Вскоре они окончательно поняли, что когда они вместе, им хорошо и интересно, всё светло вокруг и улыбается им, так же, как и они, неразлучные и счастливые. В школе всегда их видели рядом, но этого времени им не хватало. Они стали встречаться иногда по вечерам. Вечера уже были короткие и холодные, наступила поздняя осень, но у них была робкая и несмелая весна, и это была их первая весна. Постепенно узнавали они друг друга, и всё больше и чаще им хотелось быть вместе. Катюша теперь ласково называла своего друга Толяша, и готова была слушать его бесконечно. Он покорил её не только тем, что был неординарен, начитан, умён, независим, знал наизусть много стихов, всю поэму А.Пушкина «Евгений Онегин», много цитировал ей из Шекспира, Гёте, Гейне, любил М. Ю.Лермонтова. Она чувствовала его душу, добрую, чистую, нежную и неспокойную. Он всегда оберегал её, старался помочь и защитить от ветра, от дождя, от страха, от темноты, от неприятности, от злобы, от насмешки, спрятать её в своих горячих ладонях. С полным доверием и страстной радостью положила она своё восторженное сердце в эти ладони.
Он был очень просто всегда одет, и семья его была так же бедна, как и Катюшина, но теперь для неё не было человека дороже. Пришли долгожданные зимние каникулы. И опять они вместе. Мягкий, большими хлопьями снег медленно падает на её чуть прикрытые светлые ресницы, они становятся на миг мохнатыми и тяжёлыми, но тепло и движение разгоняют снежинки по нежным розовеющим щекам, а новые всё падают и падают на разгорячённое лицо, и на светлые волны вьющихся из под вязаной шапочки волос. Прищуренные ласковые глаза улыбаются его доброму, всё понимающему, любящему взгляду. Взявшись крепко за руки, засыпанные снегом, эти счастливые, почти ещё дети, и уже совсем замёрзшие влюблённые часами гуляют по родному городу. Идти куда-нибудь, только бы вместе! Расставшись ненадолго, вечером они вновь встречаются с необыкновенной радостью, как будто бы не виделись уже много дней, и опять, взявшись за руки, бегут на каток. Каток наполнен щиплющим щеки морозцем, яркими огнями, музыкой, друзьями и знакомыми, смехом и радостью. Звенит лёд под режущими его острыми коньками. Опять идёт снежок, крупные снежинки медленно кружатся, сверкают в свете высоких фонарей блестками … неуходящего из памяти Кэт чувства счастья.
Они уже многое знают друг о друге. У него тоже есть сестра, но младшая и это она так тщательно выглаживает ему рубашки. Три брата. Один из них, самый маленький, учится в первом классе этой же школы, и Катины одноклассницы всегда обступают его на переменках и теребят - такой он маленький и хорошенький!
Катина застенчивость начинает беспокоить его, ему странно, он-то ничего и никого не боится и всегда уверен в себе. А Катя всё чаще ловит на себе его восхищенный, любящий взгляд, удивляется всё больше не только ему, но и повторяющимся нежным словам его привязанности к ней, «такой милой и красивой». Она поражена! Красива? Никогда не думала она, что ей может кто-то говорить такие слова. Казалось, отец навсегда убедил её в обратном. Но ведь она уже давно начала сомневаться в этом. И Толяша говорит, что она была, наверное, «гадким утёнком» из сказки Андерсена, а теперь превратилась в лебедя, и Катенька верит, она уже привыкла верить во всём ему, и как не поверить тому, во что так хочется верить. Ещё он говорит, что заметил её только в 10 классе, а раньше не обращал внимания на «гадкого утёнка». Теперь у них новые имена, это только для них двоих. Он Ромео, она Алёнушка. Бабушка с мамой уже знают об этой дружбе, а молодёжи давно уже всё известно. Не знает только отец, бедный, он совсем не принимает участия в жизни семьи, он один в своём искусственном густом тумане, без которого уже не может жить.
Отгородился от всех, и так ему хорошо. Он очень изменился, нет ни бывшей мужественной красоты, ни стройности, согнулся и стал меньше ростом, лицо испитое, и от былого его интеллекта в нём не осталось и следа. Тяжело на него смотреть, а терпеть его безумные речи, крики и поступки ещё тяжелее. Мама с дочерьми страдают, мучаются, но из последних сил терпят этот кошмар, а Катя часто думает: «Как же это всё терпит её необыкновенная бабушка, ведь мама ей неродная дочь!» Но благородная бабушка несёт этот чужой для неё крест наравне со всеми и молчит, тоже терпит.
Часто в город стал приезжать дорогой дядюшка – дочь его училась в местном мединституте. Там, в своём «медвежьем углу», он хорошо обосновался. Умный, начитанный, имеющий за спиной Кадетский корпус, о чём, конечно, никому не говорил, он слыл там уважаемым, приятным человеком. Крепкий стержень и прекрасное воспитание заложили в нём благополучные когда-то родители. Отцу Катиному этого уже не досталось, «воспитывал» его советский детский дом. В последние годы жизни дядя уже смирился с новой властью, принимал её с некоторыми поправками и спорил с братом, который до конца своей жизни так и остался непримиримым её противником. Всегда при встречах дядя Петя увещевал Катиного отца: « Эх, Валентин, как ты не можешь удержать себя, посмотри какие у тебя уже дочери, а ты живёшь, как будто ты один на свете и никто тебе не нужен! Ты же такой толковый, а бросил свою жизнь под ноги к свиньям собачьим!» Это было самое серьёзное ругательство в их семье. Но «толковый» понуро слушал старшего брата и обещал все бросить тоже «к свиньям собачьим», но знал, что завтра будет то же самое. Это был тяжёлый недуг, лечить который тогда не умели.
Вскоре Лариса, двоюродная сестра Катюши, закончила мединститут, вышла замуж и забрала к себе в город дядюшку Петра. Он уже был на пенсии и с большим удовольствием копался у себя в саду. Появился в Катиной жизни и маленький Миша, внук дяди Пети, милый, черноволосый, с большущими глазами, внимательно смотревшими на неё. Это были близкие и дорогие родственники. Они часто собирались вместе, вспоминали о былом и пели любимые романсы. Как всегда дядя Петя всех очаровывал, был душой общества и лучше всех пел своим незабываемым бархатным баритоном. Особенно любил он романсы П.И.Чайковского, все слушали, затихнув, а Катя вся сжималась от набегавших на неё морозинок и глотала слёзы умиления и обожания.
«Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты»
И на слова Константина Романова:
«Растворил я окно, стало душно невмочь,
Опустился пред ним на колени.
И в лицо мне пахнула весенняя ночь
Ароматом душистой сирени».
И часто потом звучал в ней этот романс, исполненный любимым голосом, и так хотелось ей всегда, с наступлением новой весны, чтобы в лицо ей пахнула эта «весенняя ночь », что теперь, будучи так же далеко от родных мест, как и К. Романов когда-то, она посадила куст сирени в своем саду, небольшом, но милом её сердцу, наполненном также восхитительным запахом цветущих роз, большие роскошные кусты которых были посажены ею же здесь немного раньше. Как жаль, что дядя Петя так поздно появился в её жизни. И все равно он много внёс красоты и радости в эту жизнь. И как много мог бы дать своим детям их несчастный и больной теперь отец, если бы... Кэт не хочет продолжать эту часто приходящую к ней мысль. Сколько судеб сломано ошибкой истории, сколько красивых и умных людей загублено напрасно и незаслуженно, сколько нужного и прекрасного могли бы они совершить для своего и следующих поколений!
Когда же все вместе запевали: «Вечерний звон, вечерний звон как много дум наводит он. О юных днях в краю родном, где я любил, где отчий дом», отец её оживлялся и иногда невпопад вторил: «бом, бом, бом!» Более ни на что он не был способен, качающийся из стороны в сторону, с бессмысленными глазами! Для Кэт эти воспоминания очень болезненны. Собравшись вместе, остатки семьи пытались совместными усилиями найти хотя бы потомков старшего брата Александра - фамилия их была ведь очень редкой, но так никого и не нашли.
Тем временем школьный год подвигался к концу. Снова пришла весна, а у школьных «Ромео и Джульетты» она продолжалась!
Надо было готовиться к выпускным экзаменам. Начались предварительные контрольные работы по математике, физике, вышли из печати экзаменационные билеты. Писали сочинения. Десятиклассникам предстояло сдать в этом году одиннадцать экзаменов. В один из школьных дней после уроков их двоих и остальную «галерку» вызвала к себе в кабинет директор школы. Все они были претендентами на получение выпускных медалей за успехи в учебе за все прошедшие 10 лет. «Вихрастый» должен был получить золотую, Катюша – серебряную медали. Неизменный директор школы, которую Катя помнила еще с первого класса, полная, седая, уважаемая всеми Вера Петровна Пушкина долго и дружески беседовала с десятиклассниками о необходимости отнестись к предстоящим экзаменам с надлежащей серьёзностью, чтобы еще улучшить свои оценки. Но напрасно напутствовала директор своих учеников — в том году по распоряжению Союзного Министерства образования ни один десятиклассник не получил заслуженной им медали. Почему это случилось, никто так и не узнал. Медалисты всегда принимались в высшие учебные заведения без экзаменов, но в этом году всем пришлось их сдавать.
А в эти ответственные весенние дни друзья, твердо решив учиться в вузе, старательно готовились к этому, сократив свои ежевечерние встречи. Весна, как всегда, была прекрасной и страшно манила в городские парки, аллеи, скверы, загородную Карагачёвую рощу, горы же все обходили стороной, не забывая пережитую недавно трагедию. Все развлечения отходили сейчас на второй план. Катя уходила с учебниками в свой цветущий сад, там занималась, за ней, как всегда, плелся уже постаревший Рексик. Но вот и школьные экзамены. Нарядные классные комнаты, столы, накрытые белыми праздничными скатертями, помпезные букеты цветов в вазах, билеты, рассыпанные веером, девочки в белых фартуках, с белыми пышными бантами в косах, мальчики в белых наглаженных рубашках. Волнение, перешептывание, испуганные взгляды, кто-то пытается что-то ещё доучить, где-то в сторонке уткнувшись в книгу. Всё как в прошлых поколениях. Но и это проходит!
После каждого экзамена выпускники идут в расположенный в двух шагах от школы свой любимый сквер, который обрамляет всё ту же центральную площадь, покупают мороженое и рассаживаются, как шумная стая больших птиц на полукруглых, длинных, каменных скамейках, кто на сидениях, кто на их спинках. Скамейки-полукруги устроены так, что между ними пространство метров в 50, засыпанное желтым песком, и это вход в сквер со стороны площади. Над скамейками, на каркасе из толстых стальных прутьев плотно свитые годами ветви дикого винограда, которые кое-где свисают почти до земли, утяжелённые кистями мелких, еще зелёных несъедобных ягод. Как уютно там, под этими прохладными сводами! Мальчишки гроздьями повисают на прутьях, выделывают всяческие комичные фигуры, чтобы
выплеснуть из себя раздирающие их чувства радости и освобождения. Вот и сейчас, когда одна тяжкая гора свалилась с плеч и так легко на душе, они все здесь, радостные и счастливые, что она позади. И как не хочется думать о той второй, которая совсем рядом, всего через два месяца, и надо хотя бы немножко передохнуть перед новыми испытаниями - вступительными экзаменами в Вузы.
И отдых наступает. Звенит последний для них звонок и гремит музыкой выпускной школьный бал в их последний вечер, проведенный в школе. Традиционная встреча восхода солнца, символ новой неведомой жизни впереди. Шекспировский Ромео и васнецовская Алёнушка из разных сказок - жизней, но они как всегда вместе. И крепко держат друг друга за руки. Уставшие после долгого гуляния по ночному городу, все собрались на самой доступной высоте - на мосту из металлических конструкций над железнодорожным полотном. Город спит, природа спит, только утренняя прохлада легким ветерком слегка пошевеливает волосы, приподнимая воздушный шелк платьев, проникает в нежные девичьи тайны, трогательно, едва касаясь, овевает их лица, глаза, жадно смотрящие на восток. Он вдруг начинает светлеть, розоветь, и вот уже облака подрумянились и, наконец, робко появляется огненная округлость оранжевого шара. Он смело и быстро разгорается, и вот уже полыхает, оживляет всё вокруг, и теперь властвует над всем миром. Душа взмывает, и сердце радуется новому дню и новой жизни! А ведь это и прощание с юностью!
Переполненные многообразием радужных чувств и мыслей, герои из разных сказок, в невидимых, но ощутимых лучах восходящего солнца клянутся друг другу в вечной любви, и ещё, в более прозаическом, но твердо решённом обоими - они должны быть студентами! У вихрастого Ромео ситуация необычная. Он подает документы в Политехнический институт, и вступительные экзамены должен сдавать досрочно. Он спортсмен и входит в состав сборной юношеской по волейболу, которая летом едет в Москву на Спартакиаду народов СССР. Четыре экзамена он сдает на отлично, а последний, немецкий язык - на хорошо. Ирония судьбы. Молодая выпускница Университета, принимавшая экзамен, не решилась почему-то
выставить «отлично», несмотря на то, что его знание языка на этом экзамене, как обычно, можно было только так оценить, и сказав: «Все равно ты поступишь», вывела ему 4.
Он уехал. Катюша в это время, набрав также 24 балла из 25, проходит тяжелейший конкурс и становится студенткой Университета, химико-биологического его факультета. В те давние годы абитуриенты сдавали экзамены, нисколько не думая ни о какой поддержке извне, надеясь только на себя, на свои знания. Возможно, такие случаи уже и были, но они не были системой, как установилось гораздо позже, когда для поступления в престижный вуз, нужно было заручиться поддержкой определённых, не очень чистоплотных лиц, которые могли за определенную плату протолкнуть в студенты совершенно незаслуженного и слабого ученика школы. Впоследствии такие же соответственно и получались из них посредственные специалисты. Уставшая от многочисленных экзаменов, но обрадованная и удовлетворенная своими успехами, Катя ждала своего Ромео. Наконец, он приехал, и с ужасом обнаружил, что его фамилии нет среди зачисленных в студенты Политехнического института. Для них это была катастрофа! Из-за одного росчерка пера трусливой, беспринципной, несправедливой экзаменаторши, судьба способного, талантливого человека теперь круто могла измениться. Восемь лет он учился в школе на одни пятерки, переходя из класса в класс с похвальными грамотами, в аттестате за десятилетку стояли только две четверки, и те также выставленные
несправедливым разгневанным учителем математики, с которой он часто спорил. Более серьезные вступительные экзамены в ВУЗ по математике, устной и письменной, были оценены на «отлично». Не хватило одного единственного балла, того самого, немецкого! Было очень обидно. Как иногда воля одного человека может многое решить. Теперь его могут призвать в армию, если он через долгий год опять окажется в тисках волевого решения одного человека, а это три года разлуки, и тогда их пути могут разойтись навсегда.
Да, нелегкие проблемы ставит перед вами современный вам ХХ - й век, пылкий Ромео из «пышной Вероны» и российская Алёнушка, ничуть не легче, чем век настоящего Ромео! Но выход надо, конечно, искать другой, современный. Но какой? Молчаливые и задумчивые, идут они по знакомой аллее, и каждый думает по своему, но об одном и том же, что сейчас так болит у них одинаково. Но оптимизм и уверенность в себе заставляют лучиться потухшие было большие глаза вихрастого Ромео. Катюша узнаёт своего неунывающего в любых ситуациях, решительного и настойчивого дорогого друга. Не раз она убеждалась, как эти черты характера помогали ему в жизни, и вспыхивает надежда: он обязательно добьётся своего, он будет студентом, кому же, как не ему им быть! Недаром же он ещё и «Хохол», и не только из-за вихра на макушке, но и из-за своего упрямства. «Он у меня сильный и умный!»- радуясь и обожая его, думает Катюша, но вдруг спохватывается, и опять опускаются у неё руки - через несколько дней она уезжает на сельхозработы со своим курсом в далекие степи Казахстана, на «освоение целины», им дали эти 3-4 дня на скорые сборы в дорогу. Опять разлука, и на сколько месяцев, никто не знает. Не поехать никак нельзя, в этом случае студент автоматически исключается из Университета. Это опять ХХ-ый век и советская плановая экономика.
И вот вокзальный перрон, длинный целинный спецсостав уже стоит в ожидании своего отправления, и огромная толпа студентов прощается с провожающими. Катюша в последнюю минуту вспоминает, что забыла взять с собой расчёску, мама ахает, но милый «Вихрастый» достает из кармана свою и подает ей. Как она будет беречь эту дорогую ей простенькую пластмассовую расчёску! Там, в этих степях, не раз теряя её, она всегда её находила и знала, что, значит, всё будет хорошо. Сейчас они втроём, мама стоит рядом. Оба так юны и не знают, как они осмелятся обняться и подарить друг другу прощальный поцелуй, до этого так редко и неумело губы их были рядом. Волнение их нарастает, ждущие глаза в окружающей суете и гомоне надолго останавливаются друг на друге, всё понимающая мама отворачивается, но нет... застенчивость и стыдливость побеждает, раздается резкий паровозный свисток отправления и объятий так и не получается! В последний момент Катя успевает сказать: «Я напишу». Вот и всё прощание на целых 3 месяца, так надолго задержат студентов на целине в том году, но никто ещё об этом не знает.
Поезд мерно постукивает колесами, увозит Катюшу все дальше и дальше от дорогих ей людей, в первый раз в её жизни. Становится очень грустно и жалко себя. Что ждёт ёе там, в неосвоенных жарких степях, среди чужих незнакомых людей, и какого только там «сброда» нет, это всем было известно. Этот год освоения Казахских степей был вторым по счету в республике, и к этому году тысячи комсомольцев со всего огромного Советского Союза съехались туда - кто по комсомольским путевкам, кто самостоятельно для заработка, и много переселенцев потянулось на новые земли. Были и поселенцы, отбывшие «лагерный» срок заключённые, осуждённые ещё до войны по «уголовным» статьям, либо во время политических «чисток».
В республику везли в огромных количествах сельскохозяйственную технику, машины, оборудование. Началось домостроение, целые города вырастали почти в голой степи. Везли туда и студентов, как самый дешёвый трудовой ресурс, за который можно было платить копейки. В конечном итоге, все гениальные расчёты учёных - экономистов, чудовищный труд людей, энтузиазм молодежи, невзгоды переселенцев были перечёркнуты тем уроном, который нанесла эта непродуманная экономическая политика, и урон этот - эрозия почвы. Верхний плодородный слой её впоследствии полностью был снесён сильнейшими казахстанскими ветрами. Весь труд по освоению целины был потерян. Так же было нарушено сложившееся веками самобытное кочевое хозяйство казахов – пропали огромные территории, пригодные для пастбищ. Природе был нанесён непоправимый удар. Всего этого Катя тогда, конечно, не знала, она была комсомолка, как и все вокруг, и студентка, ей ничего не оставалось делать, как только подчиниться приказу. И было ей всего 17 лет.
Мимо проносятся знакомые предгорья, ставших ненавистными Катюше гор. Но она и не видит их. Она всё ещё стоит у окна, а перед ней его крупные, мягкие, почти нецелованные ею, губы, серые большие тёплые глаза, над ними упрямый вихор. Как жаль, что не прильнула к нему на прощанье, не обняла, а так хотелось прижаться доверчиво, и долго лежать на его плече, чувствовать сильные добрые руки, закрыв от счастья глаза и никуда не уезжать, никогда не расставаться. Не сделала этого, вот и мучайся сейчас, и проживай это только в мыслях своих, радуйся, что их никто не увидит! После того последнего школьного бала и ночного города, началась дикая, трудная суматоха - долгая и нудная подготовка и сдача документов в канцелярии ВУЗов, лихорадочное повторение материала вступительных экзаменов, его досрочные экзамены и отъезд в Москву на Спартакиаду. Они почти не виделись, а последняя короткая встреча была полна тревоги, горечи и размышлений. А мама! Мамины любимые глаза, в них стояли слёзы и немой печальный вопрос: «Почему я должна, вопреки своему желанию, провожать свою девочку на эту страшную целину?»
Горы унеслись вдаль, и стоят там недвижные, белея своими вершинами, а за окном уже необъятные сухие степи Прибалхашья, которые продолжаются голодной степью Бетпак - дала, покрытой оврагами, холмами, белыми солончаками, заметенной песками, где каждая капля воды – богатство, и тянется, тянется эта безводная сушь до самой Караганды. Дни сменяются ночами, станционные огни стремительно проносятся мимо, спецсостав мчится почти без остановок, они очень редки, только на больших станциях. Паровозные гудки своими пронзительными остатками - хвостами оглушают и уносятся в вихре исчезающих встречных поездов. Огромная луна, окруженная свитой ярко сверкающих холодом звезд, тихо плывет рядом. Наутро вновь голодная степь.
За долгую дорогу все перезнакомились. В группе девушек значительно больше, чем ребят, они весёлые и неунывающие. Ребята стараются завести с ними интересные разговоры, им предстоит учиться целых 5 лет. Гитара - неизменный спутник в дороге, общие песни, ещё не студенческие, но знакомые: «Ночью за окном метель, метель, белый беспокойный снег. Ты живёшь за тридевять земель, ты не вспоминаешь обо мне». Это наводящая грусть песня В. Трошина, а вот и весёлая, которую пела тогда Гелена Великанова: « Ты сегодня мне принес не букет из пышных роз, не тюльпаны и не лилии. Протянул мне робко ты эти первые цветы, а они такие милые. Ландыши, ландыши – светлого мая привет. Ландыши, ландыши - целый букет».
Вот, наконец, и Караганда. Здесь длинный состав расформировывается, большая часть эшелона следует дальше до Акмолинска (Целинограда), а несколько вагонов - до станции Темиртау. Это железнодорожный тупик, и здесь небольшой целинный отряд перегружается в открытые кузова грузовиков, которые везут его в зерносовхоз «Темиртау». Вот она, настоящая целина! Необозримые поля пшеницы клонятся на ветру, рождая невысокие золотые волны. Они колышутся, переливаются, перетекают то в одну, то в другую сторону. Как красиво, величественно и немного страшно - конца и края нет этим волнам! Небо затянуто плотным серым полотном, и вот он, дождь, холодный, с сильным пронизывающим ветром. До нитки промокшие, «целинники» жмутся друг к другу, стараясь удержать вырываемое немилосердным ветром тепло. А дорога всё не кончается. Мокрые и продрогшие, они, наконец, добираются до места. Уже сумерки и быстро темнеет. Это полевой стан - три вагончика на небольшой площадке образуют компактную территорию общего жилья. Какие-то металлические незнакомые сооружения валяются за ними. Студентов химфака расселяют в двух вагончиках, девочек отдельно, в третий поселяют каких-то незнакомых ребят, они оказываются тоже городскими и земляками-студентами сельхозинститута. Пока устроились, наступила ночь. Холодно. Всё, что было теплого, набрасывается на себя поверх одеял.
Уставшие и голодные, все погружаются в сон. Наутро всё тот же дождь. Но солнышко всё-таки выглядывает, и на следующий день начинается «трудовой» семестр, который запоминается на всю жизнь. После работы студенты изучают окрестности вокруг своего «бивуака» и с удивлением обнаруживают, почти совсем рядом со своими вагончиками, небольшой водоём, вокруг которого уже разрослись невысокие деревья и весёлые зелёные кустарники. Немедленно все с криками радости прыгают в пруд. Катя не решается следовать их примеру, она не умеет плавать и тихонько сидит на берегу. Но увидев, что пруд мелкий, она не удерживается и также как и все, в платье, входит нерешительно в прохладную воду. Шум, радость, плеск воды далеко раздаётся в предвечернем свободном пространстве необъятной степи. Нарезвившись, выбегают они на траву, а Катя вдруг теряет дно под ногами и исчезает под водой. Оттолкнувшись от дна, которое в этом месте вдруг оказалось очень глубоко, она появляется и снова исчезает. При следующем появлении она уже кричит: «Помогите!», но все думают, что она шутит, и смеются, и радуются, но вдруг начинают понимать, и ребята бросаются в воду, вытаскивают бедную Катю за косы на берег. Все обошлось. Она, наглотавшись воды, едва приходит в себя. Все потом долго вспоминают, как она тонула, и как все думали, что это была шутка, и спокойно, с улыбкой, на это смотрели и веселились. А Катя так испугалась, что на всю жизнь и осталась неумеющей плавать, и теперь здесь, где очень популярен бассейн, Кэт с ним не дружит, но, чтобы держать себя в форме, у неё в доме стоит тренажер, на котором она каждый день проходит больше двух миль при хорошей скорости. Внуки зовут ее по имени, бабушкой она предпочитает быть только по статусу.
«Уборочная» ещё не началась, и студенты работают «ни шатко, ни валко». Каждый день, после завтрака, они группой идут в поле, вырывать сорняки, и когда бригадир на лошади оставляет их одних, они тут же располагаются на отдых. Эта «работа» кажется им насмешкой, и они ею себя не утруждают. Днём солнце припекает крепко, и они с удовольствием загорают. Но вот на горизонте появляется силуэт «всадника с
головой», они, не спеша, поднимаются, и пока он подъезжает, все уже «работают». Вечером, после ужина, за ними приезжает трактор «Беларусь» с прицепом и отвозит их в Центр, в клуб, на танцы или в баню. Веселые и голодные возвращаются они назад в свои вагончики, уже в темноте. Утром и днём, за завтраком и обедом, оставшиеся кусочки хлеба никогда не выбрасываются, а закидываются на крышу вагончика. Там их мочит дождь, высушивает горячее ещё солнце, покрывает степная пыль, но когда студенты приезжают с танцев, они достают с крыши эти сухари, приготовленные самой природой, и с аппетитом хрустят ими. А пиленые квадратики сахара, привезённые с собой из дома, разгрызаются молодыми зубами с искрами, ими высекаемыми и светящимися в темноте. Весело, и запоминается на всю жизнь. Так продолжается дней 7-8, а потом начинается уборочная страда.
Катюша, конечно, скучает, получает нечастые письма от Ромео, от мамы, и все девочки уже знают, за какие письма её можно заставить танцевать,- его аккуратный мелкий почерк они сразу узнают, но новая обстановка и наступающие трудности начинают лишать её возможности часто писать. И она пишет коротко, ночами. Катя становится «копнильщицей», как и все остальные девушки. Её знакомят с «экипажем», с которым ей работать. Это двое пожилых мужчин и один молодой, явно «местный», совхозный. Те двое производят впечатление пришлых и приличных людей. Она немного удивлена и обрадована. Урожай пшеницы убирается комбайнами, но в те годы комбайны не были еще снабжены собственными двигателями и их таскали трактора, поэтому в уборочный «экипаж», кроме комбайна с комбайнёром, автомобиля для зерна с шофёром и «копнильщицы» со своим копнителем, который прицеплялся позади комбайна, и куда выбрасывалась из комбайна солома, входил еще и трактор с трактористом.
Комбайн был главным и ведущим в экипаже, в нём внутри проходил важный процесс-отделение колосьев пшеницы от соломы, выбрасывание её в копнитель, обмолот колоса и высыпание зерна в кузов идущей рядом машины. Комбайнёр же был командиром экипажа. Катюша стояла на меленькой площадке копнителя, из широкого «горла» над ней всё время сыпались непрерывным потоком сухие стебли обмолоченной пшеницы, крупные и мелкие, и мельчайшие, называемые «полова», которая беспощадно забивала нос, глаза, рот, уши, а она должна была вилами разбрасывать всё на неё летящее равномерно по копнителю. Когда он наполнялся, Катя нажимала на педаль, и копнитель, переворачиваясь, выбрасывал содержимое, образовывая копну. Катя плотно обвязывалась белой большой косынкой, так, чтобы рот и нос были закрыты. Респираторов не было, давали только большие защитные очки, иначе из-за летящей «половы» и пыли ничего не было видно. Тяжела была непрерывность работы - «чудовище» изрыгало сухой колющий «огонь» в течение того времени, пока наполнялся зерном кузов машины, и когда она уезжала на ток, то в это короткое время можно было передохнуть и подышать воздухом, а не пылью с «половой».
В первый день после работы Катя не чувствовала ни рук, ни ног, ночью все девчонки стонали и охали, но наутро надо было делать то же самое. С ужасом и отчаянием все подчинялись неизбежному и, едва передвигаясь, отправлялись на работу. Катюша с трудом забиралась по тонким мосткам на свою площадку, защелкивалась железным прутом, чтобы не вылететь из нее при постоянно движущемся и подпрыгивающем копнителе, и, взяв тяжеленные вилы, которые едва удерживала в своих слабых руках, вступала в очередной бой с непобедимым «змеем-Горынычем». Особенно тяжело было в середине дня, когда стоял неимоверный зной, и палящее солнце обжигало голову и всё тело вместе с мелкими острыми иголками сухих стеблей, назойливо и проворно забиравшихся под одежду. В голове стоял звон от солнца, усталости, постоянного грохота сразу трёх машин рядом. Маленькая и худенькая, она, конечно, очень уставала, но жаловаться было стыдно, и она помалкивала. Иногда у неё даже не хватало сил для того, чтобы достаточно сильно нажать на педаль копнителя, и она с ужасом видела, как неумолимый поток переполняет его, встает огромным толстым столбом и сейчас закупорит «горло» откуда он льётся. Отчаянным усилием, после безуспешных попыток победить педаль, она запрыгивала на неё, и весом всего своего лёгкого тела опрокидывала копнитель. Копна тогда получалась с длинным широким шлейфом, а это не допускалось, потому что копноуборочная машина не могла полностью захватить своими железными «руками» такую неправильную копну, и часть её оставалась на поле.
Постепенно втянулась Катя в свою нелёгкую работу, приноровилась, повеселела. Но новые неприятности стали донимать её. Почти с первого рабочего дня не давал ей покоя смазливый чернявый тракторист. По-своему, по - деревенски, грубо и сально старался он обратить на себя её внимание. Кате это не нравилось и злило её. Наконец, после очередной его наглости, она обернулась к нему и резко сказала: «Оставь меня раз и навсегда, не прикасайся!» Он расхохотался, и после этого стал издеваться и мучить её. Зная, что не выносит она сквернословия, часто, с удовольствием разражался им, зло поглядывая на неё. В полдень на поле приезжала кухня, и, забираясь в тень от комбайна, «экипаж» обедал, отдыхал. Катюша снимала очки, развязывала платок, распускала свои слежавшиеся под ним светлые косы, вьющиеся на висках, и под косами выбившиеся волосы волновались на ветру. Освобождаясь от вынужденных тисков, облокотясь на теплое железо комбайна, она закрывала глаза от блаженного отдыха. И тут же раздавался издевательский хохот «чернявого». Оказывается, у Кати на лице остался четкий чистый след от очков, остальное всё было серое от пыли. Она, молча, вытирала лицо платком, и тихо радовалась словам комбайнёра Павла Пастухова, который теперь часто её защищал от нахального тракториста. Николай, водитель грузовика, тоже одёргивал его. Катя чувствовала себя теперь под защитой и замечала, что Павел и Николай были связаны какой-то общей тайной, нередко отходили они в сторону и обсуждали что-то, понятное только им. Но иногда порывом ветра доносились до неё обрывки их разговора, особенно, когда он становился горячим спором. «Путь в Москву нам надолго заказан ... навсегда эти политические разногласия ... после смерти усатого ... »
.
Однажды, когда они были втроем, Павел сообщил Кате, что они с Николаем решили работать и по ночам, у них семьи, им надо хорошо заработать. Согласится ли Катя? Ведь она тоже заработает неплохо. Тракторист согласен. Она молчала, боясь сознаться, что его - то она и побаивается. Но Павел догадался сам и, улыбаясь, успокоил её: «Не бойся, его мы укоротим». Катя согласилась, да и как было не согласиться, где бы они взяли копнильщицу, и что бы тогда делала Катя? Их экипаж и так работал больше всех, она приезжала с работы позже всех девушек, а теперь Павел с Николаем привозили её на его машине или поздней ночью, или она совсем не ночевала в вагончике. Выходных не было. Совсем заработалась Катюша, и некогда даже было написать письмо своему милому «Вихрастому». В экипаже кое-что изменилось. Тракторист теперь очень редко обедал и отдыхал с ними. Катя, к своей радости, с ним почти не встречалась и он не задевал её, видно, и впрямь укоротили его её мужчины. А они вели себя с ней, как заботливые братья, во всем старались ей помочь, понимая, как трудно этой, ещё неокрепшей, почти девочке, на мужской работе. Она заметила, что люди эти отличаются от бригадных. В нечастых и коротких передышках узнавали они друг друга. Катюша видела, что оба скромны, спокойны, никогда не сквернословят, не допускают грубостей, очень дружны, начитаны. Относятся с уважением к ней, к девушке, что, как она понимала, говорит об их интеллигентности. Она была поражена. Но спрашивать о чём-нибудь у них она по - девичьи стеснялась. В конце концов, из обрывков разговоров между ними она поняла, что они здесь на поселении, как бывшие репрессированные. О репрессиях тридцатых годов она, конечно, знала только из разговоров отца и дяди, и знала их отношение к ним. Лишним подтверждением их несправедливости было поведение этих двух необыкновенных людей, которые никак не вязались с чем-то плохим.
Когда она уже совсем выматывалась, и в особенно трудные для неё дни, Павел увозил её в стан, и она целый день отдыхала и валялась в вагончике. Как они обходились без неё, она так и не узнала. Но всегда была тронута и благодарна ему за понимание и доброту его в этом жестоком степном мире, окружающем её тогда. В этот день она писала коротенькие письма домой и, конечно, Ему, стараясь не жаловаться.
С некоторых пор Катя вдруг почувствовала какую-то особую теплоту со стороны Пастухова. Ей так было дорого это тепло и внимание немолодого мужчины, годившегося ей в отцы, ведь в детстве ей так его недоставало, и она только радовалась этому чувству. Добрый и симпатичный был этот человек, с приятной внешностью, пожалуй, даже красивый, с приличными манерами, так не вяжущимися с окружающей грубостью, хамством, сквернословием. Да и Николай был с ним на равных. Как повезло Катюше, что попала она в этот экипаж. И как жаль, что не расспросила она тогда Павла, кто он, откуда, что привело его сюда, в этот пустынный, заброшенный край. Хоть что-то, самую малость, рассказал бы он ей о себе! Но она не спросила! Только потом поняла, с каким красивым, благородным и редким человеком свела её судьба, и так быстро развела, не дав ничего понять и осмыслить. Когда приходилось почти всю ночь работать, и не было смысла уезжать всем по домам, Катя забиралась в бункер под «туловищем» комбайна и, сражённая усталостью, сразу засыпала, уверенная в своей безопасности. Двое мужчин устраивались в своих кабинах, а Павел - под комбайном, кабины у него на комбайне, практически, не было. На сон было отпущено 3-4 часа, и с рассветом начиналась обычная каторжная работа.
Ночами становилось уже холодно, и из «дома» Катя привозила всё тёплое, что у неё было. Однажды, заснув в своем бункере, она через какое-то время, с трудом просыпаясь, и не проснувшись окончательно, почувствовала с собой кого-то рядом, но усталая, снова провалилась в сон, утром же, с ужасом увидела рядом с собой Пастухова. Похолодев, она лежала, не двигаясь, боясь пошевелиться. По своей совершенной неопытности она решила, что ночью что-то произошло, и ужас обуял её. Наконец, опомнившись, она, как можно быстрее, выскочила из бункера и стала в страхе оглядываться вокруг. Никто еще не выбрался из своих «берлог». Разгневанная, и в сомнениях, ходила Катя вдалеке от машин и думала, что же теперь ей делать? Как вести себя? Куда бежать, кому довериться, кому жаловаться? И надо ли? И что это? Плохо, или ничего страшного, если он так добр к ней, как отец, и уж, конечно, разобравшись и придя в себя, она поняла, что ночью ничего
не произошло, даже улыбнулась своей глупой детской мысли. Но ведь он совсем чужой, хоть и старый, но мужчина, ему 47 лет, он сам говорил. Катюша увидела, что он идет к ней. С немым вопросом смотрела она на него, а он, виноватый, заговорил с ней, взяв её за руку:
« Катенька, прости, было так холодно, но я старался не потревожить тебя, и не потревожил, ты так хорошо спала, и было тепло...». Она не дослушала, отняв руку, медленно пошла к машинам и была растеряна.
Железные кони остались позади, она всё шла, съежившись, внезапно ощутив утренний, уже осенний холод. Солнце ещё не взошло. Уныло, туманно, мутно было вокруг и в душе у неё. Бескрайние просторы и надоевшее однообразие природы, сероватое, без красок небо, рыжая голая степь, острая стерня под ногами, тишина, ещё более навевали невыносимую тоску. Так нестерпимо захотелось домой, к тому дорогому плечу, чтобы горячие руки его прижали к себе, утешили и больше не отпускали от себя, никуда и никогда. Катя вспомнила тот их рассвет, такое желанное восходящее солнце, его первые лучи. Тогда было всё так светло, радостно, ясно, хорошо и безмятежно! Съёжившись от холода, от гнетущей тяжести в себе, она вернулась. Мужчины все уже были на ногах. Она старалась не показывать своего настроения, натянуто улыбнулась всем и, как обычно, подвязавшись платком, поднялась по ступеням на свою рабочую площадку. Нудно затарахтел трактор, загудел мотор машины, начали работать. До приезда утренней кухни было ещё часа два. Всходило солнце, золотило нежные облака, подкрасило и оживило голубоватое уже небо, рыжая степь пожелтела, повеселела, растопилось немножко и Катенькино сердце. Спасибо солнышко!
Потеплело. «Все будет хорошо» - успокаивала себя Катя, «скоро уборка закончится, осталось совсем мало неубранных полей». Катюша бросила мимолётный, насколько позволяла ей её непрерывная и тяжелая работа, взгляд на восток, где солнце уже вступило в свои права на этой части земли. Сколько раз она встречала зарю в степи и провожала солнце на закате! Но исчезла поэзия из этой её частицы жизни. Она всегда видела этот огненный шар сквозь запылённые очки, сквозь тучи пыли и вихри раздробленных стеблей пшеницы и чувствовала сопричастность с этим дневным светилом, которое трудилось вместе с ней, грело и освещало её землю. Не раз она глядела и в далёкое, недосягаемое, всё в звёздах и в луне, небо и печальные грёзы входили ей в душу. Усталость, слияние с трудовым движением природы было теперь постоянным, монотонным и уже привычным её физическим и душевным состоянием. Ко всему привыкает человек!
В этот день она была скучная, очень уставшая и в обед, улучив минутку, попросила Николая: «Вы сможете отвезти меня сегодня вечером «домой»?» «А ты спроси у Павла, я- то всегда отвезу». «Мне неудобно, я же вас всех подвожу, спросите Вы, пожалуйста». Вечером, только село солнце, Николай отвез её в вагончик. В дороге он сказал Кате: «Ты, Катенька, Павла не осуждай и не бойся его, он хороший, честный человек, я его давно знаю, встречался с ним в таких местах, о которых тебе не надо знать, дурного он тебе ничего не сделает, у него дочь такая же, как ты. Холодно стало, мы - то все в своих каморках, а ему что ж на земле валяться?» «Что же делать теперь?», - спросила Катя. « Это уж вы сами решайте. А завтра приеду за тобой в 7 утра». Все копнильщицы были уже дома, чистые, умытые, весёлые, и очень удивились, что приехала она так рано. Заставили плясать, ей пришло письмо. Вихрастый писал: «Здравствуй, друг мой, моя Алёнушка. Прости, что долго не писал, я теперь работаю в Проектном институте чертёжником, а вечерами хожу в школу, в 10-ый класс, да не удивляйся..., закрываю глаза и вижу тоненькую худенькую девочку с такими хорошими, тёплыми глазами, открываю- вижу, как ветер тащит по дороге сухие, желтые листья... Жму крепко твою ручку, твой А.» . Она быстренько садится за ответ, когда ещё придётся вот так рано приехать? «Здравствуй, Толяша, хороший мой! Как я уже соскучилась, и как я очень хочу домой, если бы ты знал! Сегодня особенно, наверное, из-за твоего письма. Работаем много, это отвлекает от тоски по дому, по тебе. Когда нас отпустят - никто не знает... извини, пишу так коротко, так много надо еще сделать, так же крепко жму твою руку, твоя Алёнка». Встаёт от столика, глаза заплаканы, от девчонок не скроешь, а они переглядываются, неприятно усмехаются! В вагончике тепло, на ночь они уже затопили «буржуйку», и вода есть горячая. Быстренько помыться, голову помыть, кое- что постирать, переодеться во всё чистое. Нырнуть в теплую настоящую постель, хоть и жесткую, но свою, и выспаться. Спать, спать почти всю ночь, отдохнуть, как следует, такое редко бывает, а завтра опять - «каторга».
А завтра неминуемо приходит вечер, за ним - ночь. Работают почти до утра. Хоть и страшно устала Катя, но рада работе. Засыпают уже на рассвете и спят до приезда кухни. Катя одна. Утром всё-таки не так холодно, как ночью, да и солнце уже встало, греет. Но к следующей ночи люди устают до изнеможения. Работа прекращается в полночь. Она в бункере одна. Холодно даже ей, в теплой одежде, под одеялом, а каково ему, на открытой земле? Она не спит, мучается, ей жалко его, что же делать? Встает Катюша, идёт к нему. Он сидит, прислонившись к своему комбайну. «Павел, мне очень жалко Вас, идите в бункер, а я здесь посижу. Вам же завтра весь день работать.» « Да ты что, Катенька, у тебя - то труднее работа, чем у меня, я весь день сижу, иди, спи». Она стоит, не знает, на что решиться. Вдруг, он решительно встает, берет её за локоть и говорит очень просто: «Ты не должна меня бояться, и если бы ты смогла, мы были бы рядом, как брат и сестра, нам обоим надо хорошо отдохнуть, выспаться. А я тебя никогда не оскорблю, запомни!» Катя и верит, и не верит: « Меня дома ждет жених. Я очень хочу Вам верить». «Вот и верь!»
Бункер небольшой и Катя ужимается, сколько есть сил, вжимается в холодную железную стенку, чтобы только не чувствовать чужого тела, он делает то же самое. Катеньке трудно смириться с ситуацией и успокоиться, она и дышать боится. Постепенно жестокая усталость берёт своё, и благодатный сон окутывает их, каждого в отдельности. Радостные они пробуждаются утром, довольные собой и отдохнувшие. Работа спорится. Теперь ночи у них общие, они уже не отстраняются так отчужденно друг от друга, и он говорит: «Я же тебя не укушу». Они даже немного разговаривают перед тем, как заснуть. Наивная Катя говорит ему, что он для неё, как отец, и рассказывает о своём отце всю правду. Он жалеет её, успокаивает, обнимает, так в тепле они и засыпают, она на его плече. Вскоре Катя понимает, что дальше ей всё труднее будет держать его на дальней дистанции от себя, проснувшимся женским чутьём она это чувствует, хоть и девчонка она совсем, и глупенькая, но
природа сама ей жестко и неумолимо подсказывает: «Берегись!» Он теперь не только нежно обнимает её, но и целует глаза, шею, всю в завитках, невидимых сейчас в темноте, шепчет ей волнующие слова. Вот и нежные её губы в его губах, и грудь её девичья уже в его руках, таких бережных и осторожных. Но ведь она не сопротивляется! Ей это нравится, и она вот-вот потеряет рассудок. Он так нежен и ласков с ней! Она уже почти вся в его власти! Но стоп, ты ... ты обещал! Он весь в буре, но резко останавливается, и через некоторое время хрипло говорит: «Хорошо, я сплю с маленькой, глупой русалкой». Катя плотно заворачивается в своё одеяло. Так «глупой, маленькой русалкой» и провела она с ним все оставшиеся ночи, а оставалось их, к счастью, совсем мало. Любимая моя мамочка, это тебе спасибо, родная! Теперь нам обоим с ним легко, мне оттого, что сдержала клятву, ему, что не будет мучить никогда его совесть. Уборочная страда кончилась, они расстаются добрыми друзьями, и он долго и с уважением благодарит Катю за ночи ласки и трогательной нежной её юности, которые она подарила ему. Катя уехала, и больше они никогда не встречались.
(Фото 2010 года)