С раннего детства Ганна с Устинькой были лучшими подругами. Вместе в пыли играли, вместе потом коз пасли, с мальчишками, ради развлечения, по огродам лазали. Ганна была боевой, но до Устьки ей было далеко. Ох и шустрая была девка. Атаман в юбке. Росточком мала, да на язычок остра. Характером десятерых мальчишек стоила. Жил у них по соседству мужик, Михаилом звали. Рост под два метра, широкоплечий, чернявые, вьющиеся волосы и темно-синие глаза, обрамленные лохматыми черными ресницами. Все девки по нему сохли, но он выбрал маленькую, щуплую и неказистую Устьку.
Как-то, поздним вечером, возвращался он с поля домой, слышит, во дворе, в зарослях какой-то шорох и кряхтение, подошел поближе, глядь, а там Устька на заборе повисла вниз головой, сверкая голым задом. Увидела она своего соседа и притихла, аж глаза зажмурила. Михаил, молча, посмотрел на нее, подошел, похлопал своей ладошкой–лопатой по ягодице и сказал:
- Да, девонька и что же ты такой товар прячешь? Погодь, я тебе подсоблю.
И отцепив платье от жердины, подхватил ее на руки. Подержал, посмотрел, молча в темные, как угли глаза и добавил:
- Жди завтра к вечеру сватов.
И опустил на землю соседского двора. Устька ни жива, ни мертва, пустилась наутек. Всю ночь бедняжка не спала, а с раннего утра побежала к подруге.
- Ганна! Ганна! - с порога закричала она.
- А? Ты чаго горланишь, как скаженна?
- Пойдем, я тебе что-то скажу, - взволновано затараторила Устька.
Ганна никогда раньше не видела подругу такой взволнованной, на ней просто лица не была. И поняв, что с ней что-то случилось, побежала за подружкой на их излюбленное место, на крышу сарая. Забравшись быстро на крышу, устроились удобней и только тогда Устька выпалила:
- К нам сегодня вечером сваты придут!
- Кто-о?
- Сваты!
- К кому?
- Ты что, Ганка, спишь на ходу, что ли? Аль глухая? Я ж говорю, сегодня придут меня сватать! И все из -за вас! Бросили меня одну. А этот леший меня поймал и в наказание, сказал, что сватов сегодня зашлет.
- Он же старый! - ахнула Ганна.
- И страшный, леший и всё! А главное, не поверишь, я всегда его боялась и боюсь. Он для меня хуже Змея Горыныча.
- Ой, подруженька мова, бедненька! Да как же я без тебя на вечерки бегать буду? А-а-а!
- Погоди, Ганка, - всхлипывая, удивленно спросила Устька, - каки таки вечерки? Мы же там еще ни разу и не были?
- А я об чем? Как же я одна пойду? Получается, что и мне вечерок не видать! Ой, бедные мы с тобой, бедные! А-а-а!
- А-а-а!- обняв подругу, подхватила Устинья.
Вечером в дом Устьки пришли сваты. Отец, как мог, защищал свою единственную дочь, не хотелось ему с ней расставаться, маленькой еще считал, ей ведь всего-то четырнадцать годков, она вон, до сих пор с мальчишатами по огородам лазает.
Устька забилась на печи, сидит и дышать боится. Вдруг, поднялся Михаил и пробасил:
- Я понимаю, что она еще ребенок и ей нужно расти, вот пусть и растет у меня, обещаю, что до семнадцати годков ее и пальцем не трону. Но я с места не сойду, пока не получу согласия.
Прохор понимал, что о таком зяте только мечтать можно. Работящий, богатый, у него свой дом, корова с бычком, свиней пять штук, две лошади и земли целых десять гектаров! Подумал, подумал и согласился, тем более, что дочь по соседству жить будет.
Да и чувствовал Прохор, что недолго ему осталось мир коптить, скоро к своей Грушеньке отправится. А Михаил мужик что надо, если что, позаботится о его дочке. Через неделю сыграли свадьбу, правда поп венчать отказался наотрез, не раньше, как невесте исполнится семнадцать годков. Поплакала девка несколько дней и перешла жить к соседу. Так Устька, самая озорная, за неделю, стала мужниной женой.
Ее сразу, будто подменили, стала степенной, одевалась по взрослому, вечно растрепанные волосы, теперь короной возвышались над головой и без платка больше не ходила. Свой мятый, в нескольких местах рваный сарафан, она сменила на длинную атласную юбку и светлую, в мелкий цветочек блузу. Михаил купил ей новые наряды, ботинки и подавая красивые, с кружавчиками, женские штаны, сказал:
- Вот, держи, носи, чтобы никто больше не смог увидеть, что у тебя там под юбками.
Дал и вышел. Устья взяла панталоны и стала их рассматривать, приглаживая кружавчики и рюшечки. У нее никогда не было нижнего белья, о такой роскоши, она даже не могла и мечтать. Сначала девушка боялась мужа, но потом, присматриваясь к нему, стала замечать, что Михась, как она его называла, не только красивый и сильный, но еще очень добрый и внимательный, только под вечно угрюмым видом, эта черта его тщательно скрывалась.
Постепенно жена стала привыкать к мужу и даже, когда он уезжал в город на ярмарку, скучала по нему. Однажды, из-за поломки колеса, Михась задержался в городе. Устья же, как тигрица в клетке, металась по комнате и наконец, увидев мужа, бросилась ему навстречу. Повиснув на шее, разрыдалась. Он приподнял жену, обнял и смущенно пробасил:
- Ну, ладно, ладно тебе, просто колесо в дороге сломалось.
- Не пущу больше одного, не пущу! Вместе будем ездить, слышишь? – рыдая, говорила Устья.
- Слышу, слышу.
С этого дня, девушка поняла, как сильно любит Михася, своего мужа, которого до сих пор не знала, как мужчину, который держал слово, данное ее отцу, и ни разу не заходил в ее комнату. Через год ей будет семнадцать, только через год…
Этот год прошел тяжело, не считая томительных, долгих темных ночей. Кто–то поджег поле с овсом, корова отелилась мертвым теленком, а самое страшное - ушел из жизни Прохор. Сильно горевала Устинья по своему отцу. Сколько себя помнит, всегда они жили вдвоем. Мать умерла после тяжелых родов. Отец больше не женился, сам воспитывал дочь.
Михаил, последнее время, часто видел жену со слезами на глазах, поэтому старался отвлечь ее от тяжелых мыслей. Так все радости и тяжбы они делили вместе. Сегодня Покрова, большой христианский праздник и ее день рождение. Открыв глаза, еще до восхода солнца, Устинья сладко потянулась и вдруг, в темноте, посреди комнаты, увидела тень. От неожиданности вскрикнув, быстро соскочила с кровати, зажгла свечу и услышала взволнованный голос Михася:
- Прости, что тебя напугал. Просто зашел посмотреть, как ты спишь.
Говоря это, он медленно подошел к жене, взглянул в ее бездонные черные глаза, погладил рукой по распущенным густым волосам, приподняв, поцеловал и чем крепче он целовал, тем сильнее у Устиньи кружилась голова, она уже не понимала, где пол, где потолок и где она сама. На всякий случай, девушка крепко обвила шею мужа руками и от огромного счастья улетела далеко-далеко…
Став настоящей женой, Устинья обрела еще большее счастье, чем было раньше, ей хотелось смеяться и плакать одновременно. Видя новое состояние своей жены, Михась проводил с ней больше времени. Он видел, как его маленький воробушек превращался в красивого лебедя.
От их большой любви, как на подбор, родились пятеро сыновей, все высокие, красивые и сильные и одна дочь, самая младшенькая. Ох, и тяжело она далась Устинье, кое-как мать родила малышку. Зато потом, радости и счастья не было конца, наконец – то родилась долгожданная девочка, которую назвали Мартой, в честь месяца марта, в который она появилась на свет.
Характером она была в свою мать, а вот ростом пошла в отца – стройная, высокая, с темными густыми, волнистыми волосами и синими глазами. Приехал к ним, как-то, в село парень из города и влюбилась в него Марта, совсем девка пропала, высохла вся. Как только родители ее ни отговаривали, но дочь одно твердила, что сильно его любит и жить без него не может.
Михась думал:
- Кажется, вроде бы умный, книги какие-то читает, красивый, но не внушает он доверия и все.
Однажды, ложась спать, он сросил жену:
- Ну, что мать, делать–то будем, с нашим неслухом?
- Не знаю, отец, ты у нас мудрый, всегда поступал правильно и по совести, поэтому я приму любое твое решение.
- Ну, не запирать же ее? А вдруг, она завтра придет за благословением? Говорит, что любит, если благословение не дадим, как она будет жить? Я вон, в твои глаза, в первый вечер взглянул и как в омут с головой, кое–как утра дождался, боялся тебя потерять. Поэтому и решил, лучше женюсь на ребенке, выращу, зато всегда буду рядом с тобой, со своей лебедушкой. Может быть и у нее такая любовь, а мать?
- Не знаю. Может Бог пронесет нас?
- Дай то Бог, дай то Бог. Ладно, давай спать, завтра у нас тяжелый будет день.
А на следующий день, поднявшись, как всегда до восхода солнца, Михась со своей семьей управлялся по хозяйству. Управив скотину, напоив, накормив ее, подоив всех коров, зашли в дом, завтракать. И только сели за стол, запыхавшись, вбежала соседка Ганна, бывшая подруга Устиньи и с порога заголосила:
- Ай, мамоньки, ай, матка Божья, погибли мы, все погибли!
- Ганна, ты толком-то скажи, в чем дело? - спросил Михась.
- Так че, вы еще ничёго не знаете?
- Ничёго.
- Батьку, царя нашего, скинули! Ай, мамоньки и чё с нами то таперича будет? – причитала Ганна.
- Как скинули? - сразу шесть мужских голосов эхом разнеслись по комнате.
- Не знаю, она вон, знат, - показывая рукой на Марту, сказала соседка.
Все удивленно посмотрели на Марту. Девушка сидела и больше всего на свете сейчас хотела стать невидимой. Даже с опущенным взором, не смотря ни на кого, чувствовала взгляды, обжигающие ее с ног до головы.
- Я-а, - заикаясь, сказала Марта, - ничего не знаю.
- Как не знашь? - удивленно спросила Ганна, - твой же гордской хахаль нам привез эту погану весть.
- Ну-у, дочь, - строго, как никогда, спросил Михась, - мы тебя слушаем.
- Но, я на самом деле, - пытаясь в голосе скрыть дрожь, отвечала девушка, - ничего не знаю. Максим мне что-то говорил, но я не поверила, что такое возможно... и все.
- Та-ак, - в гневе, закричал отец, - чтобы в нашей хате его больше не было и чтобы о нем, я никогда больше не слышал! Ясно? А увижу тебя с ним, или услышу, что ты с ним была, поймаю и ноги вырву!
Девушка, закрыв лицо руками, выскочила из-за стола и побежала в свою комнату. Увидев разгневанного соседа, Ганна сославшись, что еще не доила корову, на всякий случай, быстро выскользнула за дверь. С этого дня безмятежное счастье в этой крепкой, дружной семье развалилось.
Марта перестала слушать родителей и постоянно сбегала на свидание к своему Максимушке. Как только отец с братьями уйдут в поле, она косынку на плечи накинет и быстро, через огороды, бежит к утесу, а там, под плакучей ивой, всегда уже ждал он - любовь всей ее жизни.
- Голубка моя, - обняв Марту, нежно говорил Максим, - вот, как только я все сделаю, ради чего сюда приехал, увезу тебя далеко–далеко. В самый большой и красивый город, где мощенные широкие дороги, много высоких домов. Вода струей бьет из трубочек, фонтанами называются.
- И ты все это видел?
- Конечно, и ты увидишь. Со своей мамой познакомлю. Она у меня хорошая, добрая. Ты ей понравишься. Я знаю. Устрою тебя к нам на завод. Вместе работать будем.
- Ох, Максимушка, что-то боязно мне. Ведь я никуда еще не ездила, нигде не была, ничего не видела. Я даже в школу не ходила. Грамоте меня тятя учил. Мамка то у нас только читать умеет, а мы и арифметику знаем и писать умеем. У меня память хорошая, все удивляются. Я псалмы наизусть пою.
- Вот и чудесно. Значит, тебе легче будет в городе.
Немного еще посидев с любимым, Марта вскочила -
- Мне пора, а то мамка спохватится, что меня дома нет.
- Посиди еще, - стараясь прижать к себе любимую попросил Максим.
- Не могу я, если узнают, тятя грозился отправить меня в город, в школу для девиц, тогда любовь моя, нам уже не удастся больше увидеться, - и поправив на плечах косынку, девушка быстро скрылась в зарослях орешника.
С войны стали возвращаться односельчане и подтверждая страшные слова Ганны, бередили и так уже, растревоженные души. В селе появились новые люди, которые, разжигая страсти, раскололи сельчан на два лагеря – бедных и богатых. Вся жизнь перевернулась с ног на голову. Крестьяне не могли понять, как им дальше жить. Раньше они знали точно, что если не будут работать в поле, сеять хлеб, то им нечего будет есть.
Сейчас же, Максим и другие чужаки, которые называли себя красными комиссарами, каждый день зазывали всех на митинги, где говорили, какая прекрасная теперь у них будет жизнь. Заберут у кулаков земли и раздадут настоящим хозяевам – беднякам.
- Это что, я не понял, - радостно воскликнул Степан, - у Михася землю отберут и мне отдадут?
- Конечно, - сразу ответил Максим, - вы же, Степан Николаевич, на сколько мне известно, к кулакам не относитесь, детей у вас трое, а земельный участок небольшой. И какой участок вам понравится, такой и возьмете.
От удовольствия, первый лентяй и дебошира на селе, с ухмылкой потер руки и казалось, что он больше уже ничего не слышал, перед его глазами проплывали поля с черной, жирной, как масло, землей. Где нет ни пенечка, ни овражка, ровные поля, с уже колосившимися колосьями. Вдруг, сквозь пелену, он услышал, новое для себя имя, Ленин. Степан прислушался.
-…Владимир Ильич Ленин, обратился к нам, Петроградским рабочим, с призывом, что жизнь революции в наших руках. Спасти ее больше некому.
Кулаки с буржуями захватили все богатство страны и если мы у них не отберем земли, которые кормят народ, не заберем заводы, то мы все погибнем. И вот товарищи, мы здесь, призываем вас - встать на борьбу с классовым врагом! А для этого нам с вами нужно сделать сейчас первый шаг и выбрать надежных людей в комитет по борьбе с буржуазией!
Люди загудели, как пчелы в улье, таких речей им никогда не приходилось слышать. Немного погодя, вперед вышел Степан, поднял руку. Максим, сидя за столом, покрытый красным кумачом, позвонил в колокольчик. Степан, стараясь перекричать гомон, крикнул:
- Меня записывай!
В зале, вмиг, наступила тишина. Посмотрев по сторонам, ухмыльнувшись, с злорадством добавил:
- Давно пора пощипать это кулацкое отродье.
- Молодец, Степан Николаевич, - радостно воскликнул Максим и обратившись к одному из чужаков, весело сказал, - пиши, Игнат, Сатанкин Степан Николаевич.
Товарищи, кто еще хочет записаться?
- Фрол, а ты чего? О чем думаешь? Забился в угол и молчишь, иль ты доволен своей жизнью и у тебя семеро по лавкам не сидят и жрать не просят? – возмущено крикнул Степан.
Фрол, покраснев и теребя край кафтана, заикаясь, сказал:
-А шо, я? Сам все знаш, токмо не моё эт дело, я так кумекаю.
- Плохо, кумекаешь, - не сдавался Степан, - пиши его Максим Иванович, - и показывая кулак в сторону Фрола, продолжил, - я с ним после побалакаю.
На том собрании в комитет выбрали пятерых бедняков. Затем, всех распустив, Максим попросил новоиспеченный комитет остаться, чтобы решить еще несколько неотложных вопросов.
Когда все разошлись и в комнате осталось восемь человек комитетчиков, Максим поднялся и пожимая руки новым товарищам, произнес:
- Товарищи, поздравляю вас с вступлением в рабоче-крестьянские ряды! И на первом у нас с вами собрании такой вопрос. Церковь.
Все переглянулись, пока ничего не понимая.
- Валентин Пантелеевич, прошу вас, - обратился Максим к мужчине, до этой минуты тихо сидевшему за столом. Поправив очки и кашлянув в кулак, Валентин Пантелеевич с нескрываемым волнением, встал и неуверенно начал говорить:
-Товарищи, нам пришло распоряжение, за короткий срок собрать сорок килограммов золота, триста килограммов серебра и любые другие драгоценности.
Кто-то присвистнул.
- А где ж такое богатство взять то? – удивленно спросил Фрол.
- Где, где, - быстро сообразил Степан, - пуста башка, тебе ж говорят – в церкви.
- Да, як же енто, побойтесь Бога, - испугано возмутился Фрол, которого подхватили и другие новоиспеченные комитетчики.
- Товарищи, - воскликнул Максим, - никакого Бога нет! Если б Он был, разве бы Он допустил такой несправедливости, чтобы одни с жиру бесились, а другие щи лаптем хлебали? Бога выдумали буржуи для своей пользы, чтобы вас, темных и неграмотных, можно было легче обмануть и забрать народные богатства.
- Нет, вы, как хотьте, а я грабить церкву не пийду, - уже твердо сказал Фрол.
- Да, не тарахти ты, балаболка, - с ехидцей, остановил его Степан, - кто тебе сказал, что будут грабить церковь, тебе же сказали, что нужно взять свое, народное. Правильно я понял, товарищ э-э, простите, запамятовал, как вас звать величать.
- Валентин Пантелеевич. Да, правильно, - стараясь ни на кого не смотреть, сказал мужчина в очках, - понимаете, чтобы победить буржуазию и построить новую жизнь, нужны деньги. Много денег, на оружие, на хлеб, а их в молодом нашем государстве нет. И наша с вами задача, их найти или, если будет нужно, отобрать. Если бы вы знали, какое богатство в наших церквях, поэтому с них и начнем. Правда нас здесь в данный момент мало, придется подождать помощи, а пока, за это время нужно выбрать председателя и подготовить место для хранения золота.
- Товарищи, у меня предложение, - оглядывая всех пронзительным взглядом, сказал Максим, - председателем выбрать глубокоуважаемого нашего Степана Николаевича. Кто за это предложение, прошу поднять руку.
Немного поерзав на стульях, все молча, подняли руки.
- Вот и отлично! Степан Николаевич, проходите к нам, садитесь.
Степан, крякнув от удовольствия и разглаживая усы, подошел к столу, и обратившись ко всем, не скрывая своей радости, гордо сказал:
- Не ожидал, спасибо за доверие. Обесчаю, не подведу, глотки грысти буду всем врагам народа, - и сел за стол.
Совещание продолжалось до глубокой ночи. Выйдя на улицу, Фрол негромко сказав что-то Ефрему, быстро зашагал в противоположную сторону своего дома.
- Эй, Фрол, ты эт куда, никак заблудился? Хата то твоя враз по другу сторону будет, - весело крикнул Степан.
- Да, я за жинкой пишев. Она мэнэ у мамки ждэ.
- А-а, а то я уж подумал, что ты до крали какой пошел, - сказал председатель и загоготал над своей шуткой.
Фрол, махнув рукой, быстро растворился в ночной темноте. На всякий случай, прошел мимо хаты своей тещи, потом резко свернул на другую улицу и огородами направился к дому священника. Батюшка, надев рясу, подошел к иконам, висевшим в красном углу, перекрестился и подлив в лампаду масла, начал читать вечернее правило. Вдруг, ему показалось, что в окно, со стороны огорода, кто-то тихонько постучал. Посмотрев в окно, он увидел своего крестника, который, оглядываясь по сторонам, знаками показывал открыть дверь.
- Что случилось, сынок, на тебе лица нет? - взволновано спросил священник.
- Отче, бяда случилась. Нужно срочно бегить в церкву, там нас уже будэ ждать Ефрем, - с порога сказал Фрол и потом быстро, вкратце, изложил всю ситуацию.
Через пять минут, под светящими звездами в ночной тиши, торопливо шли два человека. Подойдя к церкви, из густых зарослей, им навстречу вышел человек с лопатой в руках.
Батюшка, быстро благословив Ефрема, первый направился к храму, за ним пошли Фрол с другом. При храме жил старый дьякон, который и открыл дверь. Благоговейно перекрестившись, поклонились и вошли. Пройдя в алтарь, батюшка достал из тумбочки журнал с описью церковного имущества. Сделав пометки возле самых дорогих вещей, икон и другой утвари, перекрестившись, сказал:
- C Богом. Господь поможет. Фрол, Ефрем, переставьте престол, на другое место. Когда я был еще совсем молодым, то под престолом, случайно, обнаружил тайник, тогда я этому удивился, а теперь понимаю, какие умные люди были, кто строил нашу церковь. Ты, Божий человек, - обращаясь к дьякону, - будь добр, завесь окна от лишних глаз. Ну, а я пойду собирать, что нужно будет спрятать.
Выйдя в притвор, батюшка вытащил рулон дорогой ткани из парчи, которую специально покупал, чтобы сшить новую фелонь, потом достал рулон белого ситца и все это отнес в алтарь, так батюшка ходил по храму, шепча про себя молитвы и собирая иконы в дорогих киотах. А Фрол с Ефремом, молча, заворачивали все в чистую ткань и аккуратно опускали в тайник. Дьякон, отец Неофид, помогал батюшке.
Все торопились, скоро будет рассвет. Вот, наконец, последнее, самое большое распятие из золота. Дорог был этот крест священнику, не из-за того, что он был сделан искусным умельцем, и не из-за множества дорогих камней, которыми было обрамлено это распятие, а из-за того, что к этому кресту прикладывался сам князь Потемкин.
Упав на колени, отец Иона, перекрестился, поклонился до земли и последний раз, с трепетом и со слезами на глазах, приложился к распятию. Остальные сделали то же самое, потом батюшка всех этим крестом благословил, после чего, осторожно замотав его тканью, сам опустил в тайник.
- Слава Богу, успели, - поставив престол на место, сказал облегчено, Фрол.
- Да-да, - рассеянно промолвил батюшка и с болью посмотрел на крестника, - вам идти пора, а то скоро уже коров погонят на пастбище. Идите с Богом, да хранит вас, Господь.
Фрол с Ефремом, молча, вышли из храма и быстро разошлись в разные стороны. На востоке брезжил рассвет. Солнце, слегка окрасив горизонт, из под пушистого и легкого облачка, лениво выпускало, свои золотые нити - лучи.
Вдруг, поднялся ветер и с силой стал срывать с деревьев листья, оголяя ветки и пригибая их к земле, заглушая тяжелые шаги молодого человека, шагавшего по пустынной улице. Протяжно и жалобно завыла чья - то собака. На окраине села, у бабки Аплесничихи, встречая новый день, пропел первый петух, за ним, подхватив эстафету, с разных сторон, отозвались остальные. Фрол, войдя в дом, увидел жену, которая, уже подоив корову, цедила молоко.
- И где ж тебя всю ноченьку носило?- возмущенно воскликнула Санька.
- Тише, не шуми, - тихо сказал Фрол, - дай лучше поесть. Голодный, як вовк.
Санька, всхлипывая и смахнув слезу, налила крынку молока, и поставила ее перед мужем.
- Погодь, носом то хлюпать, слухай, шо я тоби кажу. Я був на собрани. Степана в преседатели выбрали. Потом много об чем еще гутарили, про жизню, про комунизьм, об ентом, как его, а-а, Ленине, - в это время на улице послышался звонкий голосок рожка, - о-о, слышь, хвистулька ужо заиграла, пора Зорьку в поле гнать.
- Знамо дело, - обиженно пробурчала жена, - ещё ничёго не рассказав, уже меня гонит.
- Иди, иди, а то опоздашь, - сказал Фрол и отрезав краюху хлеба, стал есть.
Санька, повязав платок, недовольная вышла во двор. Раскрыв калитку и выпустив корову, увидела соседку.
- Дарья, погодь, чёго я тоби скажу, - весело крикнула Санька.
Молодая женщина, одетая в темно-серую длинную, почти до земли юбку и в темно-синюю в мелкий серый горошек, блузу, оглянулась и улыбнувшись, остановилась. Густые, непослушные ее волосы, выглядывали из-под платка и от дуновения развевались на ветру. Дарья знала, что Санька, хоть и хорошей была бабенкой, только как сорока, любила чесать языком и первой приносить новости, вот, видно и сегодня ей не терпится что-то рассказать.
- Ну, говорь, чово у тоби приключилось?
Пока жена отгоняла корову на пастбище, Фрол поел и поверх покрывала, не раздеваясь, прилег на кровать и сразу же уснул. Сон был глубокий и тревожный. Он видел отца Иона, семенящего по узкой тропе, вдоль которой ползало много змей, пытающихся прыгнуть и укусить батюшку, но священник, прижимая к груди распятие Иисуса Христа и не обращая внимания на гадов, куда-то спешил.
Вдруг, вокруг стало темно, как поздним вечером, посмотрев на небо, молодой человек увидел, что вместо облаков, застилая солнце, медленно ползли огромные каменные валуны. Накрыв все село, они стали падать вниз, подминая под себя множество людей. Видя, что самый большой камень падает на батюшку, Фрол закричал и бросился к нему, но не успев добежать до крестного отца, споткнулся и упал.
Открыв глаза, он чувствовал, как холодок пробежал по спине. Он молча лежа, тяжело дыша, не осознавая где находится. В это время в дом вошла жена и с порога закричала:
- Фрол, слухай, чо я тоби кажу! Я Степку зараз видела, даже не признала, разодевся, хромовы сапоги обув, ремень и хвурашка до глаз. А главно ещё трезвый.
- А я тоби об чем говорю, одним словом – преседатель! Вишь, как должность менят человека. Погодь, он себя покажет, не будем знать куда бегить, как его жинка. Ладно, пора в поле идтить. Сбирайся.
- Да у мэнэ уже все готово, вон и туесок на лавке стоит. Сталось токмо помолиться.
Встав под образами, перекрестившись, Фрол начал читать:
- Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое, да прийдет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный, даш нам днесь и остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого, - перекрестившись и сделав земной поклон, продолжил, - отрицаемся тебе сатане гордыне твоей и служению твоему отрицаемся, и сочетаемся с Тобою, Господом нашим Иисусом Христом во веки веков. Аминь.
Перекрестившись, супружеская пара вышла из хаты.
С тех пор прошло три дня. Было воскресное утро, семья Фрола собиралась идти в храм на воскресную службу, но в дверь постучали и вошел Степан.
- Мир вашему дому.
- С миром принимаем, - насторожено ответил хозяин дома гостю.
- На службу собираетесь?
- Ну,да.
- Сегодня служба отменяется, пойдем выйдем, побалакать надобно, - махнув головой на дверь, сказал Степан.
Выйдя на улицу, Степан сел на завалинку и, достав из кармана махорку, стал крутить козью ножку.
- Погода сегодня хорошая, солнечная, - окинув взглядом небо, сказал председатель.
- Хорошая.
- Ты слышь, подмога ночью приехала, сегодня пойдем в церковь, так что велено всем собраться у Семки.
- Много их?
- Не знаю еще, не видел, сразу пошел к тебе, а то думаю, убежишь.
- Ну, и зря пишов, я ж гутарив, шо не пийду грабить церкву.
- Как это ты не пийдешь? – изменившись в лице, грозно спросил Степан, - тебя же в комитет выбрали, ты же в списке, считай, моя правая рука.
- Ну, если дело тильки в ентом списке, то вычеркни меня и выбери себе другую руку.
Председатель вскочив, схватил Фрола за грудки и с яростью зашипел:
- Я те вычеркну, хохол проклятый, не я один тебя выбирал, все село тебе доверило строить новую жизнь, а ты струсил? Да тебя к стенке нужно, чтобы другим не повадно было!
- Уйди, Степан, - сбросив с себя руки председателя, твердо сказал Фрол, - Богом прошу, не бери грех на душу.
- Ла-адно, - прошипел Степан, - мы с тобой еще поговорим. Ты еще об этом пожалеешь.
Фрол посмотрел вслед удаляющемуся председателю, глубоко вздохнув, перекрестился и вошел в дом.
- Зачем Степка - то приходив? - спросила Санька мужа.
- Енто наши з ним дела. Собрались? Все, пойдемте, а то на службу опоздаем.
Звон колоколов весело всех зазывал на службу. Красиво одетые сельчане, здороваясь, с необъяснимым трепетом шли в храм. Ребятишки, обгоняя друг друга бежали к колокольне, чтобы попросить отца Неофида дать позвонить в колокол. Батюшка, отец Иона, улыбаясь, благословлял своих прихожан, которых уже давно всех знал и любил. Каждому скажет доброе слово, никого не забудет.
-Всех благословил? – весело спросил батюшка, - вот и слава Богу, пора начинать службу.
Впервые Фрол не слушал церковное пение, никак не мог сосредоточиться, всю службу он оглядывался на входную дверь, боясь увидеть там чужаков. Но вот поют уже Херувимскую и никого еще нет.
- Может, сегодня пронесет и никто не придет? – думал Фрол и здесь в храм вошли несколько человек. Потоптавшись немного у порога, один прошел в Алтарь к батюшке, что там было - никто не может сказать, но служба не прекращалась. В конце службы на амвон вышел отец Иона и, низко поклонившись прихожанам, сказал:
- Братья и сестры, за долгие годы моей службы в этом храме, много было хорошего у нас с вами, но если кого обидел, простите меня Христа ради, Бог свидетель, это было ненароком.
Все стояли и непонимающе слушали своего священника. Кто-то из зала крикнул:
- Бог простит, батюшка, а мы тем более прощаем.
- Чтобы у вас в жизни не случилось, не забывайте благодарить Господа, за все – за радость, или горе, посланное Богом. Помните, что все посылается нам для укрепления духа. Имейте в сердце своем любовь к Богу и друг другу. Не забывайте молиться…
- Хватит, болтать, святой отец, - грубо прервал один из чужаков.
Все оглянулись. Расталкивая локтями, к батюшке направилось трое незнакомцев.
- Товарищи, прошу покинуть храм,- крикнул Максим, - служба закончилась.
Люди стали возмущаться, тогда Максим достал из кобуры пистолет и выстрелил вверх. Все, с криками и плачем бросились к дверям. Фрол молча смотрел. А отец Иона, вслед, в последний раз, благословлял своих прихожан.
- Ну, что отец, сами отдадите золото? – спросил Максим.
- Какое золото? Господь с вами, это храм, а не ювелирная лавка.
- Значит, добровольно отказываетесь помогать революции? Что ж хорошо, начинайте!
Красноармейцы стали все крушить: срывали иконы со стен и бросали их на середину зала. Отец Неофид, подбежал к иконам, и в сердцах сказал:
- Что же вы делаете, изуверы! Креста на вас нет! Побойтесь Бога! Это же иконы! Святыня!
- Уйди дед, не мешай, если тебе жалко эти деревяшки, то скажи, где драгоценности?
В это время из алтаря выбежал Степан и резко направился к отцу Иону:
- Где крест? Где библия, в золотой оправе? Где золотой семисвечник? – зло кричал Степан,
- Где все?
- Что ты, о чем говоришь, Степан?
- Сейчас поймешь, - прошипел председатель и со всех сил ударил священника.
Батюшка не удержался на ногах и упал. К нему подбежал Фрол и помогая подняться, грозно сказал :
- Ты, Степан, орать ори, но волю рукам не давай!
- А-а, сволочь, поповский выкормыш, это ты предупредил попа? - закричал Степан и выхватив у солдата ружье, выстрелил в Фрола. Молодой человек, схватившись за грудь, упал и только смог удивленно прохрипеть:
- Зачем же в храме? – и умер.
А председателя было уже не остановить, перезарядив ружье, он со злости выстрелил в большое деревянное распятие, висевшее на стене правее от него, попав в ноги Христа, он не остановился и если бы у него не отобрали ружье, много еще бед натворил бы он.
- Угомонись, Степан! – окликнул Максим, - предатель уже свое получил, а с этими - махнув головой в сторону священника с дьяконом - у революции разговор один, к стенке.
- Встать! - вскричал молодой красноармеец и подтолкнул прикладом батюшку в спину. Отец Иона, перекрестив тело своего крестника, поднялся на ноги и, молча направился к выходу. Вслед за батюшкой пошел отец Неофид. Выйдя на улицу, они посмотрели на солнышко, которое нежно ласкало их лица и перекрестившись, с болью в голосе, батюшка промолвил:
- Господи, прости их, ибо сами не ведают, что творят.
В это время к храму подходила Антонина, вдова не вернувшегося с войны Антипы. Увидев батюшку с отцом Неофидом, взятых под ружья, она заголосила:
- Ой, люди добрые, да что же это делается, нашего батюшку убивают! – и, бросившись к священнику в ноги, стала целовать его рясу.
Красноармейцы пытались оттянуть ее от священника, но женщина продолжая голосить, всякий раз цеплялась за руки и за ноги отца, лобызая их. Тогда, Степан, с красными, от гнева глазами, схватил винтовку и в спину вонзил штык своей землячки. Антонина медленно стала сползать вниз, поддерживаемая отцами Ионой и Неофидом. Председатель, злобно усмехнувшись, сплюнул и выстрелил в дьякона.
Следом раздался второй выстрел и батюшка, слегка пошатнувшись, упал на тело отца Неофида. Сельчане, услышав выстрелы, схватив ребятишек, разбежались по домам. На улице было пустынно и тихо, даже собаки не лаяли, спрятавшись в свои будки. Только голуби кружили высоко в небе, будто прощались с убиенными.
- Чего, стоите? - закричал Степан, - нужно искать драгоценности, я чувствую, они где-то совсем рядом! Искать нужно, искать! – и быстро зашел в храм.
За ним направились остальные. Грубо снимая серебряные киоты с икон, они бросали их в кучу, а иконы выносили на середину двора и пытались сжечь, но что только с ними не делали, полностью, сжечь деревянные иконы не смогли. Дерево по краям обуглилось, а святые лики были не тронутыми.
Так и остались иконы , лежать под открытым небом. На следующее утро, зайдя во двор храма, Максим обратил внимания, что куча с иконами со двора исчезла, а зайдя внутрь церкви, увидел, что на месте не было распятия, висевшего раннее на стене. Тела расстрелянных тоже пропали.
- Вот черт, - огрызнулся Максим, - нужно было оставить здесь кого–нибудь, но кто мог подумать, что кто-то осмелиться после вчерашнего сюда войти. Да, промашка вышла, ну ничего, нужно по домам пройтись, все перевернуть.
Но найти эти проклятые иконы с распятием не удалось.
Максим со Степаном кипели от злости, но кроме двадцати серебряных киотов, серебряных столовых приборов, взятых в доме у священника и четырех чугунных колоколов, предъявить властям им было нечего.
Свирепствовал Степан, всю свою злость вымещал на своей семье и односельчанах. Для всех наступили тяжелые времена.
продолжение
http://proza.ru/2012/10/21/1119