Вся эта трагедия, волной воспоминаний нахлынула на Ганну, всхлипывая, сидя на лавке и вытирая слезы уголком платка, она думала:
- Ох, Матки Божья, что же енто за жизнь така, при царе жили, боялись, при Союзе живем, еще пуще бояться приходится, когда же ентот комьюнизьм-то ихней настанет? Хоть краешком глаза глянуть на него, ведь не зря же столько людей померло, таку войну пережили. Ну, ладно, если я не доживу, так хоть бы Таська с Нюркой дожили до славных времен. Товарищ Сталин обесчал, вот только после войны на ноги нужно встать.
Так и жила Ганна, как весь народ ее большой страны, веря, что если им не придется увидеть комьюнизьм, так хоть внуки его увидят и поживут в достатке и радости….
- Мама, ты что плачешь, аль случилось что? – встревоженно спросила Таисия.
- Не, доча, - вытирая слезы, сказала, Ганна, - так, про жизню думкаю.
- А-а, а то я уже напугалась, думала, заболела. Нам сейчас никак болеть нельзя, так что ты крепись, если что, иди лучше к бабке Насте, она тебя подлечит.
- Да поть ты, интюлюлюй из под дубинки! Ох, батюшки, сказано тебе, что все нормально! – в сердцах сказала мать, - ты лучше кажи, где такмо задержамшись?
- Да, где, в конюшне, конечно. Семен привез корм скотине, вот, разгружали. Спина от тяжести аж не гнется. Ноги до сих пор трясутся.
- Ты гляди, девка, меня не позорь, а то слухи поперед тебя шагают, - в гневе пробурчала Ганна.
- Какие слухи? – насторожено спросила дочь.
- Сама знаш, каки таки слухи! Да неужель, тебе есчо не надоел ентот кобель-то, а? Ох, Таська, Таська, скрутит он тебе бошку то и кажет, чо так и было! На улицу ужо срам выйтить, в спину шепчут, косточки все перемыват.
- А вы их мама не слушайте, да и что вам по поселку ходить, сидите дома, чулки вон вяжите, - угрюмо сказала дочь, - косточки они перемывают, а чуть что, сразу ко мне бегут, выручай! Думаете, мне не противно? - разрыдавшись, сказала Таисия, - да у меня уже сил нет на его рожу поганую смотреть, просто боюсь я, что не справлюсь с ним. Ведь если он в живых останется, меня в тюрьму, а вас сгноят, как других сгноили. Не могу я пока ничего сделать, по рукам и ногам связана. Да и тяжелая, мама, я.
- Ох, Матки Божья, - вскрикнула Ганна, схватившись за горло руками, будто ей не хватало воздуха,- добегалась, докувыркалась, окаянная! Цыть! – прикрикнула мать, видя, что дочь что-то хочет сказать в свое оправдание, - я и такмо долго молчала, глядя на твои выкрутасы! Отца на тебя нет, он бы показал тебе, что такое девичья честь и гордость! Одну принесла незнамо от кого, а тапереча сызнова подол раскинула? Все повторяца, да? Думаш, батьки нет, чо хош можно делать? Погодь, я счас, токмо хворостину возьму, тя по спиняки поучу! Бушь знать, как по кустам шастать!
- Мама, мама, вы не знаете от кого Нюрка? Так знайте – от него, от лешего этого поганого! Всю жизнь он мне сломал, с тринадцати лет измывается. Помните, я в лес с девчонками пошла, да в болото попала, чуть не утонула? Меня еще дядь Захар случайно увидел, вытащил еле живую, домой на руках принес? Так вот, я тогда вам не всю правду сказала. Заблудилась я, часа три блуждала по лесу, увидев его, обрадовалась, думала спасена. И он обрадовался, обнимает, целует, говорит, что тоже испугался, заблудился и давай одежду с меня срывать. Он тогда не только одежду на мне изорвал, он тогда душу мою на клочки порвал, искалечил.
Не знаю, что со мной было, как в черной бездне я побывала, только когда очнулась, открыла глаза и жить мне не хотелось. Как раз на болото набрела, надумала в нем остаться, да не судьба видно было, дядь Захара Бог послал, спас меня. Видит, что на мне одежда вся изорвана, снял с себя кафтан, одел на меня, потом взял на руки и отнес домой.
- Почто ты глупа, девка, сразу ничёго не сказала? Отец бы с нём зараз поговорил? – держась за сердце, глотая воздух, спросила мать.
- Если б вы мама, видели, какой он в ярости страшен, просто бес в него вселяется. Побоялась я, глупая была, стыдно было. Да и отца он обещал прирезать, если только рот открою. Вот поэтому столько лет и терпела.
Ганна ойкнув, стала медленно сползать вниз. Таисия, подбежала к матери, развязывая платок и расстегивая пуговицу на блузе, крикнула:
- Нюрка, неси быстрей воды, бабушке плохо.
Девчушка вбежала в комнату с полным ковшиком. Мать, зачерпнув горсть воды, стала брызгать на лицо и волосы старушки.
- Мама, что с бабуськой?
- Cердце, наверно, не знаю.
Немного погодя, ресницы дрогнули и открыв глаза, Ганна, посмотрев на дочь, тихо сказала:
- Лесурка мова бедна, не вздумай ещё чо попало – то сделать, а то на кого нас с Нюркой оставишь? Кому мы будем нужны? – всхлипывая, напугано причитала мать.
- Дочка, принеси еще воды, а то теперь у меня что-то в горле пересохло, - сказала Таисия, чтобы выпроводить дочь из комнаты, - не хочу от этого гада рожать, да и не прокормиться нам, если я рожу. Ведь живем то мы только, благодаря конюшне. Вон сегодня опять в лифчике принесла немного гороха. Только жить-то как дальше, мама? Живот вот-вот, скоро уже на нос полезет, хоть в петлю.
- Не смей, слыш, не смей даже думать об ентом! Ничёго, родна мова девонька, живы будем, не помрем, Бог не допустит ентого, раз Он тебе ребеночка дал. Люди помогуть. Токмо боюсь я за тебя.
- Не бойся, мне этот ничего не сделает. Когда узнал, что беременная, на руки пытался подхватить, да где ему, старый хрыч колченогий, - с брезгливостью, сказала Таисия.
В комнату вошла Нюрка с полным ковшом и спросила:
- Бабуська, вы как? Вам лучше?
Старушка, вытирая слезы, быстро сказала:
-Ничёго, пшеничинка моя. Просто я напугала твою мамку, а потом и сама напугамшись.
- Это как? – удивленно спросила внучка.
-Да, стара ужо стала, вот голова и закружилась. Все хорошо, не боись.
- Бабусенька, - обнимая старушку, сказала внучка, - вам еще рано болеть, вы нам сильно-сильно нужны и мы вас, с мамой очень любим,- и поцеловав в щеку, прижалась к бабушке.
- Ай, батюшки, птичка мова золота, ягодка мова сладка и что бы мы без тебя делали? - улыбаясь и поглаживая девчушку по голове, говорила старушка, - вся и радость у нас в детках.
Таисия с болью смотрела на мать с дочкой, размазывая текшие слезы по щекам. Вдруг Ганна встрепенулась и с улыбкой сказала:
- Погодьте, гляньте, чо же я вам тут смастерила.
И поднявшись с помощью дочери с внучкой, поковыляла на улицу. Буквально через несколько минут она вернулась с парой крашеных лаптей.
-Вот, ни у кого таких нет.
- Ой, бабуська,- весело воскликнула Нюрка, - чем это вы их покрасили? Какие они красивые! А веревочки какие! Ни у кого таких лаптей не будет! Тонька от зависти, просто, лопнет!
- Понравились? – улыбаясь, спросила старушка.
- Еще как понравились! Можно я их завтра надену?
- Можно, можно, а теперь к столу, похлебку исти.
Накормила, напоила Ганна своих, спать уложила, а сама, зажгла лучину, чтобы керосин не жечь, из сундука достала лампадку, аккуратно завернутую в тряпку, иконку, лежащую на самом дне сундука, перекрестившись, осторожно все развернула и поставила на стол. Налив в лампадку масла, опустилась на колени и с горечью в голосе, зашептала:
- Господи, наш Батюшка, прости нас грешных, чо приходится прятать Тя, прости нас за боязнь нашу. Оставили мы Тя, но не оставь Ты нас, защити нас неразумных...
Долго молилась Ганна Богу, а потом, перекрестившись, слила оставшееся масло из лампадки, протерла ее и обвернув все в тряпицы, осторожно положила свертки обратно в сундук. Потом села прясть собачью шерсть. Пряла она шерсть и не замечая слез, стала опять вспоминать свою жизнь….
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://proza.ru/2012/10/23/1822