Сказание и страсть и похвала святую мученику Борис

Юлия Бутакова
                "Сказание и страсть и похвала святую мученику Бориса и Глеба" - памятник древнерусской литературы, занимающий почётное место в ряду таких шедевров, как "Повесть временных лет", "Поучение Владимира Мономаха", "Повесть о полку Игореве". Какими достоинствами нужно обладать произведению, чтобы на столетия завладеть сердцами русских людей и подвигнуть целый народ, имеющий за плечами многовековой опыт язычества, на столь трепетное поклонение первым русским святым? Каким образом слово, запечатлённое на пергаменте, способно произвести революцию в душах и сердцах?.. На все эти вопросы начинаешь находить ответы, вчитываясь уже в первые строки "Сказания": "Род правыих благословиться, - рече пророк, - и семо их в благословении будет". Неизвестный автор в начальных словах своего произведения даёт понять читателю, что он намерен рассказать о событиях необычных, поэтому словами пророка настраивает читательский ум на чтение вдумчивое и неторопливое. Не избегает этой участи и современный читатель. Необходимо сделать оговорку, что, несмотря на следование канонам агиографичности (т.е. правилам написания жития святых), "Сказание" нельзя назвать образцовым житием. В нём наблюдается довольно чёткое следование историческим фактам; главные события, упомянутые в нём, имеют документальные подтверждения своей правдивости. Драматичные события вызвали бурный отклик не только простых людей, не принимавших участия в них, но и тех, то являлся непосредственными действующими лицами. Достаточно сказать, что поведение Бориса и Глеба было нехарактерным для человека того времени, когда феодальные распри ставили князей в жёсткие поведенческие рамки: или ты проявляешь недюжинный дипломатический талант, всячески отстаиваешь своё право на жизнь (даже путём войны), или попадаешь в зависимость, а менее сильный и хитрый.
                Да, "Сказание" выделяется своим необычным построением - автор в нём выступает не как сдержанный повествователь, а всячески старается выказать своё отношение к описываемому тонким лиризмом, который проявляется, в первую очередь, в монологах Бориса и Глеба. Автор чувствует, что за ним стоят тысячи людей, вся земля русская, и от того, насколько правдиво он сумеет передать читателю весь трагизм произошедшего, зависит и будущее Руси. Именно потому, что "Сказание" своим эмоционально окрашенным повествованием не совсем вписывается в достаточно сухие и выдержанные рамки агиографического жанра, Нестор в ХII веке решает написать иное житие, которое более соответствовало бы строгим требованиям классической агиографии ("Чтение о житии и погублении блаженную страстотерпца Бориса и Глеба"). "Чтение" Нестора более правильно, в нём сильнее проявляется церковная назидательность, события излагаются более отвлечённо. Именно необычность, которая проявляется в сочетании лиричности и воодушевлённости, краткости и авторского сопереживания героям, привлекла внимание современников к "Сказанию". Что подтверждается исследованиями учёных: больше всего сохранилось списков именно памятников о Борисе и Глебе (более двухсот). Чтобы лучше понять, почему именно категория убийства князей своим старшим братом получила столь широкий отклик среди народа, необходимо прочувствовать ту атмосферу, которая сложилась в первое столетие после принятия Русью христианства.
                Начало любой истории кроется в семье. "Так и свершилось незадолго до наших дней при самодержце всей Русской земли Владимире сыне Святославовом, внуке Игоревом, просветившем святым крещением всю землю Русскую". В 980 году Владимир, в то время ещё язычник, убил своего старшего брата Ярополка, который княжил в Киеве, и "...поять жену его непраздно сущую". Жена была непроста: раньше она была монахиней, но её удивительная красота произвела на Ярополка настолько сильное впечатление, что он собственноручно расстриг её и взял в жёны. Святополк родился, когда мать его, "грекиня" по национальности, уже была женой Владимира, поэтому "и не любляаше его Владимир". От Рогнеды Рогволдовны, половецкой княжны, был у Владимира сын Ярослав ("Мудрый"), от жены болгарки - сыновья Борис и Глеб.
                Именно в непростых семейных отношениях возникли предпосылки для тех событий, что произошли в 1015 году: старший сын, следуя простым и жестоким путём своего отчима, постарается с помощью убийства своих братьев укрепиться на киевском великокняжеском столе. Одновременно глубокое осознание святости семейных уз и зыбкости политического положения в стране не позволило Борису и Глебу ослушаться старшего брата даже тогда, когда над ними нависла реальная угроза смерти. Не говоря уже о том, чтобы открыто выступить против Святополка и претендовать на стол. Хотя о последнем Бориса просила отцова дружина: народные симпатии были далеко не на стороне Святополка. Даже тот факт, что он занял киевский престол по праву старшинства, не добавили ему авторитета ни среди князей, ни среди народа. Каждый из братьев имел свой удел, определённый отцом: Борис княжил в Ростове, Глеб - в Муроме, Ярослав - в Новгороде.
                Восшествие Святополка Окаянного на киевский трон было ознаменовано убийством трёх братьев, убийство же Святослава - вообще было противно русским воинским обычаям: русичи и иноплеменников, преследуя, не убивали. Здесь же (в убийстве Святослава, бежавшего в Угры) - налицо одержимость Святополка получить желаемое, не считаясь с количеством возможных претендентов-родственников. Это уже было похоже на обычаи правителей-язычников Золотой Орды и не могло считаться чертой русского национального характера. И в "Повести временных лет" Нестора указывается тот факт, что киевляне невзлюбили своего правителя (люди своего времени, которых было трудно удивить княжескими уловками в борьбе за власть). Они отвергли подарки, которые он им преподносил, потому что "братья их были с Борисом". Борис был особенно любим отцом; эта отцова симпатия как бы перешла и на киевлян. Святополк действует изощрённо, предопределяя своей жестокостью будущие убийства: никто не угрожает ему, но как будто грех матери не даёт ему покоя. Ко всему прочему - пример отчима перед ним. Он спешит переиграть судьбу: боязнь повторить участь отца толкает его на тяжкое преступление. Правота на стороне младших братьев и народа. Поэтому автор "Сказания", будучи частью этого народа, старается лирическими отступлениями (которые, благодаря включению в них Давидовых псалмов, приобретают оттенок патетичности) добавить огня и экспрессии в повествование. Патетика в словах автора противопоставлена глубокому смирению братьев, образуя резкие контрасты в тексте, которые сразу заметны читателю. Именно в этих контрастах кроется причина неубывающего с годами интереса народа к "Сказанию".
                Оно создано в "честь человеку". В нём прославляются мир, гармония и непреходящие ценности: смирение перед Богом, старшими в роду, человеколюбие и открытость. Убиты Борис и Глеб, но их убийство оборачивается торжеством идеала братолюбия. Чтобы воспринять именно так злосчастные события 1015 года, надо было обладать особым отношением к миру и глубочайшим оптимизмом. Ни смерть, если она была достойной, ни поражение, если в нём не было измена мужеству, ни любое несчастье, если оно было перенесено без ропота, - не были унизительны и не воспринимались как падение. Поэтому первая русская литература, в частности "Сказание", была обращена к будущему. Глубокий оптимизм символичен для неё - это достойное начало великой литературы великого народа.
                Написанное в самом начале века, было призвано способствовать усилению могущества и самостоятельности Руси. Почему? Важное государственное и политическое значение в этом приобрело положение русской церкви. Ещё Ярослав, стремясь укрепить её независимость от византийских патриархов, добивался канонизации русских государственных и церковных деятелей. Кандидатур было несколько, но именно Борис и Глеб стали первыми, официально признанными Византией русскими святыми.
                Дело Ярослава продолжил его внук Владимир Мономах. Он покровительствовал летописанию, что способствовало укреплению культа Бориса и Глеба, и в итоге - давало пример князьям, как совместно управлять страной и создавать союзные отношения между собой. В свою очередь, сын Мономаха Мстислав (внук последнего англосаксонского короля Гаральда) перенял уже ставшую традицией политику отца. Это - яркий пример преемственности поколений в добрых делах на благо земли. Не мог безымянный автор "Сказания" пренебречь возложенной на него временем миссией - сказать последнее слово трибуна, когда решающее княжеское слово в борьбе с междуусобицей было уже сказано.
                В самом начале читатель сталкивается с проявлением хитрости и коварства Святополка - в сцене сокрытия им отцовой смерти - и переполняется вполне оправданным гневом. Во имя своих целей он тайно вывез тело Василия (имя Владимира в крещении) и оставил в церкви Богородицы. Борис восклицает, узнав об этом: "Увы, мне, свет очей моих, сияние и заря лица моего, узда юности моей, наставник неопытности моей!.. Не знаю, к кому обратиться, кому поведать эту горькую печаль?.." Налицо - присутствие автора в его словах - это прослеживается в словесной витиеватости, характерной для восточных поэтов, обстоятельности в описании чувств, напоминающей древние былины. Автор вставляет в ткань повествования мысли, которые, возможно, посещали Бориса: "И помышляя так в уме своём, пошёл к брату своему и говорил в сердце своём: "Увижу ли я хотя бы братца моего младшего Глеба, как Иосиф Вениамина?"" Далее Бориса занимают мысли о том, идти или не идти в Киев, которые оформляются в пространный, окрашенный противоречивыми чувствами монолог: пойду, как того требует дружина, но что подумают люди - славы захотел?.. Многочисленные вопросы терзают его, и каждый из них находит немедленный отклик в душе князя (подразумевается, и в душе автора). Ведь всё непрочно, и где окажется душа "по отшествии своём из мира этого?". "Суета сует - всё суета!" - эти слова Соломона подводят итог в размышлениях Бориса. "Спасение только в добрых делах, в истинной вере и в нелицемерной любви".
                Борис - обычный человек, который хотел жить и понимал, что люди бывают порой жестоки и беспощадны. Но смирение перед волей Бога, которое, вообще-то, было характерно для христианских мучеников, берёт верх, достигая своеобразного упрямства. Что и определит его судьбу. Даже после принятого решения не противиться брату и принять смерть из его рук, он находит душевные силы оправдать его: "Знал я, что брата злые люди подстрекают на убийство моё и погубит он меня...". Чуть позже, когда придёт смертный час и для Глеба, младший брат попросит у Бога спасения не только для душ отца и брата, но и душ окаянных убийц. Т. е. вся мощь внутренних сил человека, любящего Бога, достигнет в речах Глеба своего апогея и выльется позднее в факт признания Византией святости русских князей. Сила любви толкает любимого отрока Бориса венгра Георгия на смерть вместе с ним. Всё это вкупе настолько сильно действует на убийц, что они на время теряются, и только слова святого: "Братие, приступивъше, съконьчаите служьбу вашю", - выводят их из оцепенения. Обстановка необычна: обильные княжеские слёзы, печаль, витающая в воздухе, непривычные ещё для слуха христианские молитвы.
                Волей автора Борис остаётся жив ещё некоторое время и гибнет только от меча посланных Святополком варягов. Это "тройное" убийство - типичный приём, призванный сыграть на чувствах читателя и возбудить в нём горячее сочувствие. Автор, руководствуясь такими приёмами, постоянно держит читателя в напряжении. Даже сцена убийства Георгия - ещё одна иллюстрация безмерной алчности приспешников Святополка; они не погнушались завладеть золотой гривной с шеи отрока - знаком княжеского отличия, обнаружив в себе элемент мародёрства.
                Не остановился на этом Святополк, стал готовиться на ещё большее убийство, зная, что покарается оно ещё жёстче. "Яко же Каинъ, не вьдьш мьсти прияти и единц прия, а Ламехъ, зане вьдьвъ на Каинь, тьмь же седмьдесятицею мьстися ему". Такие отступления привносят в повествование живость и текучесть. Происходит живой обмен впечатлениями между автором и читателем: летописец словами Бориса и Глеба пытается достучаться до читательского сердца, а читатель, в свою очередь, живо откликается на эти попытки. Даже такая мелочь, как травма ноги у коня Глеба по пути в Киев, вызывает определённую эмоцию: "Не ходи дальше! Смерть тебя там ждёт". Знак ему был!
                Любопытно, как делается попытка заглянуть в тёмную душу Святополка: что не даёт ему остановиться? Вот как это выглядит: "...я погубил возлюбленного Господом и к болезни добавил и новую язву, добавлю же к беззаконию беззаконие. Ведь и грех матери моей не простится и с праведниками я не буду вписан, но изымется имя моё из книг жизни". Легче допустить, что не было у него таких мыслей, но автор, однако, считает иначе и представляет возможность присоединиться к его мнению. Особое место в "Сказании" занимает сцена убийства Глеба. Узнав о смерти Бориса, он, "орошая слезами землю и призывая Бога с частыми вздохами, просит себе той же участи - мученической смерти, чтобы через неё оказаться рядом с братом; а не "въ свьть семь прельстьньмь". И здесь возникает трогательное несоответствие, которое обнаруживается учёными: "...если принять летописную версию истории Владимира, то самому младшему из сыновей в момент его смерти было бы по крайней мере лет 27: Борис и Глеб считаются сыновьями его от болгарки, т. е. рождены в то время, когда Владимир был ещё язычником. С момента крещения князя и женитьбы его на византийской царевне Анне до смерти его в 1015 году, прошло 27 лет, в то время, следовательно, и Борис и Глеб были отнюдь не юношами, а зрелыми воинами". В "Сказании" же Глеб умоляет убийц: "Пожалейте юность мою... Не губите меня, в жизни юного, не пожинайте колоса, ещё не созревшего, соком беззлобия налитою! Не срезайте лозу, ещё не выросшую... Я же, братья, и делом и возрастом молод ещё". Глеб был княжеский сын, с детства наученный превозмогать любые тяжести, бывавший, видимо, в походах. Можно предположить, что смерть он примет, как подобает взрослому человеку, князю, да, в слезах, да, в смертельной тоске по уходящей жизни, но стойко.
                К тому негодованию, которое вызывает факт братоубийства, примешивается гнев при виде предателя в стане Глебовом. "Повар же Глебов, по имени Торчин, взял нож и, схватив блаженного, заклал его, как агнца непорочного и невинного..."
                И здесь автор не спокоен: "Возвратятся нечестивые во ад и все забывающие Бога". Последующие события предстают как смесь реального с иррациональным: тело Глеба, брошенное в пустынном месте, остаётся нетленным, и проходящие мимо то видят горящие свечи, то слышат пение ангелов. Богатая пища для воображения! Несомненно, что факт нетленности имел место быть, но как он обставлен в "Сказании"...
                Прознав про убийство братьев, Ярослав, призвав в свидетели своей правоты Бога, идёт войной на Святополка. В очередной раз чувства автора движут его пером: он намеренно сокращает время противостояния, и возникает чувство, что вопросы мести и занятия престола решаются за одну битву. Известно, что смута продолжалась четыре, в течение которых успех переходил от одного противника к другому. С помощью польского короля Болеслава Святополку удалось продержаться у власти до 1019 года, когда Ярославу, наконец-то, удалось изгнать его. Святополк бежит за пределы Руси и умирает от неизвестной страшной болезни в месте "меж Ляхы и Чехы" (т. е. далеко-далеко). Даже место его погребения описывается как место поганое, смрадное: "И есть могыла его и до сего дьне, и исходить отъ неь смрадъ зълыи на показание чловькомъ".
                "Ангели ли вы нареку, имьже в скоре обратаетась близ скърбящих? Но плътьскы на земли пожили еста в человечестве! Человека ли вы именую? То паче всего человеческа ума преходита множьствъсь чюдес и посещениемъ немощьныих".
                И, конечно, не может не тронуть обращение автора к погибшим братьям, поистине, это - стихотворение в прозе. Отслеживаются некоторые частности, позволяющие если и не отнести его к оде (всё-таки ода имеет свои строгие правила), то рассматривать его как благодатный материал для создания стихов. Во всяком случае, это - достойное начало былины.
                С образами Бориса и Глеба в русской истории связаны представления о покорности судьбе, идеалы христианского человеколюбия и высших духовных ценностей. В их честь ещё в Х веке был установлен церковный праздник 24 мая (по старому стилю), причисленный к великим годовым праздникам русской церкви. Позднее дни, посвящённые им, отмечались 15 мая и 6 августа. День 15 мая в народе называли "барыш-днём". Считалось, чтобы получать в течение года хорошие прибыли, нужно что-то выгодно продать в этот день или совершить выгодную торговую сделку. После 6 августа начинался интенсивный сев зерновых. Поэтому святых иногда называли "сеятелями". В сам день памяти (6 августа) старались не выезжать в поле, ибо боялись грозы, а сам день в народе называли ПАЛИКОПНА (день, когда горят подожжённые молнией копны). Со временем обычай отразился в поговорке "На Глеба и Бориса за хлеб не берися".
                Эти святые прочно вошли в народную память. Им посвящено множество церквей, их именами названы города (Борисоглебск). Русский народ, как отец - к своему первенцу, трепетно относится к Борису и Глебу, что видно из многочисленных песен, легенд (одна из них - о ладье с братьями, проплывающей перед русским войском накануне решающего сражения с врагом), сказаний. Облик святых с большой любовью изображается на иконах, сюжет об их смерти не раз использовался в искусстве для создания опер, стихотворных и прозаических произведений. Многие чудесные исцеления происходили от их мощей и с помощью молитв, обращённых к ним.