Эссе
Выйдя на «заслуженный отдых», не хотелось мне поначалу даже и вспоминать о своей профессии, которой отдал немало лет. Однако в последнее время всё чаще из тишины своего жилища возвращаюсь мыслями я к своей ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ. Видимо однообразие дней российского пенсионера, похожих один на другой; затворничество и душевное одиночество, мало-помалу подвигло меня к воспоминаниям о тех беспокойных и суетных днях и годах работы на транспорте. Там кипела настоящая жизнь! Всё в движении: страсти и нервы, огромный тоннаж на колёсах, что начинает движение по твоей команде и тормозит также. Большая личная ответственность и опасность нахождения возле этой махины стальной. Риск схода вагонов с рельс и столкновений с автотранспортом на переездах. Живые люди, зазевавшиеся на путях, которых раздавить может сия махина.
Есть несколько служб, входящих в состав этого большого живого организма — это связисты и путейцы, весовщики и товарные кассиры, вагонники и работники локомотивного депо, механики вертушек и путеукладчиков, рефрижераторных секций… всего и не упомнить. Но среди них важнейшим звеном стоят движенцы — перевозчики пассажиров и грузов. С пассажирскими перевозками знаком я совсем мало — занимался я перевозками грузовыми. Формировал грузовые поезда к отправлению, расформировывал прибывшие и подавал вагоны на фронта погрузки-выгрузки. В основном это были подъездные пути промышленных предприятий. На Главной магистрали и больших станциях я не работал. Там своя «каста» и уровень знаний другой.
Движенцы быстро привыкают к грохоту многотонного, движущегося металла, перестают его бояться и теряют бдительность. Проскочить в узком пространстве сближающихся сцепок, пролезть под вагонами готового к отправке поезда, на ходу запрыгивать и спрыгивать с подножки, находиться под вагоном или в межвагонном пространстве во время движения, ехать на вагонной балке, автосцепке, лестнице или даже крыше вагона — всё это практикуется, хотя и запрещено инструкциями. Конечно же, не баловства ради, такие рискованные действия. Никто не хочет покалечиться или того хуже… — всех ждут дома родные. Но если соблюдать все правила, ничего не будешь успевать делать, а значит, станешь задерживать остальных. Ругань и нервы от верхов до диспетчера, который за всё в ответе! Низкие твои показатели и авторитет, лишение премиальных и прочих доплат и как результат — работать в профессии ты не будешь.
В первые годы моей работы на транспорте особенно, а реже и в последующие, виделись мне странные сны: то вагоны уходят под уклон, отцепившись от тепловоза, валятся под откос, наползая друг на друга, то сминают они автомобили на неохраняемом переезде и давят людей. А я бегу с тормозным башмаком наперегонки с составом и не могу его никак остановить. Стараюсь людей на переезде предупредить, кричу, а голоса нет, свищу, и свиста не слышно. А неуправляемые вагоны бездушной массой своей давят и давят всё живое на своём пути, и вот я уже вижу эту человеческую массу, подмятую каким-то огромным чудовищем…. Просыпался я обычно внезапно сам, или жена будила — трясла что есть мочи меня за плечо, услышав стоны мои и мычание. Потом я долго приходил в себя и курил на кухне. Только выйдя на пенсию, я совсем перестал видеть эти кошмарные сны. Кстати подобные этим снам картины впоследствии мне приходилось наблюдать в действительности.
В профессии моей были и моменты приятные. Например, если приходил вагон из Средней Азии с вином и сопровождающим. С нашими братьями из южных республик договариваться я научился ещё со времён службы в Советской Армии. Если мужик оказывался покладистым, я затаривался вином и без задержек вез и ставил его под выгрузку к складу продуктовой базы. Но бывало и по-другому. Хозяин со мной разговаривать не хотел, или брезговал — убирал раскосые глаза в сторону, будто меня и не существовало. Либо прикидывался: «Моя твоя не понимай!». Тогда я, предупредив о последствиях разрыва наших дипломатических отношений, загонял вагон в тупик высоченной угольной эстакады — ни спуститься, ни выйти! Уголь, лежавший внизу навалом, постоянно дымил, и мужик, находившийся в вагоне, через полчаса превращался в чумазое и кашляющее существо. Я продолжал делать свою работу у него на глазах на смежных путях. Когда мужик сдавался, то кричал мне сквозь чёрный дым жалким голосом:
— Эй, началник, дарагой! Витащи менэ отсюда. Склада поставь, обида не будищ. Очень тыбе прашу, я уже задихаюс!
Сделав небольшую выдержку для верности, мы забирали вагон и ставили его к складу. На Главной дороге такие вагоны встречали на каждой большой станции. Мы ещё обходились по-человечески, в других местах при сцепке били их посильнее, или с горки спускали — много бою и расходов, так что с транспортниками лучше дружить. Вообще на этой работе всегда есть чем поживиться, и особенно это помогало во времена голодной перестройки. Ставишь под выгрузку вагоны с продуктами, машинист и составитель несут в тепловоз по коробке, завсклад делает вид, что ничего не видит. Арбузы и дыни мы ели до самого Нового года, ну и семьи наши тоже, конечно. Иногда разживались и тушенкой. Муку или сахар по мешку в пятьдесят килограммов вытаскивали через верхний люк крытого вагона. Только не торопитесь нас — работяг осуждать. Не мы тогда жизнь такую устроили — ни зарплат, ни продуктов. В то время в стране растаскивали нефтяные месторождения, шахты и рудники, заводы и фабрики….
Это в то время мы научились черпать из цистерн спирт, бензин и соляру, а потом продавать шоферне за полцены. Наш тепловоз ждали в укромных местах железнодорожных тупиков КамАЗы и легковушки. Я, например, до сих пор помню, что в нижнем сливном стакане цистерны, после выкачки через верх, остаётся десять литров спирта-ректификата. Подсолнечное масло везли с Кубани цистернами, а мы домой носили канистрами.
В 1989 году закончил я заочное обучение в железнодорожном техникуме. И, конечно же, мне захотелось себя испытать — поработать руководителем, слезть, наконец, с этой подножки! В мороз трудиться в тепле, в ненастье под крышей. В ту пору я плохо себе представлял, что самое сложное — это работа с людьми. К тому же наступали для страны такие времена, что никто не мог даже представить — что будет завтра.
С самого юношеского возраста работал я на одном предприятии «оборонки», где главенствовала дисциплина и порядок во всём. Производственный мастер — величина немалая — пользовался уважением и авторитетом. Для меня места по специальности не нашлось, я уволился и в дальнейшем вволю нахлебался удушливой атмосферы разваливающихся «шарашек» той поры.
Пытался я поначалу на объектах, за которые отвечал, наводить порядок и дисциплину. Но всегда встречал отпор, и не только от работяг, но и от начальства. Оказывается, все уже привыкли работать в таком режиме, и ничего никому менять не хотелось. Я выглядел «белой вороной» и выскочкой, меня никто не хотел поддерживать в этих моих усилиях. Всё то, чему меня учили, годилось разве что для мусорной корзины.
Это было бюро по погрузке-выгрузке вагонов. Выполнять сменное задание мы были обязаны любыми средствами и в срок. За это с меня — сменного мастера — снимали стружку, но народ каждую смену пьянствовал и работу срывал. Пробовал отбирать спиртное — все прекращали работу. Пытался отстранять человека, нарушающего дисциплину злостно, но заменить его было не кем, и хоть сам за него паши. Работяги, напившись вдрызг, гоняли на электропогрузчиках наперегонки, били и курочили продукцию, улетали с подтоварника, травмировались и наносили другим увечья. Спиртное на участке не кончалось никогда, через забор от нас исправно работал «гидролизный» завод, где из опилок гнали спирт. Повоевав с полсмены и кое-как наладив работу, я уходил в свой кабинет и закрывался там, чтобы никого не видеть…. Из погрузбюро я, отработав всего одну зиму, уволился. Походил, посмотрел: на предприятиях города обстановка мало чем отличалась от той, от которой я ушёл.
На одном заводе мне предложили должность начальника смены в транспортный цех. В моём ведении находилось три маневровых тепловоза и бригада грузчиков для выгрузки из вагонов сыпучих грузов во главе с бригадиром — цыганом по национальности. В дневную смену пытался воспитывать людей я, а в ночную — они меня. Возле письменного стола «дежурки» на всякий случай хранил я обрезок стальной арматуры. Пару раз она меня здорово выручила. Ночью пьяные грузчики, подстрекаемые вожаком-цыганом, врывались в дежурку и пытались меня «прессовать». Мало походила на производственные отношения картина, когда начальник смены с «железякой» наперевес гнал убегающую чумазую толпу прочь от диспетчерской. Рабочий контингент сплошь состоял из «откинувшихся» зэков. Целую картинную галерею можно было зреть на их голых торсах в заводской душевой. Я понимал, что авторитет в их среде можно заработать отнюдь не культурными словесными оборотами, и что уважают они только силу. И вскоре мне представился удобный момент себя проявить.
Со станции в сторону подъездных путей нашего предприятия подавали состав вагонами вперёд. В одном месте железнодорожная ветка этого перегона пересекается с трамвайными путями. Поезд ударил и опрокинул трамвай с людьми. Составитель, ехавший на подножке первого по ходу вагона, успел спрыгнуть в сторону откоса, чем и спас себе жизнь. Там произошла ужасная трагедия с множеством жертв. Мне позвонил маневровый диспетчер со станции и попросил подогнать тепловоз со своей стороны — могла понадобиться наша помощь. Мы подъехали. Перед нами открылась картина страшная. Такого мне больше в жизни видеть не приходилось. Трамвай с людьми лежал на боку, раздавленный гружёным железнодорожным вагоном, раздавались стоны и крики. В те времена ещё не было МЧС, и врачи из трёх карет скорой помощи бестолково суетились и мало чем могли помочь несчастным. Нужно было резать металл и извлекать людей, но никто не знал, как это делать….
Мне не хочется описывать в подробностях картину трагедии. Скажу только, что вагоновожатая каким-то чудом осталась жива. Увидев поезд, женщина растерялась и вместо торможения повернула ручку контроллера на ускорение хода. Говорят, она моментально поседела тогда и даже умом тронулась….
Можно представить моё моральное состояние в то время, когда я вернулся на завод. Вагоны никто не выгружал. Грузчики сидели в своей теплушке и разливали спирт. Цыган скривил ехидную улыбку и, сверкнув чёрными миндалинами глаз, пододвинул ко мне стакан со спиртным.
— Выпей, начальник, людей уважь! — Рабочие внимательно следили за моей реакцией, и никто не ожидал, что будет в следующий момент, даже я сам.
Я залпом опорожнил стакан и со словами «А ну-ка выйдем», схватил в охапку бригадира и выволок его на улицу. В нем был, наверное, центнер весу, но он летал под хлёсткими ударами моих кулаков словно мячик. Со злобной силой выплёскивал я нервное напряжение за прошлые наши стычки, глушил кулаками впечатления сегодняшнего кошмарного дня!.. От цыгана меня оттащили. Он сидел на земле, под левым глазом быстро набухал синяк, по подбородку стекала струйка крови.
— Ну, ты даёшь, командир! Уважаю! — Он протянул мне руку, видно для того, чтоб я помог ему подняться.
— Да пош-шёл ты! — Нервно прошипел я в ответ. Повернулся и пошагал в сторону диспетчерской. Я был словно опустошён изнутри. И пустота эта вибрировала и дрожала во мне.
К вечеру бригадир прислал человека с докладом, что сменное задание выполнено, вагоны выгружены. С этого дня отношение ко мне поменялось кардинально, словно «стая» признала во мне вожака.
С движенцами дело обстояло не лучше. На одном тепловозе из трёх я иногда только видел трезвые лица. На двух других спирт распивали в открытую и не таясь. Как результат — сходы подвижного состава с рельс и аварии. Ставить вагоны обратно на рельсы — работа ювелирная. Тепловоз аккуратно, мало-помалу должен затягивать колёсные пары через специальные приспособления ( лягуши, горбуши) на рельсы. Здесь же, в первый раз я увидел такое варварство — вагон вытягивают рывками, ломая шпальную решётку и деформируя рельсы до первого забетонированного переезда. А там бульдозером, выворачивая тележки с колёсными парами, заталкивают гребни колёс в желоба переезда. Бывали случаи просто дикие: едут и не смотрят куда — по кружкам спирт разливают. Проехав в одну сторону вперёд вагонами, переехали человека. Возвращаясь обратно, переехали его труп локомотивом и опять не увидели.
Недаром здесь долгое время жили без начальника транспортного цеха. Но с кого-то за весь этот бардак ведь надо было спрашивать? И кто-то за него обязательно отвечать должен. Трижды меня вызывали к директору. Ну, кто скажите, кто может отказать директору? Да ещё моё честолюбие, конечно, сыграло со мной злую шутку. Так сделали меня начальником транспортного цеха. Первый месяц на адаптацию дали. А потом началось… Стали делать меня крайним за грехи настоящие и прошлые. Увидев перспективы мои на будущее совсем мрачными, я попытался уволиться, но не тут-то было! Оказалось, что лицо я теперь материально ответственное и всё имущество цеховое должен кому-то по описи сдать. Тут я совсем помрачнел. Поехал к своему старому другу-доктору, который стационаром заведовал, и попросил его спрятать меня у себя в больнице на пару месяцев. Так я, с трудом великим с «хлебной» должностью и расстался.