ДГ11а Нить не Прервется
Два дня пролетают в просмотрах отчетов, выяснении доходности тех или иных карьеров, и ссорами с Дорилином бувально по любому поводу. Вечером третьего дня на пороге кабинета Макса появляется усталый Триарль, и начинает мяться и вздыхать. Еще совсем нестарый, и очень подтянутый и опрятный, он мне симпатичен. Триарль – человек и соратник Дорилина, но не фанатик его идей. Не знаю, как это возможно.
А я вижу дневник, который листает ветер. Сверху падают изумрудные капли расколотого стекла, впиваясь в буроватые страницы. Желто-коричневые чернила расплываются, создавая причудливый рисунок, будто нарисованный беличьим хвостом, отдавшим бумаге все свои краски.
- Ара, ты чего там страдаешь? – Мой управляющий бросает на своего помощника взгляд, и хмурится, продолжая сверять записи поставок в Тюстридж. – Хочешь задать вопросы о смысле жизни?
- На эти вопросы нет ответов, караин Синелис... – Триарль задумчиво подходит к нам.
- А вы их искали? – Я кладу на ладонь очередной кусочек меди, который Дорилин принес с холмов, и слушаю тихий голос, звучащий в голове. – Или не знаете, как и где искать? Но только потому, что ответы не лежат на поверхности, еще не значит, что их нет. Нужно копать, то есть платить цену, а вы просто не готовы это делать.
- Да копаем, копаем... – Раздается у нас спинами злой голос, трескучий, как мороз. – И тебя не спрашиваем. Я уже начал один карьер там, где нашел эти слитки, и доход от него весь пойдет мне!
«Опять приперся, мучитель горбатый, а я думал, он на заводе!» - Доносится до меня жалобная мысль Макса.
- А Аре ничего не рассказывай... – Продолжает Дорилин свою тираду. – Он сплетничает много!
- Сплетни – это та правда, которую люди не решаются сказать тебе в лицо, боясь, что ты обидишься. Проанализируй их страх, и твою обиду, и пойми, как ты вдвойне неправ. – Тихо говорю я, не глядя на Дорилина. Я не хочу с ним ругаться. Но и молчать иногда невыносимо.
- Не твое дело, наглец геверский. – Рыкает мой главный эксперт, берет Макса за рукав, и уводит его, требуя, чтобы он выяснил это, и разобрался с тем.
Улучив момент, Ара подходит ко мне с лицом сбитого с толку человека.
Страницы дневника мечутся бешено туда-сюда, разбрызгивая красочный фейерверк мыслей – приличных и не очень, взволнованных и спокойных, и не остановиться на какой-то одной, и не поймать общего смысла, но в осколках отражается лучезарный свет. Отражается и исчезает...
- Караин Изиран, не найдется ли у вас пары минут? Со мной произошел невероятно странный случай, и я никому не могу о нем рассказать... Третьего дня я шел по городу, и зашел в какой-то заброшенный дом, и там... – Триарль оглядывается по сторонам, как будто не очевидно, что в кабинете мы одни. - Знаете, я очень боюсь, что...
- То, чего вы боитесь, с вами не случится. Зато случится то, о чем вы даже не подозреваете.
И это все, что я успеваю сказать. Снова входит Дорилин, и начинает гавкать нам всем приказы.
Вычерченные углем на белизне стены тени деревьев мечутся в лунном свете. Тени складываются то в морщинистое лицо, запрокинувшее голову в беззвучном крике, а то в силуэт девочки, пытающейся вспомнить забытое.
Ветер за окном, и я не сплю. Новый дом Макса хорош тем, что в нем еще не успели поселиться неуспокоившиеся души. Читай – тут пока еще никого не убили. Но не помешкали те, кто умер на этом месте раньше. Люди не уходят с места смерти по разным причинам. Еще неизвестно, какая будет ваша. Так что не пугайтесь, не осуждайте...
- Караин Изира-а-ан... – Вдруг раздается в тишине шепот. – Простите Бога ради!!!
Я знал, что он придет. С тех пор, как в заброшенном доме он нашел то, что считает письмом, он не может ни спать, ни есть. Триарль появляется в свете луны с виноватым, встревоженным лицом, дрожа от холода.
- Почему вы не... затопили камин? Вы же замерзнете!!!
- Замерзшему телу уже не важно, и еще не придуман такой камин, который растопил бы замерзшее сердце.
Моя горечь, кажется, отравляет все вокруг, и лицо Ары сморщивается от невозможности принять эту чужую горечь в таком объеме. Я быстро одеваюсь, и мы выходим на улицу. Прихваченные морозом листья хрустят под ногами, и льдинки на лужах лопаются с отчаянным, стеклянным звоном. Нас ждут две лошади, и тайна в городе Орио, столице Северного Геймтука.
Мой спутник зажигает факел, и мы входим в тот самый дом. Он достает из кармана свернутый лист бурой бумаги с расплывшимися чернилами.
- Смотрите, что тут написано: «Я шла сегодня домой, и у нашей двери в темноте кто-то стоял. Не успела разглядеть, кто это был. Он исчез быстро и бесшумно. Дома никого не было, хотя я была уверена, что мама не должна была никуда уйти. Эли плакала в кроватке. Как она могла бросить малышку?»
Вспугнутые голуби вылетают сквозь дыру в крыше. Зыбкий предутренний свет струится в распахнутые ставни окон. Триарль, желая показать мне все, что он узнал, уверенно идет к противоположной стене, но одна из досок прогнившего пола трещит, и он проваливается с криком. Правда, неглубоко. Я помогаю ему выбраться, и тут же подскальзываюсь на следующей, влажной и липкой, покрытой слоем грязи и пыли, нанесенных с улицы. Становится ясно, что этот дом стоит здесь покинутым очень, очень давно.
- Здесь в стене есть тайник, там я и нашел это письмо. – Ара указывает на отверстие.
Я касаюсь стены, и ее камни – раскаленные от того, что все, ими увиденное, впиталось и никуда не делось. Как люди могут думать, что у преступления не было свидетелей? Свидетели есть всегда, и не только у наших действий, но даже у наших мыслей, и тьма нашей могилы не властна над их памятью.
И ни наше бегство, ни молчание живых и мертвых, и даже ни наша смерть не изменят этого факта. Душа не сгнивает в могиле. И наши деяния там не сгнивают. В могиле сгнивает только тело. Все остальное приходится волочь дальше.
Перед глазами появляется видение женщины, бегающей по дому, ищущей что-то, выкрикивающей слово «Мама!». Она думает, что ее мама куда-то ушла. Но она не ушла. Она в доме. Ее недвижное лицо проступает в камне. А женщина выскакивает на улицу, и бежит куда-то, стремительно расталкивая прохожих... Ветер кидает ей в лицо осколки обледеневших дождевых капель. Женщина спотыкается, падает, раня руки об лед, застывший среди выступающих камней неровно мощеной улицы. Захлебываясь слезами, она выкрикивает имя. Лицо проступает в камне мостовой прямо перед ней, и вздрагивает на этот зов. Но не откликается никто из толпы, кроме одного человека. Он улыбается, так как думает, что свидетелей не было, а камень не проболтается.
- Там были и другие письма... – Триарль прокашливается, выводя меня из транса.
- Это не письма, это страницы дневника. – Я прохожу в другую комнату дома через полуобвалившийся дверной проем. Доски скрипят подо мной. Но потом кажется, что они все еще скрипят, даже когда мы с Арой стоим без движения. – Зачем вы сюда зашли?
- Не знаю, потянуло. Я поссорился с Дорилином, вернее он на меня накричал. В городе у меня были дела. Шел по улице, на душе тяжело, и вижу полуразвалившийся дом. Захожу, тут всякие разбросанные вещи, а в тайнике это письмо. Но ясно, что тайник давно разграбили, если и были какие-то драгоценности. А письмо, кому оно нужно... Вы говорите, что это дневник? Вот почему эта бедная женщина так подробно рассказывает об исчезновении матери... Может, мы можем ей чем-то помочь?
- Нет. – Я качаю головой, не в силах стряхнуть запах рвущих душу эмоций. Старых, чужих! Казалось бы?! Но не могу. Чую того, кто пожелал остаться неузнанным, а поэтому ненаказанным, и ничего не могу с собой сделать. Нужно просто выйти из этого дома, забыть, не возвращаться. Далась мне эта погоня, дались мне эти людские дрязги. Я гоняюсь за чужими тайнами, потому что хочу, чтобы все узнали мою. Ты ненавидишь в других то, что чувствуешь в себе.
Триарль бездумно следует за мной, поддавая ногой мусор на полу, и ждет еще каких-то объяснений.
- Мы не можем ей помочь. Все, описанное в дневнике, случилось более ста лет назад.
- А что случилось-то?
Я все время забываю, что большинству людей неочевидно то, что ясно мне.
- Ее мать не исчезла. Она была убита. Я уже взял след убийцы, и теперь не успокоюсь, пока его не найду.
В окне с восточной стороны в обрамлении паутины и трухи от давно истлевшего подоконника маковым цветом забытых весен вспыхивает рассвет, ярко освещая встревоженное лицо моего ахнувшего спутника, а заодно и картины прошлого, рассыпанные, разбрызганные повсюду фейерверком мыслей автора дневника.
Если вы – садовник, то завсегда узнаете в толпе того, кто тоже разводит розы. Если вы любите фехтовать на мечах, вам будет о чем поговорить с любителем оружия. Если ваша душа черна, и вы, тысячу раз захлебнувшись во тьме, все-таки не смирились с ней, то вы захотите вывести в свет того, кто черен также, как и вы. Иногда, возможно, и против его воли.
И тогда камень заговорит, а время и пространство растают в зное вашего желания сорвать исключительно все маски, включая собственную.