такой позе, я читала вслух стихи. Кому я их читала? Никому. Пустоте.
Есть ли на свете я? Или я тоже плод чей-то больной фантазии, неизлечимо больной одиночеством? Быть может и меня кто-то выдумал. От того, что человек совсем один, что ему не с кем поговорить, не с кем разделить свое одиночество. Возможно мои воспоминания вовсе и не мои, а чьи-то. Кто-то проживает жизнь и делится ею со мной, а я лишь запоминаю, я лишь дневник памяти. Что ты знаешь о моей боли? И что я знаю о твоей? О твоей боли я знаю все, я чувствую твою боль. Быть может даже сильнее тебя. Каждое твое переживание, каждый порезанный палец, пролитая слезинка отражаются в моей душе гулким эхом. Так есть ли на свете ты? Думаю, все же есть. Мне нужен хотя бы один друг, пускай зыбкий и призрачный, пускай воображаемый, но друг. Чтобы не сойти с ума от одиночества. Все-таки я думаю, ты есть. Из плоти и крови. Но я все не могу вспомнить твое лицо, твой голос. Как бы я не пыталась напрячь память, я вспоминаю лишь обрывки, кусочки мозаики. Когда-то эта мозаика соберется в единый образ – образ идеального, лучшего, вечного друга….