Была середина 70-х годов. Сорок лет с лишним уже прошло, но до сих пор вспоминаю, как я пытался выступить против себя самого и что из этого вышло. Вернее, не вышло. А дело было так.
При проверке наших изделий перед стартом нельзя было превышать заданный порог излучаемой мощности, чтобы предполагаемый враг не услышал нас раньше времени. Разные способы для этого использовались, но самым эффективным оказалось использование заглушки на передающей антенне.
Изготавливалась она из металла и должна была плотно прилегать к фланцу антенны, для чего ее нужно было надежно прикрутить. Не менее важным было не забыть снять заглушку перед самым стартом, чтобы не улетело изделие с закрытой антенной. А такие случаи бывали, несмотря на то, что заглушки окрашивались в ярко красный цвет.
Со временем эту заглушку усовершенствовали и стали изготавливать из поглощающего материала ХВ-10 с металлической сеткой. Во фланце антенны было вмонтировано около десятка магнитов. И стоило только поднести заглушку к антенне, как она буквально прилипала к раскрыву, и оторвать ее стоило немалых усилий.
Правда, и магниты были не от мебельных гарнитуров, а специальные: самарий-кобальтовые, которые изготавливались на одном из уральских заводов. После необходимых испытаний такие заглушки были введены в состав контрольно-поверочной аппаратуры и разошлись по ряду предприятий.
Настали благостные времена, когда мы забыли о неприятностях с забытыми заглушками. Мы специально ввели в конструкцию ушко, к которому леской или шнуром привязывали заглушку к пусковой установке. И теперь при старте забытую заглушку просто срывало с антенны, когда изделие стартовало.
Однако, всему хорошему приходит конец. А в нашем случае злым гением выступил Госплан. Кто то неправильно напланировал, не выделили нужные фонды и остались мы без магнитов. Попробовали использовать бытовые магниты, но только опошлили идею, так как они не в силах были надежно притягивать заглушку к антенне. Оставалось возвращаться к прежним барашкам, которыми ранее прикручивали заглушку к антенне. Приказы выполнять надо не только в армии.
На местном радиозаводе, который серийно выпускал наши приборы, изготовили пару заглушек с винтовым креплением, и мне было велено лететь в Арсеньев, где размещался один из основных потребителей наших приборов. Задача передо мной стояла непростая: убедить тамошних работников, что магнитная заглушка – полный отстой, и пользоваться впредь необходимо только с винтовым креплением, как наиболее надежным и простым. Излишне говорить, что это задание для меня – автора магнитной заглушки – мягко говоря было неприятным.
Оформив все необходимые бумаги, я заскочил в секретариат, чтобы взять уже подписанное командировочное предписание, и услышал от секретаря директора, что директор хочет меня видеть перед командировкой. У нас каждый день отправлялись в командировки по нескольку человек и директору было бы затруднительно беседовать с каждым.
Очевидно, что-то стряслось необычное. С этими мыслями я зашел в кабинет директора. До этого я видел его только издали да здоровался несколько раз, когда он посещал наш отдел. Усадив меня за стол, Владимир Семенович спросил: “ты, кажется, дальневосточник?”. “Да, родом из Благовещенска.” “Вот и хорошо, когда выйдешь от меня, скажи Валентине Петровне, чтобы она продлила командировку на пять дней, все равно мимо летишь. А то я поинтересовался, ты после Ленинграда прямо к нам прибыл по распределению, домой не заезжал. Мать то давно видел?”. “Да лет пять уже”. “Вот видишь, женился, сына уже завел, институт закончил, а мать за все время не видел, нехорошо”.
“Ну, а теперь к делу. Оно у тебя непростое, с душком нехорошим. Будь там потверже. С богом, как говорится”. Давно уже нет в живых В.С. Фомина, но я до сих пор помню этот разговор. Чаще всего это происходит, когда я слышу от теперешних руководителей (менеджеров, по-новому), что в отделе должны быть не соратники, а исполнители. Как же они заблуждаются: на первом месте должен быть человек, а специалист – на втором.
В Арсеньев я прилетел в конце января. Добирался с приключениями. В то время были перебои с горючим, и Аэрофлот завел порядок: выпускать только четные или нечетные рейсы. Приходилось ждать сутки в промежуточном порту, чтобы продолжить полет. Для рейса Свердловск-Владивосток таким портом был Иркутск.
Народа там скапливалось немерено, даже присесть было негде, и бессонные сутки казались бесконечными, тем более, что при 30-градусном морозе и высовываться подышать было неохота. Поэтому, когда измотанный я прилетел во Владивосток и увидел практически пустой зал, то составил в ряд несколько кресел и проспал часа четыре, прежде чем двинуться дальше. Добираться до Арсеньева я решил поездом – Аэрофлот у меня уже в печенках торчал. Проведя ночь в купе, рано утром я прибыл на место.
Найти предприятие труда не составило: крупных там было всего два. Оформив документы и устроившись в заводскую гостиницу, я отправился в указанный цех. Морозец подгонял и минут через пятнадцать я уже стоял перед громадным ангаром, в торце которого, кроме больших закрытых ворот была и дверь поменьше, в которую я безуспешно стучал.
Минут через десять к ангару подошел абориген и спросил:”Чего колотишь, магнитный пропуск разве не получил? Ах, командировочный, ну тогда дай расческу”. С этими словами он сунул мою расческу в щель для пропуска и входная дверь послушно открылась. Найдя с его помощью в глубине цеха кабинет начальника, я представился местному начальству. Как выяснилось, мой приезд им абсолютно безразличен, но раз я уже здесь, то соответствующие команды будут отданы, нужную аппаратуру к завтрашнему утру подготовят, а сейчас я могу идти отдыхать.
Вернувшись в гостиницу, где окна моего номера выходили на заводской аэродром, я некоторое время любовался вертолетами Ми-24. Забавно было наблюдать, как они катятся по рулежке с неподвижными винтами, что было довольно непривычно. Затем я решил пообедать в городе и побродить по нему.
В местной столовой меня приятно поразило обилие рыбных блюд в виде салатов, первых и вторых блюд. У нас на Урале такого разнообразия, конечно, не было. Походив немного по городу, я обратил внимание, что отовсюду видно телевизионную вышку, установленную на вершине сопки.
Тут же пришла шальная мысль – побывать у вышки, ведь оттуда город, как на ладони. На мой взгляд высота сопки не превышала 800 метров, и я отправился в поход. Заблудиться в городе было невозможно, так как вышку видно было отовсюду. Скажу сразу, что добирался я до цели около трех часов (из них часа полтора по серпантину, проложенному по склонам сопки). Кстати, сопка называется Обзорная. Вид с нее открывается великолепный. Побыв на вершине с полчаса, я заметил горнолыжную трассу и пошел туда. Вдоволь налюбовавшись отчаянными лыжниками, я решил спуститься напрямик, вдоль лыжни. Не рассчитал я только одного, спускаться медленно здесь было невозможно, я еле успевал переставлять ноги, чтобы не покатиться кубарем. Внизу я очутился минут через пятнадцать.
Следующий день для меня начался с подготовки рабочего места и согласования методики измерений. Меня предупредили, что до государственной границы всего несколько километров, и всяческие работы, связанные с радиоизлучением, надо согласовывать с представителем заказчика. Пришлось познакомиться с полковником-главным военпредом.
Оказался неплохим дядькой, почти мой земляк, т.к. несколько лет служил в Благовещенске. Методику испытаний согласовали быстро: на одну и ту же антенну поочередно закрепляли заглушки с магнитным и винтовым креплением. Антенна стояла на штатном изделии, закрепленном на поворотном столе, вращающимся на 360 градусов. Излученный сигнал с помощью чувствительного приемника записывался самописцем. Влияние человека постарались свести к минимуму – все делалось в автоматическом режиме.
Первые же измерения показали, что винтовая заглушка обеспечивает лучшую экранировку, хотя и всего на несколько дБ. Зато крепить ее было непросто: необходимо было лечь на пол и лежа прикрутить два барашка. А магнитную заглушку достаточно было слегка наклонившись шлепнуть по корпусу и она прилипала.
Правда, в этой легкости таилась и угроза плохой экранировки. Достаточно было неточно попасть по антенне и часть ее раскрыва оставалась незакрытой. Этот недостаток я попросил занести в протокол испытаний. Испытания продлились весь день, и уже когда собирались расходиться до завтра, полковник меня спрашивает, какова же цель моей командировки.
Если загубить магнитную заглушку, то все настройщики на дыбы встанут, кому охота валяться на полу. Это еще цветочки, а как быть с проверками не в цеху, а в частях морских или сухопутных на морозе и при качке. Пришлось признаться, что мне предстоит угробить свое собственное детище.
А что ты будешь делать, товарищ полковник в следующем квартале, когда в этот цех на сборку прибудут антенны без магнитов, а с резьбовыми отверстиями. Как закрепишь магнитную заглушку, ведь радиозавод уже готов начать выпуск такой продукции. А он мне в ответ: без моей подписи не начнет, а я в протоколе свое особое мнение запишу. Поскольку разговор велся на повышенных тонах и без свидетелей, я ему сказал, чтобы он свою энергию вместе со своим начальством направил на Госплан и тамошних дураков, а передо мной свою власть показывать незачем.
Немного поостыв, он заявил, что уже завтра он постарается устроить мне поездку во Владивосток, где я буду иметь возможность посмотреть на работу в боевых условиях. На том и расстались до завтра.
С утра я пришел в цех и почти сразу увидел человека, который мне показался знакомым. Смотрю, и он ко мне присматривается. Не сговариваясь мы прошли в курилку, и там я спросил, где мы могли видеться.
Постепенно выяснилось, что виделись мы в Дубне, где разрабатывалось нынешнее изделие. Оказалось, что здесь он занимает должность заместителя главного инженера. Парнем он оказался компанейским, еще молодым, без фанаберии. Отвечал он за развитие производства. Я спросил его, каким образом им удается так много строить на предпрятии, даже зимой, проходя по территории, я видел множество новостроек. В ответ он рассмеялся и рассказал удивительную историю.
Во Владивостоке японцы построили современный цементный завод. И ровно через неделю после окончания гарантийного срока ломается главная шестерня, которая задает ритм всему конвейеру. А была она очень хитрой, со спиральными зубьями и т.д. И от всего этого великолепия осталась изуродованная болванка, на которую смотреть то было страшно.
Конечно, обратились к японцам, давайте ремонтируйте. Те говорят, пожалуйста, только не даром, и называют сумму чуть ли не в целую стоимость завода. Наших руководителей чуть кондратий не хватил, но положение то безвыходное. А в аккурат в это время Арсеньевский завод получил уникальный немецкий станок, который обладал свойствами копира. Смысл таков, что сначала станок обкатывает грубую болванку, затем уже после внесения необходимых поправок, делает более совершенную копию и методом последовательного приближения может восстановить оригинал. Почти месяц ушел на эту работу, но завод запустили. А теперь у нас цемента дарового прорва.
Едва он закончил рассказ, как появился военпред. “Через час от гостиницы пойдет во Владивосток “Рафик”, для тебя оставлено место. К вечеру доберетесь до места, переночуешь в гостинице ТОФа, а в 7-00 пойдете с сопровождающим на корабль”. Мне при таких четких командах захотелось отдать честь и сказать “Есть!” Все таки три года срочной в Германии бесследно не прошли. Смех смехом, но я то понимал, сколько ему пришлось приложить усилий для организации подобных работ, да вдобавок для штатского.
Планы были выполнены четко, и через сутки я на ракетном катере шел куда то за остров Русский, как мне пояснил сопровождающий. Пока мы пробирались к месту учений, я наблюдал местных рыбаков. Начинался лов корюшки и льдины были усеяны людьми. Мне рассказали, что ежегодно приходится спасать сотни унесенных в море. К слову, эта процедура отнюдь не благотворительная: за спасение на ледоколе 200 руб, а за вертолет – 500 (в ценах того времени, т.е. по нынешним деньгам это порядка 50 тыс руб).
Не буду набивать себе цену, дескать для меня организовали выход в море. Нет, это были обычные рядовые учения даже без боевых стрельб. Но кое-какое представление о работе военных моряков и боевой технике я получил.
Я даже представить не мог: с какой скоростью передвигаются торпедные катера. Учитывая их малую заметность и тот боевой потенциал, что находится на их борту – это весьма грозное оружие. Очевидно, какие то указания обо мне были даны, потому что часа через полтора меня позвали с мостика к пусковой установке и предложили показать, как нужно снять заглушку с антенны.
На мне был надет матросский бушлат, хоть и не пуховик, но рука не пролезала между пусковой трубой и ракетой. Пришлось его снять – та же история, и лишь когда я снял пиджак и остался в одной рубашке, мне удалось зацепить заглушку. А за бортом -25 градусов и соленые брызги.
Вид у меня, наверное, был жалкий, и по возвращении на мостик мне поднесли
граммов 100 спирта, что было весьма кстати. Если бы заглушка была с винтовым креплением, мне бы ее ни за что не снять. На мой вопрос о том, почему в пусковом контейнере находится изделие с неснятой заглушкой, командир БЧ мне пояснил, что в регламенте об этом ничего не говорится, береженого бог бережет, а заглушку все равно сдернет, если придется стрелять. Не стал я ему ничего говорить, что скоро пойдут заглушки, которые не сдернешь веревочкой, а то еще высадили бы прямо в море.
По возвращении в Арсеньев были составлены различные бумаги. Проще всего было с протоколами измерений: результаты никто не оспаривал. Были даны рекомендации по пересмотру эксплуатационной документации. Составлено прошение о выделении злосчастных магнитов радиозаводу. Кстати, в это же время стали внедряться комплексы предстартовой подготовки, для которых любые заглушки были мешающими.
С военпредом мы простились по хорошему, он посадил меня на заводской АН-2 до Владивостока и помог купить рыбных деликатесов и для Благовещенска и для Урала. Особенно хороши были консервы с моллюском трубач, вкусноты необыкновенной.
Через несколько часов я уже встретился в Благовещенске с матерью, где и пробыл пять дней. А еще через полгода я прилетел на ее похороны.