ПРОШЛО ТРИ МЕСЯЦА …
Жизнь идет своей дорогой. Все осталось, так как я и хотела. С Сергеем мы продолжаем видеться, но разговариваем крайне редко. Я все чаще вспоминаю вопрос Катерины Кабановой из пьесы А. Н. Островского «Гроза» - Отчего люди не летают? Действительно, от чего? Ведь так хочется воспарить к небу и летать, летать, летать … Ничего не чувствуя! Одно лишь спокойствие, никакой душевной боли… Почему когда находишь родную себе душу ты радуешься? Они находятся так близко, что не разобрать где заканчивается одна душа и начинается другая. А при расставании они разделяются, разделяются не на месте соединения, а как придется – кусками. Немного от одной, немного от другой … В конце получается каша, кровавое месиво. Невозможно разобрать, где мое, а где уже чужое. И нет надежды, найти кусочки вырванной души. Раны затягиваются, рубцуются, но душа продолжает болеть, но болит не своя душа, а вырванная, чужая, но которую ты продолжаешь ощущать как свою.
От чего люди не летают? Оно наверно и лучше … Исчезла бы очередная мечта. Люди не умеют пользоваться тем, что дается просто так – они не ценят. Если бы смогли летать, то наверняка принесли на такое чистое место как небо то, что им необходимо на земле. Начались бы разделения, небесные войны. Люди по-другому не умеют. Нет, хорошо, что мы не можем летать. Меня радует, что в нашей жизни осталось хоть что-то, что люди по праву могут считать общим!
Я ходила в клинику и мне сказали, что мой случай с бесплодием не совсем безвыходное положение, есть надежда родить ребенка, если кардинально сменить климат на длительное время, хотя бы на три месяца. Только куда я смогу уехать на такой срок и тем более одна? Я не сильно в это верю. Что это даст? Я не стану даже пробовать. Это снова надежды, это снова мечты, это снова долгие месяцы ожидания. А если не получится? Нет, не хочется расстраивать себя и питать неоправданными упованиями.
Я пребывала в отличном настроении. Занятия с детишками продолжались. Они давали мне силы двигаться дальше, постигая все новые высоты. Вот и приближался конкурс, для которого я готовила своих детей. Я не побоялась употребить такое местоимение как «мои». Они действительно мои. Я люблю их, они часть моей души. Не было бы их, моя жизнь не являлась бы такой яркой. Каждый мой рабочий день разный, потому что мои дети разные. И каждого из них я люблю по-особенному, даже если кто-то хулиганит. А как же иначе? Это дети и полной дисциплины нельзя дождаться. Я этого и не требую! Наоборот, на моих занятиях они высвобождаются и становятся теми, какими они являются на самом деле. Я не предъявляю им каких-либо рамок. Это танцы, а танцы – это искусство. А в искусстве, как известно рамок не бывает. Ни один из нас не является эталоном совершенства. У меня так же бывает плохое настроение, проблемы, поражения. Я не показываю этого, но они это чувствуют. Маленькие дети тонко чувствуют настроение взрослого человека. Но они понимают меня и стараются на тренировках выложиться во все силы. Они меня любят.
Я даже не знаю, смогу ли я сейчас променять работу хореографа на работу врача. Мне кажется, для меня это будет очень сложно.
В один из дней занимаясь с детишками, мне передали конверт. В нем был листочек, на котором было написано следующее:
«Я жду тебя в 6 районной больнице 13 июля после 4 часов в палате №341. Приди, пожалуйста, я хочу серьезно поговорить. Ты узнаешь ответы на многие вопросы. Пока!»
Содержимое письма было напечатано, поэтому определить человека по почерку было невозможным. Я поняла сразу, кто это мог быть - это Сергей. Но почему в больнице? Это вопрос... Но ничего, вот сегодня он придет за Надиром, и я все выясню.
Занятие с дошкольниками закончилось и подошло время, когда за ребятами начнут приходить родители. Но за Надиром пришла бабушка – Валентина Андреевна.
Годы милуют, обходя ее красоту стороной. Светлые от природы волосы были красиво уложены, стойкий, сделанный со вкусом макияж. По-прежнему не броская одежда: выутюженные черные брюки и однотонная красная блузка, лишь объем талии немного изменился. Но навечно улыбающемся лице все тщательно проглядывают морщины. Усталое выражение лица и медлительная походка говорили, что здоровье уже не то.
- Рада тебя видеть. Теперь ты будешь приходить за внуком? – спросила я, когда она вошла в зал.
- Да, Анечка, теперь мне придется. И жить бедный сиротка тоже будет у меня.
– Прости, не поняла почему сиротка?
Мое сердце онемело. Судорожно перечитывая в мыслях письмо, я остановилась на главном слове «больница» и услышанное только что «сиротка». Не может быть! Я в это не верю!
- Что случилось с Сергеем? Почему сиротка?
- Ты не беспокойся, с Сергеем все в порядке. Да только я смотрю, ты не все знаешь. Приходи-ка ты сегодня ко мне, и мы обо всем поговорим. Адрес, думаю, не забыла? – с юмором спросила она.
- А пошли, прямо сейчас, мой рабочий день закончился.
И я отправилась в дом Сергея, первый раз за все наше расставание. А Надир всю дорогу шел и скакал возле меня, радуясь и вместе с тем недоумевая, как его преподаватель идет в гости к нему домой.
Дома за чашкой чая Валентина Андреевна поведала всю правду. Сергей уехал в Сибирь, чтобы подумать о своей жизни, вдали от всего, что напоминает здесь. А Надир является сиротой вовсе не от того, что с Сергеем что-то случилось. А по тому, что он его усыновил.
- И давно он уехал? – спросила я, ошеломленная поступком Сергея в отношении Надира.
- Да уж дня четыре как. Я совсем забыла передать тебе пакетик бумажный. Что там я не знаю – не заглядывала. Сережа просил передать, когда за Надиром приду. А ты повзрослела дочка, цветешь!
- Спасибо, мам. Можно я продолжу тебя так называть?
- Конечно! Мне это приятно и удобней. Ты заходи ко мне чаще.
Сегодня весьма интересный день. Я получила два конверта. Во втором был дан адрес, ключи и просьба, гласившая о том, чтобы я подобрала и прочла бумаги, которые будут лежать у входа. Я устала от загадок. За один день их слишком много. От чего ключ? Какие бумаги? И самое главное, кто ждет завтра в больнице? Ведь версия с Сергеем отпадает.