Cвет я пока не гашу.
За окном скребется и сечет по стеклу сухой cнег.
Там, дальше, где высокий тополь, виднеются кленовые листья на обоях и стол письменный с книжной полкой.
Там же, рядом с полкой, дверь.
И шкаф тоже виден, – только, если чуть отклониться.
Всякий раз, когда я пытаюсь втиснуть в окно и шкаф, кровать подо мной поскрипывает.
Иногда я просто раскачиваюсь: скрип - скрип, скрип – скрип…
За стенкой Настя с Катей спорят, кому идти на кухню.
Телевизор заглушает их голоса: бу-бу-бу, бу-бу-бу… я прислушиваюсь, когда мимо моей двери шаркают их легкие и быстрые шаги…
Это Настя...
Громко щелкает выключатель в кухне… Потом - в туалете... И снова - бу-бу-бу…
Я тоже стараюсь громко щелкать выключателем, когда выхожу.
Щелк! – вышел.
Громко прокашливаюсь, также громко передвигаю стул, посуду, - знаю, что прислушиваются.
Щелк! – ушел.
20-30. Еще пол-часа.
Я гашу свет.
Стол, полки с книжками, лампочка – все сгинуло.
Снег на карнизе за окном пышным воротом привалился к стеклу.
Я шевельнулся. Кровать скрипнула...
Схожу в туалет. Главное – чтоб не обоссаться.
Этот ремешок, Сашка, я приглядел еще осенью, в батькином сарае. Когда-то такие ремешки, сыромятные, в каждой хате были. Сейчас – редкость.
Длину его я рассчитал заранее: становился рядом с полкой на колени, отмеривал расстояние до шурупа, на котором висела полка, потом вязал узел, снова отмеривал и снова вязал, пока не убедился, что колени до пола не достанут.
Шуруп сразу мне показался вполне надежным, я только его загодя чуть вывернул.
Вообще, я долго прикидывал, как это лучше сделать.
Сначала хотел снотворным.
Потом – из окна вниз сигануть.
Думал и про ружьишко батино. И про вены. Про газ.
А однажды решил, что камень к ногам, и с моста в воду - лучший вариант.
Все они не годились. По разным причинам.
Понимаешь, Сашка, все тут не так просто.
Но, главное, – что я начал об этом думать.
Потом я понял, что дороги назад мне нет, - летом еще, - я тогда в последний раз перевернул ее, - понимаешь, да? – жилы вздулись, я стою над ней… А она прошипела, что сдаст меня за изнасилование.
Это жена - да?…
Сейчас мне кажется, что она никогда по своей воле и не еблась.
Я терпел, она терпела. Я переворачивал ее - она сопротивлялась. Потом уступала.
А у меня каждый раз надсекалась и саднила залупf, я не мог кончить, видя ее отчаянное злорадство, и однажды едва не стал душить ее, - не знаю, что нашло…
Сашка, я исчезнуть хочу, перестать быть, - хочу, чтобы меня больше не было.
Все! Программа «Время» через десять минут. Потом будет кино сразу, и они обязательно пойдут на кухню.
Окоченеть я не успею, а откачивать будет поздно, - дверь только приоткрою и свет включу…
Когда загремели фанфары программы «Время», первой вышла в коридор и увидела своего мужа через приоткрытую дверь - на коленях, лбом в стену и с повисшими руками - Катя.
Пока она, охнув, оседала по стене и валилась на пол, подоспела их дочь Настя.
Та быстро шмыгнула за дверь к соседке. Соседка – к Сашке.
Они обхватив Женьку под мышками, приподняли. Кто-то сдернул ремешок.
Рот в рот, вдох – выдох, три резких толчка в грудину… И снова – рот в рот…
Приехала милиция, потом - врач.
Сашка был не-то понятым, не-то свидетелем, - что-то рассказывал им, потом - подписал и долго еще смотрел сквозь дверной проем, как врач диктовал, описывал гладкое белое Женькино тело.
В какой-то момент он резко оттянул резинку Женькиных трусов и заглянул в них: "Обильная эякуляция..." Записали.
Приехали и забрали хоронить Женьку его брат и две сестры.
Еще через месяц Катя и Сашка переехали жить вместе в другой конец города