«Всё пройдёт,
Пройдёт
И это», –
Соломоново
Кольцо,
Точно
Лучиком
Надежды,
Девственно
Глядит
В лицо.
Соломоново
Решенье –
Амплитуда
Без высот.
Цели – нет,
Есть –
Восхожденье,
Да Земли
Круговорот.
Жизнь –
Кольцо,
Где нет
Начала,
Без начала
Нет конца.
После смерти –
Возрожденье
По желанию
Творца.
Лазарь Модель
Вместо предисловия
Много лет назад я услышал притчу.
«К гуру пришёл ученик, с трудом забравшись на вершину горы, и спросил:
–Скажи, учитель, что такое истина?
Учитель ничего не ответил ему в ответ. Ученик снова задал свой вопрос, и вновь тишина отозвалась эхом гор. Расстроился ученик и, уходя, тихо произнёс:
– Ты так и не ответил на мой вопрос.
– Сказав слово, ты уже нарушил Истину, – прозвучало в ответ.
Рассказать о жизни Дмитрия Медведева – программиста из Хайфы нарушить Истину. Истину тех событий, которые тогда произошли. Разве можно выразить словами то, что доверяешь в душе только Богу? Разве душа человека, жизнь, смерть могут быть выражены какими-то словосочетаниями, пусть самыми искренними? Но и не рассказывать об этом тоже нельзя.
ЧАСТЬ I
Радуясь жизни
Глава I
Общага
Люблю общаги
суету.
Мельканье лиц,
прощанье,
встречи.
Как будто догорают
свечи,
И оказавшись
в междуречье,
Вдруг ощущаешь
немоту.
Люблю общаги
суету.
За шум и гам,
за «маету»
За чувства жизни
остроту,
И слёз прекрасных
наготу.
Люблю общаги
суету.
За мир любви
и доброту.
Лазарь Модель.
Общага и есть общага. Особенно студенческая. Она не зависит от страны, материка, климата, погоды и прочей ерунды. С Борькой Дима жил вместе ещё раньше в другом общежитии, когда оба только приехали в Израиль. И в общаге «Техниона» у обоих не было и тени сомнения: они будут жить вместе.
Их небольшая комната на двоих стала настоящим убежищем для души от той суеты, что окружала ежедневно. Учёба в институте, работа в клинике, чтобы заработать себе на житиё-бытиё и элементарное пропитание, духота города, когда температура зимой 20 градусов по Цельсию – вся эта суета напрягала «до невозможности». Хорошо ещё, что по молодости не замечаешь так тягот жизни.
Возвращаясь в общежитие в их комнату, Дима не раз ловил себя на «дурацкой» мысли, что здесь можно не озадачиваться мыслями. Не то, чтобы совсем не думать ни о чём, но становиться на время «бездумным» (самым умным человеком), который просто живёт на белом свете, чему необыкновенно рад. Рад тому, что живёт, существует, дышит полной грудью, не мучаясь ни над своими, ни над мировыми проблемами.
Их комната была небольшой, но очень уютной. Две кровати, стоящие напротив друг друга и смотрящие глаза в глаза, точно маяки на море. Кресло, мягкое и удобное, в которое можно усесться, положив нога на ногу, и забыться в мечтаниях, забыв напрочь о «бренной» жизни, дополняло колорит комнаты, делая «ауру» помещения ещё более приятной. Что ещё надо для отдыха человеку в 21 год?
Единственное чего не хватало – собственного компьютера на столе, на котором ты мог бы со спокойной совестью залезть в Интернет, и оторваться «по полной». Где никто не стал бы подсматривать за тобой, что ты там делаешь, где «пасёшься», по каким запрещённым до 18 лет сайтам лазаешь, точно охотник по джунглям, охотясь на «дичь». Но компьютер в «общаге» в те годы был заоблачной роскошью, поэтому приходилось обходиться общеинститутским.
Надо сказать, что Технион имел не одно общежитие. Они были в разных местах, но большая часть из них, располагалась на склоне горы, при этом комнаты общежитий шли, словно ступеньки, наверх веером. И в сумерках это было необычно красивое зрелище, когда в свете Луны все общаги на горе уходили, уходили куда-то ввысь, точно огромная одна винтовая лестница.
Однако, общага была для Димы не только тихой гаванью, но и местом общения с его друзьями. И это было главным в той его прежней жизни.
Глава II
Борька
Плохо жить
без друга.
Хорошо, если друг
есть.
С ним вместе опять
по кругу
На гору крутую
лезть.
Карабкаться вверх,
разбиваться.
И снова упрямо
ползти.
Немного поднявшись,
спускаться.
Не зная, как встать,
как идти.
Гора неотступной
стеною
Судьбою плывет
за кормой
Хотел обойти
стороною,
Она вновь опять
пред тобой.
И счастье, коль встретил
ты друга
На жизненном где-то
пути.
С ним вместе опять
по кругу
На гору Судьбы
идти.
Лазарь Модель.
Он был для него один в трёх лицах: мать, отец и лучший друг воедино. Когда Дима слышал голос пришедшего Борьки:
– Ну, что Димон? – у него возникало ощущение детства, что пришли родители. Димка никогда не мог понять, почему таких ребят, увлечённых больше всего в жизни учёбой, зовут «ботанами»? Причём тут ботаники – представители науки, о которой мало кто помнит?
Но Борька был именно «ботаном». Это было тем более странно, что внешне друг его был очень недурён собой. Высокий, черноволосый, с красивыми чертами лица (очки ему совершенно не мешали), он мог бы вполне иметь успех у девушек, если бы не чурался их, а интересовался бы ими, как интересовался слабым полом сам Дима.
Только Борька всегда вскидывал глаза вверх и смотрел с укоризной, когда Дима интересовался кем-либо, искренне считая тогда, что «девушки» – те «объекты» предметного программирования, которые отвлекают человека от работы, мешая ему учиться, а значит полноценно жить.
Борька в принципе не любил тратить свои силы на то, что он считал для себя «пустым».
– Зачем тратить на это время?, – говорил красноречивый взгляд его чёрных глаз, смотрящих на мир из-под симпатичных «окуляров». Даже если он при этом молчал, то молчал так многозначительно, что легко было услышать, о чём говорила в этот момент его душа.
К счастью, или нет, но все мы устроены по-разному. Кто-то тратит своё время на общение, гулянку, светскую или просто «тусовочную» жизнь, и, не задумывается над тем, нужно ли это его душе, или это нужно лишь той живой плоти, той оболочке, в которой обитает наше «духовное тело». Кто-то, наоборот, на всю эту «жизненную суету» не тратит ни своих сил, ни своего времени. Так этот человек устроен, так существует его внутренний мир, заключённый в такую же оболочку плоти.
Борька относился именно к таким людям. Как-то раз он приготовил на ужин им жареную картошку. Принёс сковородку, где лежало что-то такое обуглившееся, что именно Дима так и не понял, как ни старался это «снадобье» рассмотреть.
– А что это? – после немой сцены из «Ревизора», - спросил он друга.
Борька не понял вопроса:
– Как что? Разве не видно?
Чтобы не обижать друга, Димон без дальнейших препинаний пошёл и сделал ужин сам.
С тех пор Борька совсем перестал готовить, чтобы не учиться тому, что считал для себя тем самым «пустым» времяпровождением, которое ему, настроенному только на учёбу, не нужно было как «данность», а взял на себя мытьё посуды. Готовка ужина или обеспечение его приготовления легли на Димку. В жизни, как в природе, всё должно быть гармонично и целесообразно.
На выходные Дима с Борькой часто уезжали к Диминым родителям, которые жили в пригороде Хайфы – Кирьат-Ата. Это были особые, незабываемые дни, наполненные свободой и тем неповторимым ореолом молодости, который быстро улетучивается, как белый дым.
Родители Димы приехали в Израиль на два года позже сына, прибывшего в страну по программе «адсорбции» сразу на ПМЖ. В Израиль многие приезжали по анекдоту:
– Он – еврей, а я не смог …
У Димона был только дед – еврей по материнской линии. Но для страны это было важнейшим.
В Советском Союзе женщина давно в семье правила бал. С тех пор, как любая кухарка получила возможность управлять государством. Но номинально… Номинально, если показывали колхоз, первым делом подводили к быку – производителю, показывая его тощие бока. При этом гордо говорили:
– Вот он, родной, наш бык – производитель.
Так и национальность исходила по отцу, даже если он сбежал ещё до рождения сына. В Израиле национальность шла по материнской линии. Лишь в Синагоге женщины знали своё место и не могли ни находиться, ни молиться, где были мужчины. Там всё было, как у людей.
Оказываясь в пригороде своего города, Дима с Борей могли часами бродить по его красивым, живописным окрестностям. Южная красота во всём мире, независимо от материка или части света, настолько привлекательна и экзотична, что её трудно сравнить с чем-либо другим. Деревья, растительность, газоны с цветами – всё это нужно видеть собственными глазами. Почувствовать аромат Юга, вдохнуть воздух моря, увидеть его синеву и блеск волны в струящемся лунном свете надо самому. Разве может твоё личное ощущение заменить фотография или видео?
Намотавшись поездкой в автобусе, набродившись часов десять – одиннадцать по пригороду, замученные, но довольные, они заваливались домой и начинали «чаёвничать» часа три – четыре не менее.
Димины родители, как многие, взяли квартиру в рассрочку. Дом был блочный, очень симпатичный на вид, только причудливый на вход и выход. Открывая наружную дверь, надо было спуститься вниз на три этажа, чтобы оказаться в квартире, а когда ты выходил, нужно было, наоборот, подняться наверх, откуда был выход на улицу через ту же самую дверь.
Когда Димон впервые увидел столь странное устройство жилища, первое, что ему пришло в голову:
– И здесь – справа налево. Ну, не могут без этого…
Правда, потом он так привык к их жилью, что стал чувствовать себя здесь также уютно, как в общаге, к которой привязался душой и телом.
Сама квартира состояла из трёх небольших и уютных комнат. В каждой – кровать, столик, стул или кресло, в общей ещё и телевизор. Папа, работая по десять – двенадцать часов, приходил домой страшно измотанный и усталый. В разговорах ребят он практически не участвовал. Смотрел за ужином телевизор, больше сил ни на что не хватало, и уходил к себе. Только-только отдохнуть, чтобы рано утром в пять утра подняться на работу.
Мама выдерживала дольше. Её всегда занимало, чем именно интересуется сын, поэтому она «чаёвничала» вместе с ними, доколе могла хоть как-то участвовать в разговоре, пока он не заходил об электронах или Вселенной. Дальше продолжать беседу с мальчишками женщина не могла.
– Опять вы о своих тахионах, – уныло произносила она и также, как отец, удалялась в свою комнату.
После этого телевизор тут же выключался, поскольку тот страшно раздражал Борьку, который мысленно уже путешествовал по закоулкам Галактики, а по «ящику» в это время показывали пустые «шоу», коих в Израиле ничуть не меньше, чем в современной России. Димон не отставал от друга, и тоже быстро начинал мыслями бороздить Космический океан.
Они рассуждали о гипотезе Большого взрыва, о том, что теория великого Эйнштейна устарела, поскольку математическим путём учёные вычислили новые частицы – тахионы, и их скорость превышает скорость света, ранее считавшейся незыблемой.
Говорили о возможности существования других миров во Вселенной, откуда к нам, возможно, прилетают НЛО. Оба сходились на том, что обитатели этих миров совершенно не обязательно, как общепринято считать, должны быть выше нас Разумом, а могут быть значительно ниже.
Но чаще всего они думали о том:
–Есть ли Бог на Свете?
Как ни странно, этот вопрос в той или иной степени оказывался главным. Если бы кто-то в начале беседы подслушал их «заумные», научно-философские измышления, был бы страшно удивлён такому повороту разговора.
Наука и Бог. Это как Земля и Небо. Молодым выходцам из Союза, где люди в Церковь-то ходили с опаской (не узнает ли кто об этом? не дай, Бог, кто с работы заметит, как они зашли в Храм), думать о Боге было совсем странно.
Но Дима с Борей думали о нём. Только с точки зрения общего Мироустройства и Сознания СВЫШЕ. Эти разговоры с другом для Димы позже оказались весьма важными. Много лет спустя он увлёкся серьёзно Систематизмом, что стало со временем его путеводной звездой.
Глава III
Маша
О чём ты плачешь,
плачущая ива?
О том, что дни Весны
уже прошли?
Или о том, что жизнь
проходит мимо.
Как мимо счастья мы
с тобой прошли.
Прошли и не заметили
тропинку.
Среди деревьев злых
и горьких слов.
Не удержав в руках
любви тростинку,
В лесу обид мы наломали
дров.
И трудно сознавать свои
ошибки.
Когда их совершаешь
на бегу.
Скандалы ссор, не стоящих
«овчинки»,
Как пепелище раздувая
на снегу.
О чём ты плачешь,
плачущая ива?
О той поре, что было
всё в цвету?
Или о том, что жизнь
проходит мимо,
С любовью распрощавшись
налету.
Лазарь Модель.
Они познакомились задолго до Техниона, когда оба только оказались в Израиле, и быстро сошлись. Дима всегда нравился девчонкам. Стройный, красивый, с небольшой бородкой, то появлявшейся, то быстро пропадавшей с его лица, менявшей его «имидж», с несколько бесшабашным взглядом тёмных глаз, выразительно глядящих из-под маленькой чёлки чуть рыжеватых волос, и неизменной гитарой в руках – он всегда производил сильное впечатление на слабый пол.
С девушками парень вёл себя раскованно и раскрепощённо, давно осознав, что любовные отношения с другой («всесильной») половиной человечества – самая мощная энергия человеческой «плоти». Что может сравниться с тем низменно – высоким чувством, когда ты «напрочь» теряешь голову, сердце бьётся, готовое выпрыгнуть из твоего грешного тела наружу, а ты теряешь рассудок, позабыв о времени и не замечая его ход?
Маша была ниже Димона, с симпатичным, по-настоящему девчачьим лицом, аппетитными формами, таким же, как у него, несколько «бесшабашным» взглядом глаз, и в чём-то схожим характером, беспечным и серьёзным одновременно.
Так сложилось, что ещё в первом общежитии, они как-то остались вдвоём в комнате, где Маша жила со своей подругой. Они сидели рядом, слушая музыку, и он неожиданно для себя положил руку на её оголённое колено. Она сама подалась к нему. Их поцелуй был долгим и «зовущим». Нежным движением он снял бретельки с её платья, взял рукой за выпуклую, округлую грудь. Ночь прошла «по мановению ока».
Когда Маша появилась в общаге Техниона, оба были этому несказанно рады. Недоволен был только Борька, воспринимая её как «вирус», мешавший налаженной системе их жизни. Дима с Машей никогда не отягощали себя не нужными обязательствами. Зачем? И так всё хорошо и прекрасно.
Как-то он заметил её издали, идущей под руку с незнакомым парнем. Она шла, нежно прижимаясь к другому, а Дима отошёл в сторону, в тень небольшого продуктового магазина, и долго - долго стоял там, оставаясь незамеченным, пока «сладкая» парочка не скрылась за поворотом.
Он не испытывал ни унижения, ни чувства ревности. Скорее наоборот, чувство ещё большого освобождения от «крепостных» уз. При следующей их встрече он не обмолвился ни пол словом, оставив эту тайну себе про запас, на всякий случай, вдруг потребуется?
А вот что по-настоящему удивляло и напрягало его, так это то, что у Маши постоянно, просто хронически не хватало ни на что денег. Ей помогали дома, у самой были какие-то заработки, и всё бесполезно. Как-то он спросил её:
– Ты можешь отслеживать свой бюджет и счета на оплату? Израиль – не Советский Союз, здесь за всё надо платить самой по приходящим тебе счетам.
Как только прозвучало слово «счета», Маша расстроенно подняла кверху ресницы, и Димон понял, что для неё это темный лес. После этого разговора он начал обучать её грамотно работать со своими счетами, чтобы она стала более самостоятельной и не столь беспечной.
Так долгое время и продолжались их отношения, не обязывающие обоих ни к чему более серьёзному.
Глава IV
Костик
Скажите,
бедному еврею,
Что-то я
не разумею,
Где же мафия
моя?!
Куда всё шлют
и шлют меня.
Где, за нацию
радея,
меня, как
русского еврея,
к себе устроят
на "прикорм",
обеспечив Рай
и дом.
Лазарь Модель
Он появился в жизни Димы много позже, но оставил в ней столь значимый след, словно яркая звезда пролетела на твоих глазах по тёмному небосводу.
Говорят, русские евреи делятся на три категории: гении человечества, такие, как Ландау, Ойстрах, Бродский, идиоты, величиной с впадину, оставленную Тунгусским метеоритом, и «шлимазел» – «евреи особой категории, суматошные дураки высший сорт». Костик не относился ни к одним, ни к другим, ни к третьим. Он был сам по себе, но от этого не терял ни оригинальности, ни самобытности.
Друзья считали Костика натурой противоречивой.
– Ты говоришь одно, думаешь другое, а делаешь третье, – выговаривали они ему.
Однако, приятели ошибались. Ошибались, как мореходы, плывущие по морю, считая его океаном. Костян не был противоречив, он был само противоречие «во плоти».
Впрочем, человек – по своему устройству противоречивая натура. Самое страшное наказание для ребёнка, если его поставить в угол и сказать, не думать о белом медведе. Конечно, несчастный белый медведь будет в углу вместе с провинившимся. А в это время какой-то дикий зверь на крайнем Севере начнет икать по-медвежьи, не понимая, что с ним происходит.
Однако, Костя был не только противоречивой фигурой, он был ещё экспериментатором. Стоило ему где-то что-то вычитать, посмотреть в кино, или услышать краем уха, как он непременно стремился проверить увиденное или услышанное. Если была бы возможность проверить, как американцы высадились на Луну, он сделал бы это, но так как это сделать было невозможно, интересы его ограничивались просторами Земли.
Недалеко от общаги жил малыш – котёнок. Ему было месяца два от роду, мордочка – кругленькая, черно-белый в крапинку, очень симпатичный на вид. Как-то раз он сидел на травке, грелся на солнышке, никого не трогая и нежно мяукая. Радуясь жизни, малыш озирался вокруг, осматривая окрестность, словно вбирая в себя всю красоту местности.
Костик подошёл к этому юному, неопытному, милому созданию. Котёнок радостно бросился к человеку, рассчитывая на помощь, ласку, или хотя бы моральную поддержку. Костя посмотрел на него, обернулся к Диме и несколько высокопарно спросил:
– А знаешь ли, ты, мой друг, что кошки из любого положения всегда падают лапами вниз?
С этими словами он приподнял малыша немного над газоном лапами вверх и отпустил их. То ли не сработал по молодости кошачий инстинкт, то ли такой способностью обладают не все кошки, и нам «безбожно» врут, когда утверждают, что любая из этих божьих тварей, падая с шестого этажа спиной вниз, обязательно перевернётся и встанет на лапы, но котёнок упал на спину и страшно замяукал.
Надо было видеть недоумение и боль, отразившиеся в Костиных выразительных глазах. Казалось, ему было больно не меньше, чем малышу, который, закричал скорее от неожиданности и испугу, чем от боли. Костя бросился за котёнком, чтобы взять его на руки, но тот пустился наутёк.
Дима в ту ночь остался ночевать у расстроенного от произошедшего Костика. Утром друг поднялся ни свет, ни заря и вышел из общежития. Его не было больше часа, а когда вернулся, лицо было красным, как у рака.
– Ты, что? – спросил полусонный Дима, не понимая, зачем вставать в пять утра, когда занятия в Универе начинаются намного позже.
– Котёнка искал, – ответил Костик.
– Хотел прощенье попросить, – совершенно серьёзно сказал он.
Поиски продолжались несколько дней, пока Костя всё-таки не отловил малыша, принёс вновь к общежитию и стал регулярно подкармливать его лучшим кошачьим кормом.
А ещё Костик готовил «косяки» из травы, которые потом сбывал оптовикам. Это был его маленький «гешефт». Какой еврей, даже если он русский, не имеет своего «гешефт»? Еврей без «гешефта», всё равно, что моряк без моря, а рыба без воды.
«Косячки» были не опасными, это были не марихуана, не гашиш, не кокаин, они не имели тяжёлых примесей, не вызывали привыкания, хотя «кайф» словить было можно. К тому же, трава у кого-то могла открыть «каналы», и тогда происходили странные и любопытные вещи.
Иногда Костя угощал приготовленным изделием друзей. Ребята садились полукругом и по очереди вдыхали аромат «травки». Это называлось выкурить «трубку мира» индейцев.
Глава V
Трубка мира
А может быть:
"чертовски
хорошо?"
Ведь если -
"хорошо",
то почему -
"чертовски"?
А если всё-таки
"чертовски",
то почему -
так хорошо?
Лазарь Модель
На трубку мира собиралась «круговая порука». Те, кто хотел покурить «косячка», не любил болтать лишнего, но … любил «поэкспериментировать». Комната медленно, словно не спеша, с каким-то «особым» значением наполнялась «своими». Ребята и девчонки заходили, усаживались полукругом на пол или на свободные стулья, «ритуального» значения это не имело, о чём-то болтали, разговаривали между собой, потом дверь закрывалась изнутри, и Костик без лишних слов и предисловий пускал «косячок» по кругу.
Затянувшись пару раз, «травка» переходила к следующему, пока до тебя снова не доходила очередь, и ты опять не вкушал «райского» плода. Кайф был приятнее и сильнее, чем от алкоголя. Тело расслаблялось в сладкой истоме, мысли уходили куда-то в сторону, а ты в состоянии бодрствования, был как в полудрёме, летая между небом и землёй.
Вспоминая много лет спустя те годы, Дима не раз ловил себя на мысли, что тогда с ребятами они ни о чём не думали. Ни о том, что можно стать наркоманом, хотя их «травка» и не вызывала привыкания, ни о том, что можно было легко привыкнуть, если не к самой «травке», то к бездумной пустоте жизни, к эйфории, которую она вызывала. Ведь как легко привыкнуть жить без тягот и забот, и так тяжело уйти от этого. Ребят не волновало, что могут подумать другие люди, особенно родные, если узнают об этом. Лихая бездумность молодости овеивала их, покрывая ореолом бесшабашности.
Слава Богу, никого не постигла печальная участь многих других, познавших вкус запретного плода. Разбежавшись после института по закоулкам жизни, они и не вспоминали «посиделки» молодости. Ребята позабыли сладкий, дурманящий вкус «косячков», их аромат, «кайф» трудно сравнимый с чем-либо. В памяти остались лишь странные ощущения, которые порой происходили с некоторыми из них во время этих «перекуров».
Как-то раз во время одной из таких «посиделок» после очередной затяжки Дима оказался в каком-то длинном переходе. Очутившись вдруг здесь, он не испытал ни страха, ни удивления. Дима не испугался, что это была уже не комната общежития, и он не сидел на стуле, а шёл куда-то вперёд по этому проходу. Шаг за шагом он продвигался по бесконечному коридору, осматриваясь по сторонам. Так было до тех пор, пока не увидел впереди серого кота.
Однако, дальше произошло нечто странное. Молодой человек будто вошёл в кота и растворился своим сознанием в нём. Сознание человека слилось с сознанием животного, и человек стал управлять зверем. По желанию Димы кот то бросался вправо, то бежал по его приказу влево, прыгал вверх или ложился на спину, задрав лапы кверху.
Нет, человек не стал котом, но начал управлять его мыслями и поведением. Когда Дима осознал это, ему стало страшно, по-настоящему страшно.
– Костя …, – закричал он диким, истошным голосом.
От этого крика всё растворилось вокруг, кот куда-то пропал, а Дима снова оказался в комнате их общаги. Друг не слышал этого крика. Зов о помощи остался в том, параллельном мире, где только что был сам человек.
Что было тогда? На этот вопрос он не мог ответить.
ЧАСТЬ II
Жизнь и смерть всегда рядом
Глава VI
Рыжая девчонка
.
Ты у окна сидишь в ночи,
Взгляд устремлен к большой звезде.
Наедине с огнем свечи
Ты выдумала мир себе.
Твой мир один во всей вселенной,
Где нет жестокости и зла.
Туда ушла б ты, несомненно,
Сбежала б, если бы смогла.
Припев ---------------
Но нет пути в твой мир прекрасный,
Твоей мечте не сбыться никогда.
Твои стремления к нему напрасны,
И жизнь твоя - дорога в никуда.
---------------
И ты бежишь от горькой правды,
Душевных мук и ото лжи,
От всех людей, кто ставил раны,
И тех, кто подставлял ножи.
От всех людей в свой мир далекий
Ты убегаешь навсегда.
Но только выбран путь нелегкий:
Твой путь - дорога в никуда.
Пр. ---------------
---------------
Ты у окна сидишь во тьме
И тихо споришь со звездой,
Не хочешь верить, что тебе
Досталась участь быть одной.
Твоя звезда, увы, далёка.
И сколько б не было людей,
Ты вечно будешь одинока
Наедине с мечтой своей.
песня Дмитрия Медведева
Так сложилось, что на ту «вечеринку» пришли ребята и девчонки из другого общежития Техниона. Народу собралось много. Людям свойственно делить всех на «наших» и чужих, только не для молодых. Особенно для ребят и девчат, живущих в «общаге». Здесь все равны, все любят знакомиться друг с другом.
Собирались с двух «общаг», как будто знали друг друга и раньше. Застолья особенного не устраивалось, каждый мог поесть, что хотел и когда хотел, подойдя к закуске, лежащей чуть в стороне, выпить, что угодно, будь то бокал вина или рюмка водки, потом общаться «вольным стилем» по принципу интересов, кто кому нравится. О такой раскрепощённой встрече можно только мечтать.
Дима с кем-то разговаривал, о чём-то шутил, смеялся с приятелями, не придав значения тому, что на вечеринке появилась незнакомая симпатичная девчонка с рыжеватыми, как у него волосами, со своим парнем. Таня Боровик, так звали девушку, была немногословна, не привлекала к себе внимания, как другие из их компании, держалась несколько в сторонке, хотя и замкнутой в себе не казалась.
Все громко о чём-то говорили, кто-то спорил, что-то усиленно доказывая другому, кто-то дурачился изо всех сил, стремясь понравиться и произвести впечатление на вновь прибывших, всё было, как всегда на любой встрече и вечеринке. Можно было бы в этот момент незаметно перенестись из Израиля в какую-то «общагу» российского «Универа», и никто бы этого даже не заметил, настолько молодые ребята вели себя привычно для своего возраста, независимо от места пребывания.
Впрочем, общее веселье ещё совсем не означает быть весёлыми одновременно. Наверное, поэтому, как часто бывало на таких вечеринках, Дима взял в руки гитару:
– Мне звезда упала на ладошку,
Я ее спросил: "Откуда ты?"
- Дайте мне передохнуть немножко,
Я с такой летела высоты.
А потом добавила, сверкая,
Словно колокольчик прозвенел:
- Не смотрите, что невелика я,
Я умею делать много дел, – запел он, сев на стул в углу комнаты.
Он пел хорошо, тихим проникновенным голосом, и Таня с подругой сели рядом и долго вдвоём слушали его. Вечеринка закончилась, все разошлись, и Дима стал забывать о ней, как вдруг встретил Татьяну в институте. Они поздоровались, словно старые знакомые:
– Привет! Как дела? – махнула она рукой своему новому знакомому, как старому другу.
Почему нам иногда кажется, что мы знаем кого-то всю жизнь, едва познакомившись?
– Нормально, – ответил он то ли ей, то ли самому себе, поскольку было очень шумно, и побежал дальше по своим делам.
Точно «по заказу», они снова встретились через неделю в автобусе. Увидев Таню, он подсел к ней на свободное сиденье рядом, и, пряча улыбку в небольшую бородку, которую снова отрастил, спросил:
– Девушка, как вас зовут?
Таня резко обернулась, но, увидев Диму, улыбнулась и тихо ответила:
– Таня, – как будто он не знал, как её зовут.
Они снова о чём-то долго болтали в автобусе и ещё после этого, когда уже вышли из него. Им не хотелось расходиться. А через какое-то время после той встречи они увиделись на берегу моря и опять бродили по берегу. Тихо плескались волны, набегая одна на другую, что-то шептал морю ветер, деревья покачивали кронами, только они шли, не замечая ничего этого.
Так, по воле судьбы, они встречались довольно часто в течение трёх месяцев, сами того не ведая, почему это происходит.
Глава VII
Первая ночь
Ты любила с закатом смотреть на огонь,
Ты любила свои игрушки.
Кутаясь с носом в простую вигонь,
Пить чай из огромной кружки
Ты любила, чтоб ночью светила луна,
Чтобы россыпи звезд в небесах.
И ночные цветы, если весна,
Терялись в твоих волосах
Ты любила в восходе и свет, и тепло,
И с росою радугу утром,
И пение птиц, когда рассвело,
И облака с перламутром.
Ты любила по пляжу гулять ясным днем
И касаться пальцами моря.
А я люблю дождь, потому что в нем
Легко прятать слезы горя.
Дмитрий Медведев
Собирая следующую вечеринку в своей «общаге», Дима на этот раз немного схитрил. Он устроил её в тот момент, когда ребят из его «коммуны» было мало, и позвал Таню. Он специально так подгадал. Ему не хотелось, чтобы были Борька с Машей. Боря в любом разговоре его с девушками видел сексуальное начало, но ещё больше он боялся, что объявится Маша, и тогда присутствие Тани станет совсем «неудобным».
За последние месяцы его отношения с Машей заметно остыли. Только познакомившись с Таней, Дима думал:
– Не получится с Таней, останусь с Машкой (где «наша» не пропадала?)
Но отношения с Таней сразу пошли по другому, непривычному для него руслу. Нет, конечно, в отношениях с женщинами секс был для него не на первом месте, но и не на последнем. С Таней отношения были не «постельные», они развивались не в этом «ключе», и присутствие посторонних им часто мешало. Почему? Кто, его знает. Да и что думать об этом?
Вечеринка сложилась так, как он и хотел, без «ненужных пересечений». Дима снова пел под гитару, а Таня слушала, почти не отходя от него. Неприметно наступила ночь, выглянули звёзды на небе. Они светили, будто заглядывали в душу, желая что-то сказать. Но что? Если бы мы только знали, что нам хотят сказать звёзды.
Потихоньку все разошлись по своим комнатам, осталась одна Таня. Дима выглянул на улицу. Безлуние, темень. Он не думал оставлять её на ночь, однако, глядя не тёмную улицу, неожиданно для самого себя предложил:
– Оставайся у меня, переночуешь, завтра пойдёшь. Смотри, какая темень вокруг, устроимся как-нибудь.
Борькина кровать стояла рядом, но друг давно наложил железное «вето» на то, чтобы кто бы ни был, спал на его «ложе». Поэтому они легли одетыми на Диминой кровати. Поцеловавшись перед сном, развернулись спинами и пожелали друг другу «спокойной ночи».
Ночь полностью окутала землю. Тишина её осколками разлетелась по свету. Только сна не было. Через некоторое время Дима снова чуть слышно произнёс:
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – прозвучало в ответ.
Минут через двадцать они опять повернулись друг к другу и поцеловались. Затем также развернулись спинами, сказав в очередной раз:
– Спокойной ночи.
А потом …
Она сама сняла с себя платье. Он долго смотрел на неё, не прикасаясь. Таня голой была очень хороша собой, ещё более привлекательной, чем в одежде. Пред ним лежала новая, неизвестная ему женщина. Рыжие волосы раскинулись по обнажённым плечам, окаймляя красивую грудь. Девушка была настолько соблазнительна, что становилось страшно. Когда она прижалась к нему, он потерял счёт времени.
На следующий день Таня пришла ближе к вечеру и опять осталась на ночь, поскольку Борька уехал на всё лето. Так начался их роман, который бурно продолжался до осени, пока не вернулись в общагу друзья Димы.
Глава VIII
Обручальное кольцо
Счастливым
быть –
не преступленье.
Несчастье –
несчастливым
быть.
Любовь –
как Божье
«омовенье».
Как Гамлет:
«Быть или
не быть?»
Какое счастье
жить на свете.
Луч солнца
чувствовать
в себе.
С зарёй
увидеть
на рассвете,
как день
рождается
во тьме.
Но понимаем ли
мы солнце,
его энергией
живя?
И понимаем ли
мы счастье,
страдая,
мучаясь,
любя?
А счастье –
когда небо
рядом.
Любовь,
что послана
Судьбой.
Тот луч,
что ты
встречаешь
взглядом.
Восход,
увиденный
тобой.
Лазарь Модель
Тот сентябрьский день ничем не отличался от многих других, ему подобных, которые они провели вместе. Впрочем, с утра Дима ещё не знал, что они увидятся сегодня. Таня неожиданно пришла около двенадцати часов дня, когда вся «общага», проснувшись, жила привычной жизнью человеческого «муравейника». Жизнью насыщенной, немного суетливой, немного бестолковой, однако, в полной уверенности в своей толковости и даже прозорливости.
Она постучала к ним в комнату и, не получив ответа, что было обычным делом для обитателей общежития, вошла в комнату, прошла внутрь помещения и чуть приглушённым голосом сказала:
– Всем привет!
– Взаимно, – достаточно дружелюбно первым ответил Борька, который к тому времени уже вернулся домой после летнего отдыха.
Дружелюбие Бориса дорого стоило. Таня явно импонировала другу Димы, особенно в сравнении с Машей. Она была старше Димки, а, значит, серьёзнее его, не любила привлекать к себе внимания, находясь в чьём-то обществе, никогда не кокетничала, в отличие от большинства девчонок из их «ближнего» окружения, даже косметикой не пользовалась. Тем не менее, последнее обстоятельство ничуть не мешало ей быть очень привлекательной своей внутренней, глубинной красотой.
Дима подошёл и чмокнул девушку в щёку.
– Ты просто так решила заглянуть или по делу? – поинтересовался он.
Таня теперь не приходила без предупреждения, поскольку знала, что все вернулись с каникул.
– Хотела попросить вас математику мне объяснить, – немного стесняясь такой просьбы, ответила она.
Первым вызвался помочь Борька. Он знал математические науки намного лучше. Таня внимательно слушала Борины объяснения, кивала что-то в ответ, поддакивала, говоря: «Угу», но Дима видел, что она ничего не понимает.
Борис всегда объяснял с высоты своих знаний, и порой это переходило в откровенный снобизм. Его объяснения начинались зачастую с театра одного актера, что выглядело примерно так:
– Ты что «диффуров» не знаешь? Ну, батенька …
После этого Боря старался что-то действительно растолковать «просителю», однако, человек, изначально сбитый с толку, терялся совсем.
Зная эту особенность своего товарища, и видя, как «страдала» Таня, Дима вмешался в события, начав объяснять сам. Он любил и умел это делать.
После двухчасовых мытарств они закончили насыщать мозги знаниями, приняв решение пообедать. Таня в благодарность за занятия решила устроить настоящее пиршество и удалилась на кухню, чтобы приготовить фарш «прощание славянки», не забыв перед этим заставить ребят сделать уборку в комнате, вооружив их тряпками и шваброй.
Готовить вкусно Таня не умела, хотя и была убеждена в обратном. Между тем, Дима никогда не мешал ей «творить» на кухне. Зачем препятствовать, если человек старается от души? К тому же, девушка была достаточно упрямой и не позволяла ему вмешиваться в свою «епархию».
К общему удивлению обед удался на славу. Весь день и следующее утро Диму не покидало очень приятное, тёплое чувство, дотоле ему неизвестное. Наконец, у него была не просто девушка, с которой хорошо было проводить время и хорошо было в постели, у него появилась женщина, его женщина.
А через некоторое время произошло ещё одно небольшое событие, оставившее след у него в памяти. Как-то раз Бори дома не было, и они вдвоём сидели в комнате. Сидели молча, не включая свет. Каждый думал о чём-то своём. Эдакое рассредоточенное состояние, когда сидишь в кресле и думаешь ни о чём. Эту идиллию прервал Танин голос:
– Дим, а ты думаешь о будущем?
Он задумался, не понимая, куда она клонит, что имеет ввиду? Их совместное будущее или будущее «вообще»? Дима иногда не мог понять ход её мысли. Так оказалось и сейчас. Он смотрел на задумчивый взгляд девушки, направленный куда-то вглубь в себя и думал:
– Так что всё-таки означают её слова и этот грустный, точно отрешённый взор?
Не дождавшись, что он ответит, Таня стала говорить о другом.
Вскоре она перевелась из «Техниона» в колледж. Поняла, что учиться на программиста – мучиться самой и мучить преподавателей «Универа». В колледже была профессия – «дизайнер», и это было ей много ближе. Фотографировать девушка любила с детства, полупрофессиональный фотоаппарат был у неё почти всегда с собой, а знаний компьютера для колледжа вполне хватало.
Пройдя пик, их отношения перешли в ровную фазу. Встречаться они стали реже, и в основном по Таниной инициативе. Наверное, поэтому он был немного удивлён, когда год спустя, где-то в конце октября, Таня позвонила ему по телефону и сказала, что хочет с ним серьёзно поговорить. Услышав это, он слегка опешил.
– Когда, – спросил Дима с внутренним напряжением.
Она точно не ответила, и следующий разговор состоялся в середине ноября.
– В выходные приезжают мои родители, хочу тебя с ними познакомить, – произнесла она в трубку.
В выходные он перезвонил ей и спросил:
– Ну что, приезжать?
– Нет, – ответила Таня, – приехали только мама с Серёжей - моим младшим братом. Давай сами поедем к ним недели через две в Нетанию.
И тут вдруг Диму пронзило «током». Еле сдерживая участившееся дыхание, он ошарашенно спросил:
– Ты что беременна?
– Поговорим позже, – ответила Таня, – и положила трубку.
После разговора Дима стоял и долго-долго смотрел вдаль. Туда, куда уходила дорога в горы. Только что горы могли ответить ему? Он вновь позвонил Тане, но она категорически отказалась обсуждать эту тему.
Несколько дней Дима ходил как неприкаянный, а потом … отправился в магазин «Машбир» выбирать обручальное кольцо. Он шёл между витринами, самое дешёвое кольцо стоило 1000 шекелей, заоблачная сумма для него. Наконец, нашлось позолоченное кольцо с цирконием по периметру, которое ему было по карману. Он был очень рад, сделав свой выбор.
Две недели они перезванивались почти каждый день. Встречаться времени не было. Преподнести свой подарок он смог лишь в конце ноября. Увидев кольцо, Таня замерла и обрадовалась одновременно. Её глубокие глаза сияли от счастья, первым желанием было позвонить Светке – лучшей подруге. Потом раздумала, взяла себя в руки, вернула кольцо назад и полушёпотом произнесла:
– Подаришь мне, если не передумаешь, когда поедем на следующие выходные к родителям.
Глава IX
Смертник
Рыжая
Девчонка.
Чуть
Раскосый
Взгляд.
Волосы,
Как Солнце.
Свадебный
Наряд.
Браслетик
Позолоченный
На её руке.
Смертник
Сел в автобус.
Жизнь –
На волоске.
Счастье
Оборвалось
Где-то
Вдалеке.
Горе
Расписалось
Кровью
На песке.
Руки
Распластались
По сырой
Земле.
«Господи!
За что мне?» –
На её челе.
Лазарь Модель
До выходных оставалась целая неделя. В воскресенье, как только начались рабочие дни, Таня с неразлучной подружкой Светкой поехали в колледж. Ехать приходилось тремя автобусами, зато в дороге можно было поболтать, поговорить о чём угодно, посплетничать от души.
А сегодня поболтать было о чём. Удержавшись позвонить накануне, Таня рассказывала и рассказывала о возможной свадьбе, об обручальном кольце, о том, что им надо ехать к её родителям. Не каждый день тебе делают предложения руки и сердца.
Ноябрьский день был чудесный. Солнце уже не палило, как в жаркие летние дни, но согревало тело и душу своим необыкновенным теплом. Казалось, солнечные лучи падают прямо в ладони, наполняя тебя всего жизненной энергией и силой. Всё замечательно и прекрасно, люди кругом также радуются жизни, как радуешься ей ты.
За разговорами незаметно подошёл шестнадцатый номер. Они сели на свои места, где сидели обычно, продолжая беседу. Автобус слегка покачивался из стороны в сторону, наклоняясь на поворотах, пассажиры склонялись вслед за ним. Каждый был занят каким-то делом, и никто даже не заметил, когда на остановке вошёл смертник, обвязанный взрывчаткой, и рванул шнур.
Взорванная тишина разорвала небо. Останки автобуса вместе с людьми разлетелись в разные стороны, будто сама Судьба разбросала всех между жизнью и смертью. Крик, страх, ужас заполнили всё пространство, что было рядом. Кто-то кричал от нестерпимой боли, кто-то онемел от ужаса произошедшего, кто-то звал на помощь, а кто-то, ещё не осознав случившегося, склонился над мёртвым телом близкого, с которым только что, секунду назад разговаривал в салоне.
Повсюду валялись части человеческих тел. Жители ближайшего района, оказавшиеся в эпицентре взрыва, укрылись в домах. Некоторые из них, очутившиеся совсем близко к месту взрыва, спрятались под ненадёжной крышей маленького магазинчика, а им на голову сыпались осколки разбившегося стекла. Вой сирен полицейских машин и скорой помощи раздавались по всему району.
Таня лежала на сырой земле, раскинув в стороны руки и устремив глаза к небу. Струйка крови остывающего тела уходила куда-то вниз, далеко-далеко под землю.
– Господи! Почему?! Почему ты допускаешь это?! Этого не должно было быть, – словно говорили остекленевшие глаза.
Её похоронили во вторник на кладбище "Ватиким" в Нетании. Шёл мелкий дождь и создавалось ощущение, что сама Природа плачет над её могилой, куда по древнему обычаю положили камень. Тяжелораненная Света продолжала бороться за свою жизнь в больнице Хайфы.
Через полторы недели на своем дне рождения Борька спросил Диму:
- А где та рыжая, что крутилась всегда с тобой?
Дима вспомнил, как Таня улыбалась ему своей искренней, не "дежурной" улыбкой, как веселые морщинки перебегали к уголкам её задумчивых, глубоких глаз, и, пожав плечами, сквозь зубы ответил:
- Не повезло...
Он вышел в коридор и закурил. Впервые в жизни его душили слёзы.
Глава X
Стресс
Узор сменяет ночи
блики
Во всей полночной
красоте
Я растворяюсь
в чьём-то лике
И расползаюсь
в темноте.
Со всех сторон
из Подземелья
Ползут змеиные
тела
И холод ночи
во Спасенье
Мерцает Прахом
как зола.
Тут мертвецов
повсюду стоны
То там, то здесь
со всех сторон.
И из деревьев
мёртвых кроны
Вплетает Дьявол
в царский Трон.
А всё Живое –
тут же рядом.
Не надо далеко
ходить.
В меня вползает
Чёрным Взглядом
И к Жизни
хочет возродить.
Лазарь Модель
Раздражение росло день ото дня. Он никогда бы не подумал, что с ним могло произойти такое. Дима, Димон, Димка – каким его знали друзья, заядлый «тусовщик», который играл на гитаре, сочинял стихи, песни, который нравился девчонкам, незаметно для всех, а главное для себя, превратился совсем в другого – «нелюдимого» человека.
Он стал каким-то замкнутым, угрюмым, сосредоточенным в себе человеком. Эти изменения происходили в нем не сразу, постепенно, накапливались, как вода в ступе, капля за каплей.
– Кап, кап, кап, – скапливалась волна нарастающего стресса.
Дима стал по-другому общаться с друзьями. Он из всех сил сдерживался, старался не проявлять нервного состояния явно, но стал меньше общаться с окружающими, не разговаривал с ними, как раньше, на посторонние, не касающиеся учёбы, темы. При этом говорил скупо, сжато, только по существу. Глаза даже смотрели по-особому.
Это не могло остаться незамеченным. Первым на изменение его поведения обратил внимание Борька, который как-то спросил:
– Димон, что с тобой?
– Да нет, ничего, – ответил он, уходя от ответа.
То же самое произошло в одном из разговоров с мамой. Дима приехал домой, и они, как обычно, вечером пили чай. Он ничего не рассказывал ей о том, что произошло, поэтому матери было удивительно, что сын сидел за столом, нахмурившись, не отвечал на её вопросы, витая в собственных мыслях.
– Сынок, что с тобой? Почему ты меня не слышишь? – спросила она, не понимая в чём дело.
– Да нет, ничего, – уже привычно ответил он.
Когда, нам трудно, мы невольно ищем уединения и защиты у Природы. Так всегда раньше делал и Дима. Но сейчас он бродил в одиночестве по берегу моря, смотрел на волны, плескающиеся у берега, вспоминал, как они тут ходили вдвоём с Таней, и это не успокаивало его, а ещё больше «будоражило» изнутри.
Хуже всего оказалось то, что во всех арабах Дима видел теперь террористов. Целый народ сузился для него до узкой группы «смертников», что дало результат, и очень негативный. В клинике, где он проходил практику, работала преподавательница, у которой были «левые» взгляды, а муж – араб. Этого оказалось достаточно.
Дима не заметил, как его отношение к женщине, которая не имела никакого отношения ко всему произошедшему, стало выливаться в «навязчивую» идею неприязни. Для него эта женщина, точно стала источником всех бед. Разговаривая с ней, он был всё время на грани срыва. Долго так продолжаться не могло. Конфликт достиг своего апогея, и он «сорвался». Его заявление об уходе из института легло на стол ректора Техниона.
Все окружающие «ахали». Знакомые и близкие были в «шоке»: успевающий студент написал заявление об отчислении по собственному желанию. Друзья недоумевали. Родители умоляли его:
– Одумайся, сынок, не делай этого.
Дима остался непреклонен. Он не поменял принятого решения и пошёл в армию.
– Надо отомстить, – пульсировала мысль в голове, как навязчивая идея.
Только в армии он стал потихоньку понимать, что далеко не весь арабский народ – террористы и смертники. На службе он увидел простое арабское население, втянутое в военный конфликт не по своей воле. Это были обычные крестьянские семьи. Дети, женщины, мужчины, далёкие от террористических группировок. Эти семьи жили в тяжёлых условиях, проживали в домах, лишённых роскоши, занимались тяжёлым трудом, чтобы прокормиться.
Дима начинал постигать, что мир не сплошь чёрно-белый. Есть другие тона, разные цвета и оттенки. Разобраться во всём этом многообразии очень непросто. Особенно, когда ты столкнулся со смертью лицом к лицу.
Через год армейской службы он вернулся на «гражданку». И снова Судьба вмешалась в его жизнь. Перед увольнением произошло «мистическое» событие, которое стало весьма важным. Дима опять познакомился с девушкой по имени «Таня».
Находясь во время «увольнительной» у неё в гостях, он сидел в комнате в ожидании общего обеда и достал своё неподаренное обручальное кольцо. Дима долго смотрел на него печальным взглядом, когда в гостиную вошла мама новой знакомой.
– Что это у тебя? – спросила женщина.
– Да, Таньке купил, – отмахнулся он, спрятав кольцо на своё место.
С «другой» Таней серьёзных отношений так и не сложилось. Однако, этот случай с кольцом, словно поставил точку на прошлом, возвратив в настоящее.
Вернувшись из армии, Дима восстановился в институте. И только один вопрос продолжал мучить, терзать душу, отдаваясь в сердце нестерпимой болью:
– Почему? Почему так произошло? Почему погибла его невеста? В чём и перед кем она была виновата?
Эти размышления невольно обращали мысли к Богу. Всё чаще и чаще Дима стал задумываться о том, как устроен Мир, ища путь к пониманию Мироустройства.
Глава XI
Те, кого мы помним, живут
Ты уснула на моих руках,
Припадая губами к ним.
Пусть приснятся в мятежных снах
Безразличия полные дни.
Ты проснешься, и я скажу,
Чтобы ты уходила скорей.
Я свободой своей дорожу,
И ты веришь, конечно, ей.
Я скажу, что любовь пуста
И пустые твои слова,
Что пусты встречи у моста,
А любовь, что есть - что была.
Мне не скучно с тобою - нет.
Я ведь правду тебе говорю.
Просто клином сошелся свет,
Просто очень тебя люблю.
Ни к чему здесь слова - ты спишь
На моих чуть дрожащих руках,
Знаю, прошлое ты мне простишь.
Отчего же тогда мой страх?
От чего я грущу опять
И невольно теряю речь?
Просто очень хотел любить,
Но не смог тебя уберечь.
Дмитрий Медведев
Вернувшись к занятиям, Дима взялся за учёбу, «засучив рукава». Он соскучился по лекциям, семинарам, аудиториям института. Да, и после пережитого, хотелось занять себя на «полную катушку». Студенческая жизнь погрузила его в привычную обстановку, плюс работа, времени на переживания не оставалось совсем.
Депрессия уходила куда-то в сторону всё больше и больше. Он чувствовал, что от «стресса», от бывшей раздражительности на людей и весь мир не осталось и следа. Почти не осталось. Маленькое «пятнышко» в душе продолжало всё-таки кровоточить. И это «пятнышко» было бы незаметно, если бы не последние два тяжёлых года его жизни.
Человек подчас может пройти через что-то большое, трудное, преодолеть огромную гору, стоящую у него на пути, а потом и не вспомнить, как он это сделал. Но если его мучит маленький, чуть заметный червячок, который будоражит и беспокоит, как зубной нерв, тут «конец света». Он будет вспоминать об этом так часто, что это будет мешать ему жить. Жить простой, обычной жизнью.
Так было с Димой. Практически успокоившись, он продолжал вспоминать Таню, и обращаться к Богу с вопросом:
– Где тот самый загробный мир, где она должна быть сейчас? Как проделать туда мысленный путь, чтобы спросить, как она там? И главное, должен ли был родиться у нас ребёнок?
Только все эти вопросы были тщетны. Он не мог получить ответа на них. Так было долго, пока не произошёл один странный случай.
Как-то раз он был дома один. Дело шло к ночи. Сгустившиеся сумерки заглядывали сквозь шторы к нему в окно. Накрапывал мелкий, мелкий дождь. Немощь, точно паук, опутывала всё его тело. Усталость к вечеру давала себя знать.
Он задумался, глядя куда-то в пустоту. И вновь беззвучно спросил, обращаясь к умершей:
– Скажи, ответь мне, если твоя душа где-то обитает и жива, ты была беременна?
Тишина, как всегда, откликнулась громовым эхом.
Он не заметил, как уснул. А ночью к нему пришла она. Дима чувствовал во сне её рядом, ощущал привычный запах, видел глаза, смотревшие внутрь него, целовал её губы, ласкал тело, и они снова … были вместе.
Проснувшись, он долго не мог понять, что было явью – жизнь или сон? Дима сидел в кровати не в силах подняться, он никак не мог прийти в себя. Луч восходящего солнца медленно блуждал по комнате. Дима провожал его взглядом, а когда отошёл от сна, совсем простая, очевидная мысль пришла к нему в голову:
– Те, кого мы помним, живут. Живут не на словах, на самом деле. Однако, мир их совсем другой. Проникнуть в него живому человеку тяжело. И даже, если это удаётся сделать, ты чувствуешь, что побывал не в своём, а в ином измерении. Но там, хотим мы этого, или нет, жизнь тоже совсем другая, неподвластная нам.
Дима был поражён, почему всё это не приходило ему в голову раньше. Так он долго и продолжал сидеть в кровати, находясь, точно в трансе. Потом посмотрел на часы, оделся, пошёл в институт. Возможно, впервые за последние дни, месяцы его взор невольно обратился в будущее.
Лазарь Модель.