Диван. Глава 5

Владимир Голисаев
         Пассажиры «Ньюпорта», измученные долгой, почти беспрерывной качкой спали.
         В Ла-Манше и Па-де-Кале западный шторм, бушевавший в проливах до этого целые сутки, стал затихать, переродившись в сильный ветер, дующий с запада на восток и создающий мощную зыбь. А зыбь отомстила уходящей к востоку шхуне килевой качкой. Когда же они вышли в Северное море, то ветер с норда раздул большую волну, и на смену килевой, пришла бортовая качка.
         Хрен редьки не слаще. Естественно, они заболели одной из древнейших болезней человека – морской. Напрасно капитан Нейрс рассказывал им, что нет на свете людей, не подверженных морской болезни. Ни к чему оказался и пример фигуры адмирала Нельсона, не расстававшегося с ведром на капитанском мостике. Бесполезно. Все мужественно пытались работать, но, в конечном итоге, «травили» за борт и лежали пластом. Свинцового цвета волны и такое же небо, вместе с налетавшим шквалистым ветром и дождём, добавляли к морской болезни свою долю. Поттер, как врач, призывал коллег к работе, зная, что работа помогает в борьбе с болезнью, уговаривал пить как можно больше воды. Надо заметить, что он перенёс качку лучше других. Но вот, «Ньюпорт» миновал Скагеррак, от северного ветра и бортовой качки их прикрыли норвежские берега, затем, войдя в пролив Каттегат, шхуна повернула к югу, огибая Ютландию, тогда они вздохнули свободно и снова повалились на койки. Но уже не мучаться, а спать!
         – Сколько же можно спать? Мы банально проспали то, о чём так много говорили: «Вот, надо бы обязательно посмотреть замок Эльсинор, ну, хотя бы с берега. Капитан, скажите, а мы будем проходить мимо Оденсе, а откуда такое имя у города»?– Проснувшийся раньше других Поттер беззлобно подтрунивал над собой, над своими коллегами, вспоминая слова и вопросы Полежаевой.
         Надо сказать, спали они, действительно, долго. «Ньюпорт» уже прошёл датские проливы и вышел в Балтийское море. Дания осталась позади, слева были берега Швеции, справа Германии и Польши. Балтика встретила их как мать – солнышко, тепло, легкий ветерок. Качка кончилась.
         Капитан Нейрс терпеливо отвечал Полежаевой, что название города Оденсе переводится как «святилище Одина», бога скандинавской мифологии, что Оденсе находится недалеко от фьорда Оденсе и существует канал, соединяющий город с фьордом. Известен же город, в основном, тем, что здесь родился сказочник Андерсен. А замок Эльсинор, как таковой, отсутствует на датской земле. Шекспир в «Гамлете» назвал Эльсинором существующий замок Кронборг, находящийся в Хельсингёре. Замок Кронборг построен на столетия позже разворачивающихся в «Гамлете» событий, но всё одно, каждый год на Иванов день сюда прибывают паломники, идут к замку, по дороге осматривают скульптуры Гамлета и Офелии, фотографируются с ними и им это очень нравится. А для города – хороший доход в казну.
         – Сухой вы человек, капитан – воскликнула Полежаева – ну, дали бы нам съесть капельку сладкого вранья, так иногда хочется помечтать.
         – Я не сухой, госпожа Анна, я точный! – И он засмеялся, а вместе с ним и остальные, что было явным признаком выздоровления.
         Позже, Поттер много раз вспоминал, что никогда ещё жизнь на корабле не казалась ему таким раем, как тогда, на Балтике, после мучительной Атлантики. И ненавистная ещё вчера вода, сегодня была такой ласковой, с таким чудесным, необычным оттенком цвета, что казалось, они где-то в Италии на Адриатике! Да и возможность появилась для более близкого знакомства с Макгрегори и Полежаевой. Им же много лет работать вместе! Первая встреча там, в Саутгемптоне, получилось суховатой, потом пришла качка и морская болезнь – опять было не до сближения. Зато сейчас, в чудесную погоду, когда можно и погулять по палубе, и поглядеть на морских коров – некрупную, балтийскую разновидность дельфинов, да просто, понежиться на солнце – они, наконец, смогли нормально побеседовать, познакомиться.
         В кают-компании вечером играли в домино. Шестером. Проигравшие выбывали и пили чай с поджаренными тостами, намазанными сливовым джемом, которое варила Полежаева. (По крайней мере, она так заявила). Их заменяла следующая пара. Мосли играл с Макгрегори, Поттер с Полежаевой, капитан Нейрс со своим старшим помощником Доэрти. Играли не азартно, весело, не жалея о проигрышах. Но так уж получалось, что в домино всё больше выигрывали мужские пары, а Поттер с Полежаевой всё чаще пили чай.
         Но что скрывать, Поттеру было приятно пить крепкий чай с вкусными тостами, перемежая этот процесс разговорами с интересной дамой.
         – Дэвид, я предлагаю называть друг друга по именам. Мы же не на службе. Подходит вам это предложение?
         – Спасибо, Анна, предложение принято. Отлично. – Поттер не ожидал, что ему будет так приятна эта беседа с Полежаевой. У неё был редкий, чарующе-глубокий голос, который сразу же привлекал внимание. Да и сама она ему уже не казалась «синим чулком». Оказывается, она была очень женственной особой, способной мгновенно очаровывать и вызывать сексуальное вожделение.
         На вид ей было лет тридцать пять, или чуть больше. Матросская форма, в которую они все переоделись для удобства, ей очень шла и молодила. Она это, конечно, знала. Сидя, в этой форме и берете, сдвинутом лихо, набекрень, её можно было бы принять за юнгу-сорванца. Но стоило ей встать – форма не могла скрыть ни ширину бёдер, ни немалого размера грудь.
         – Откуда ваш такой безукоризненный английский? Вы родились и учили язык в России?
         – А мне, Дэвид, представили вас, как врача. Оказывается вы ещё и дознаватель!
         – Да что вы! Мои вопросы естественны.
         – Извините, Дэвид, но наша очередь играть. Давайте подольше задержимся у игрального стола. Что значит, раньше не играли. Учитесь быстрей. Пора Арчибальду и Рою тоже попить чай. А вы господа тоже должны понимать, что нельзя же всё время выигрывать. Неприлично!
Вы же помните, Арчибальд, эту пословицу: «Хочешь сделать человеку приятное – проиграй ему в шахматы».
         – Ха-ха! Что значит «неприлично»? Это игра в «поддавки», что ли? Нет, мы не в "поддавки" играем, выиграйте у нас честно, тогда мы с Роем с удовольствием попьём чай. Кстати, я бы и съел что-нибудь.
         – А чтобы вы хотели, мистер Мосли? – Капитан Нейрс никогда не сбивался на имена, при обращении к вышестоящему по рангу господину. Он просто так был воспитан.
         – Хороший вопрос! Да я не знаю, я бы сейчас половину ягнёнка бы съел! А как вы, Рой?
         – Пару бифштексов с кружечкой эля осилил бы, не задумываясь.
         – Дэвид, вы врач, смотрите, что эти чревоугодники делают? Они собрались ужинать без прогулки!
         – Без прогулки – это ужасно, но ещё ужасней, Анна, что они собрались ужинать без нас и без виски! Я требую, Арчибальд, сатисфакции, в виде  публичного извинения и признания собственной неправоты.
          – Господа. Я могу предложить вам холодное мясо ягнёнка. Отличный, чуть подкопченный бекон, хлеб и квашеную капусту. Видит Бог, что с виски это просто замечательный ужин. Извините, мистер Мосли, ирландского виски у меня нет. Могу предложить открыть шотландский Glenmorangie.
         – Дорогой капитан. У меня только один вопрос – почему эта вкуснятина ещё не на столе. А Glenmorangie – это чудо! Рой, как вы считаете?
        – Я считаю также, но задам вопрос, а откуда, капитан, у вас квашеная капуста? И зачем?
         – Мистер Макгрегори, я сейчас вам отвечу. Доэрти, сходите к стюарду, распорядитесь организовать нам стол их того, что я назвал, да захватите с собой виски. Вы знаете, где искать? Тогда живей. Значит, зачем капуста? Отвечаю кратко. От цинги!
         Когда-то большие потери в людях на кораблях британского военного флота заставили прибегнуть к поискам профилактических мероприятий. Наши, английские военно-морские врачи Линд и Прингл, узнав из старинных норманнских источников, что еще викинги имели обыкновение брать с собой в дальние походы кислую капусту, настоятельно рекомендовали британскому Адмиралтейству включить в корабельный продовольственный рацион квашеные овощи.
         Однако оказалось, что наличие на корабле, отправляющемся в дальнее плавание, бочек с кислой капустой еще далеко не решало проблемы. Это подтвердили экспедиции Байрона и Уоллиса и первое кругосветное плавание Кука. Цинге объявлялся шах лишь в том случае, если это профилактическое средство употреблялось в пищу регулярно, в качестве ежедневной закуски. Однако создавалось впечатление, что английские матросы предпочитают лучше погибнуть от цинги, чем взять в рот квашеную капусту. Ни разъяснения, ни добрые слова не помогали.
         Тогда во время своего второго путешествия Кук избрал иную тактику. Он распорядился к каждому обеду демонстративно приносить для офицеров с камбуза в кают-компанию большое блюдо кислой капусты. Камбузный юнга получил указание носить это блюдо к «ютовым гостям» ничем не прикрытым, держа его перед собой на вытянутой руке, чтобы привлечь внимание обитателей бака. Все, что получали офицеры, казалось простым матросам значительно лучше и вкуснее того, чем кормили остальной экипаж. Впрочем, в большинстве случаев так и было. Подобный трюк с кислой капустой немедленно произвел в умах матросов соответствующую переоценку ее достоинств, и «парни с бака» охотно начали ее есть. Кук возвратился из своего второго кругосветного плавания, не имея ни единого случая смерти от цинги.
         Принесли? Стюард, заправьте капусту луком и чесноком и полейте маслом. Растительным, конечно. Не жалейте масла! Вот. Теперь, как говорит наш кок – пальчики оближешь! Где хлеб? Мясо и бекон порезаны? Всё, прошу всех к столу.
         Это был замечательнейший ужин, Непринуждённость поведения и слов создали доверительную атмосферу друзей. Долговязый Макгрегори, которого, оказалось, звали Рой, был лёгким, приятным собеседником, Полежаева очаровала Поттера, и Дэвид отметил умение Мосли подобрать себе сотрудников. В душе он гордился, что попал в эту команду.
         Дальнейший путь до Кронштадта, после прошедших перипетий,  виделся лёгким, а появившийся через день на горизонте в лучах солнца купол православного собора, показался Поттеру нереальным, пригрезившимся ему.
         Как и говорил Мосли, после предъявления бумаг о посольском грузе, таможенную пошлину с них не взимали. Проверили судовые документы, подсчитали количество груза, указанного в бумагах и в наличии. Всё было в порядке. Капитан Нейрс попросил слова.
         – Уважаемые леди и джентльмены! Прежде чем выйти из Кронштадта, я хочу принести всем извинения за ваши мучения. Но это и не моя вина. Дело в том, что мы с вами идем с малым грузом, под очень малой осадкой, поэтому нас так качает. Это связано лишь с тем, что водный путь из Кронштадта в Санкт-Петербург сильно затруднён мелководностью Финского залива и проходит по сложному извилистому фарватеру. Причём, в среднюю воду, пройти могут суда, имеющие осадку не более 2,6 ярда. «Ньюпорт» при полной загрузке в 591 тонну имеет осадку в 4,4 ярда. Но сейчас, когда он гружён только вашим, посольским, практически невесомым для шхуны грузом, его осадка позволяет пройти бары Невы и войти по Большой Неве в  Санкт-Петербург. Иначе нам пришлось бы разгружаться здесь, в Кронштадте.
         Капитан Нейрс был точен, как морской хронометр Харриссона. Морского канала, который вскоре будет построен по проекту и на деньги выдающегося сына России – Николая Ивановича Путилова, ещё не было, а рисковать людьми и кораблём капитан не имел права. Поэтому вскоре на борт поднялся лоцман, взявший на себя управление кораблём, причём на плохом английском.
         – Молод он для хорошего лоцмана – думал и ворчал про себя Нейрс. Но когда «Ньюпорт» стал лавировать в фарватере, а его матросы, по командам лоцмана стали филигранно работать на шкотах и бакштагах, то капитан поругал себя в душе за недоверие – насколько сложной была лавировка и как точно она была выполнена. Но, слава Богу, всё на свете имеет свой конец – они вышли из мелководья залива, могучая сила Невы приняла «Ньюпорт» в свои воды и шхуна степенно подошла к стрелке Васильевского острова, где располагался морской порт, и пришвартовалась у стенки.
         Пред ними открылась фантастическая, осенняя панорама Санкт-Петербурга.
         – Арчибальд! Всё равно это какая-то мистика. Ведь сбылся тот, странный сон, о котором я вам говорил – мы с вами в Петербурге и сейчас осень 1878 года!