Своя логика

Владмир Пантелеев
С в о я    л о г и к а.

                Посвящаю брату -
                Валерию Семёновичу,
                полковнику в отставке.    
                Автор

               По присвоению мне звания старший лейтенант, я получил назначение в другую войсковую часть, расквартированную в небольшом провинциальном российском городке нашего необъятного Союза. Моя молодая жена, будучи на сносях, состояние своё переносила болезненно. Поэтому мы решили, что я поеду один, обустроюсь на новом месте, а затем перевезу жену и небогатые, как у всех молодоженов, пожитки.

                Едва забрезжил рассвет, когда наш длинный поезд, вагонов из двадцати, растянувшийся на метров двести с гаком, подошел к станции моего назначения. Ехал я в предпоследнем вагоне, остановившемся не только далеко от здания вокзала, но и вовсе на железнодорожной насыпи, ещё до начала вокзального перрона.

                Проводница, с которой я уже попрощался в тамбуре, в секунду открыла дверь вагона, откинула вверх площадку над металлическими ступенями и соскользнула по ним на землю, держась рукой с тряпкой за поручень, и, вытирая его по мере своего спуска.

                Я следом за ней с одним маленьким чемоданчиком в руках соскочил по гулким ступенькам вниз, спрыгнул с последней из них почти полметра до земли, и пошел по тропинке вдоль железнодорожного полотна в сторону здания вокзала.

                Поезд стоял не больше одной минуты. Когда я вышел на асфальтовое покрытие перрона, не только состав уже скрылся из вида, но и куда-то рассосался весь народ. Видимо следующий поезд останавливался на этой станции не раньше чем через несколько часов.

                Подумал, что мне следует найти начальника станции, нет, лучше милиционера или военный патруль, чтобы уточнить, как мне добраться до места расположения моей секретной ракетной войсковой части.
 
               Но перрон опустел, лишь у торца здания вокзала, где я сейчас находился, стояла изотермическая тележка для торговли мороженым, из которой уже немолодая женщина, укутанная в оренбургский платок, повязанный поверх фуфайки, в белом фартуке и белых  нарукавниках, продавала горячие пирожки.

          - Горячие пирожки, пирожки с мясом. Молодой человек, служивый, купите
             пирожки, - сообразив, что она обращается ко мне, я невольно к ней подошел, -
             прямо с поезда к нам, в рань такую чай ещё в вагоне не разносили, поесть-то,
             видать, не успели?   
 
«Я ещё всех бездомных собак и кошек не «поставил на учёт» в вашем городе, а Вы мне уже пирожки с мясом предлагаете», - подумал я про себя и смолчал. Не все эту «бородатую», времён Гражданской войны, шутку понимают, особенно продавщицы, торгующие пирожками с мясом.

          - Спасибо, мамаша! Военному в форме на ходу кушать не положено, да и
             тороплюсь я. Может, подскажете, как мне до части добраться? – само собой вырвалось у меня.

          - Да, отчего же, мил человек, не подсказать. Секрета тут никакого нет, у нас
             одна часть в городе. Значится так. Пройдёшь через вокзал «сквознячком»,
             прямком на привокзальную площадь. На той стороне универмаг в три зтажа,
             «Центральный». Так слева от него  улочка, «Степана Разина»
             называется. Выйдешь по ней к базарчику. Там у входа киоск галантёрный.

             Так ты, чтоб угол срезать, через базарчик ходи напрямки. Дойдёшь до
             обувной мастерской, сверни налево, там улица начинается. Пойдёшь по ней
             до двухэтажного кирпичного дома с высокой трубой. Это баня. Опять налево
             около неё поверни и до детского сада иди, а от детсада в горку. Как горку
             кулём перекулишься, увидишь автобусную остановку.

             Дождись автобуса, он тебя за двадцать минут до кольца довезёт, а с кольца уже и ваш забор виден   будет. Так, может, возьмёшь пирожок в дорогу?

             В благодарность за рассказ я не смог отказать, и купил два пирожка, попросив их завернуть. Женщина без слов вытащила откуда-то снизу кусок аккуратно нарезанной газеты, скомкала его вокруг ещё пускавших пар пирожков, и протянула мне свёрток со словами:

           - С Вас десять копеек. Ну, так найдёте дорогу?

Я поискал в кармане мелочь, расплатился, сунул свёрток в полупустой чемоданчик, поблагодарил женщину и вскоре оказался в небольшом зале ожидания вокзала.
             В нос ударил знакомый запах хлорки и дешевого одеколона. Подумал, надо бы сходить, а то бог его знает, когда до места доберусь. Оправившись, вышел из туалета в довольно большое прокуренное помещение, расположенное между туалетом и дверью, ведущей в зал ожидания. Здесь по середине стояла большая урна для окурков, вся украшенная следами загашенных о неё «чинариков».

            Только я вытащил из кармана брюк пачку сигарет, чтобы закурить, как из двери туалета выкатился мужик на ходу застёгивавший ширинку:

           - Закурить не угостите? Товарищ, «старлей».

Я протянул ему пачку сигарет, а он вытащил коробок, готовый зажечь спичку, чтобы дать мне «огонька» и потом прикурить самому. Пока мужик подходил ко мне и прикуривал, я успел достаточно подробно изучить его внешность. На вид казалось, что ему лет сорок пять – сорок восемь.

          Худощавое смуглое лицо его покрывала сеть морщинок, какие бывают и у людей не старых, но постоянно работающих на открытом воздухе. Судя по всему, вчера он «взял норму», но не «перебрал».

          На голове у него «нахлобучена» офицерская ушанка с опущенными торчащими в стороны ушами. Видать, она досталась ему не ношенной, так как впереди я не заметил ни дырки, ни следа на меху от кокарды. Под расстёгнутым армейским бушлатом на нём старый обвисший свитер, в растянутом вороте которого виднелась голубая полушерстяная фуфайка от комплекта офицерского белья.

           Ноги его были обуты в яловые с гармошкой сапоги, в которые заправлены галифе полевой офицерской формы. Я первым успел задать ему вопрос:

           - Отставник?

           - Не! Я своё ещё в сорок девятом отслужил. А повоевать не успел. В сорок
              пятом призвали, да пока до Маньчжурии доехали, война закончилась. Так
              рядовым и остался без медали. А на одёжу не смотри, вся с базара. У нас
              почти все мужики так ходят. А по тебе видать, приезжий.

           - А как узнали? – Я машинально обратился к нему на «Вы», как к старшему, хотя, в уме быстро прикинул, что на лицо выглядит мужик на десять лет старше.

           - Так ведь с чемоданчиком и «при параде» весь.

           - Ну, коли «расколол» меня, так скажи, как до части мне добраться?

           - Так это, как два пальца обмочить!  Я, как с перрона в туалет спешил,   видел,
              как Нюрка, буфетчица руками в сторону города махала, тоже объясняла тебе
              дорогу. Так бабы же курицы, разве они, мать их так, могут человеку
              растолковать. Да, чтоб мне год табака не нюхать, если тебе дорогу не
              объясню. Так, вот, слушай сюда.

                С вокзала выходишь на площадь, смотри прямо. Там, напротив
              ресторан  «Центральный», а слева от него улица «Стёпки Разина». Эх, жалко
              Стёпку!  Именем такого широкого вольного человека какой-то тупик
              назвали. Да, «имел» я этот тупик, не в нём дело. Он в базар упирается. Там у
              входа «Чайная». Так ты мимо неё иди до винного магазина, рядом  сбоку
              тарный пункт. Так вот от него через боковой проход  и выйдешь на улицу,
               что к пивному ларьку ведёт, ну, тому, что у бани. Там и сворачивай налево.

                Пройдешь мимо здания с каланчей. Это пожарная часть, милиция там же и
               «вытрезвиловка», но ты там не останавливайся, проходи мимо и в горку. На
               горке летняя шашлычная, но сейчас там всё заколочено. А как к
               шашлычной поднимешься, драть-копать, так внизу на другой стороне холма
               автобусную остановку и приметишь.

                Автобус раз в час ходит. Расписание,
               если пацаны не оторвали и не спёрли, на столбе прикручено. Да, он, гад
               такой, этот автобус, никогда по расписанию и не едет. Ну, а как влезешь в
               него, так и бутылку пива выпить не успеешь, как доедешь.

                С кольца до КПП
               минута ходьбы. И не смотри, что у солдатиков петлицы шоферские или
               связистов, это у них, блин, для маскировки, «пинкертоны» хреновы.

               Ну, всё запомнил?

             - Всё, спасибо!

             - «Старлей», а десять копеек не одолжишь? На пиво, блин, не хватает.
Я порылся в кармане и дал ему «двадцать» одной монеткой. Он обрадовался.

             - Ну, так я теперь тебя полпути провожу, до пивного ларька, что у бани.

                Мы вышли в город и быстро зашагали прямо через площадь. Мужик оказался прытким, я еле за ним поспевал. У входа на базар нам встретился мужчина, как две капли воды похожий своей одеждой на моего спутника.

            Он пытался продать в прямом смысле «из под полы» банку армейской тушенки, вынимая из-за пазухи измазанную вазелином банку без этикетки, и, показывая её каждой встречной женщине, со словами: «Купите тушенку за сорок копеек, на две кружки пива, очень надо». С ним громко ругалась таких же средних лет, как и он, женщина:

             - Вчерась один, тоже, с болгарской банки баклажанной икры за тридцать
                копеек бумажную этикетку содрал, банку обмазал вазелином за три копейки
                из аптеки, и под видом армейской тушенки за девяносто копеек, гад такой,
                одной старушке продал. Все вы одинаковые, алкаши проклятые.

              - Да, вот те крест, моя баба вчера её, здесь же, на рынке у «сундука» одного
                купила.

              - Вот, вот! Она, небось, к празднику мяска припасти хотела, а ты, басурман
                эдакий, всё из дома тянешь на пропой.

За тарным пунктом и, кстати,  за обувной мастерской, размещавшейся в соседнем киоске, мы свернули налево и пошли по дороге к бане.  У пивного ларька выкурили с моим попутчиком ещё по сигаретке и распрощались. Напоследок он показал, куда мне идти дальше.

              За зданием пожарного депо начинался частный сектор. Роль заборов здесь выполняла армейская маскировочная сетка, натянутая на вбитые в землю колья. В каждом таком дворе можно увидеть и другое армейское имущество. Там сушатся новые солдатские простыни со штампами и новые кальсоны с ещё не оторвавшимися лямками, заменявшими пуговицы.
             Здесь поленница дров накрыта брезентом армейской палатки или тентом грузовика, раскрашенного маскировочными пятнами. Ещё, где-то, у собачьей будки стоят блестящие новые алюминиевые солдатские миски.

            А вот двор, в котором видны то здесь, то там приспособленные под разные хозяйственные нужды зелёные аккуратные армейские ящики для хранения приборов или снарядов. Ящики эти с окантовкой по углам, откидными ручками для переноски и хитрыми защелками.

           Кое-где на приусадебных грядках стоят неубранные на зиму огородные пугала с противогазами вместо лица и развевающимися на ветерке полами солдатской химзащиты, одетой на огородных страшил вместо традиционной одежды.

                Залезать на самую вершину холма к шашлычной я не стал, а «кулём перекулился» по тропинке, прямо ведущей к автобусной остановке. Жестянка с написанным на ней краской расписанием действительно изрядно помята, но будучи приколоченной к столбу профессионально загнутыми гвоздями двухсотками, оставалась на своём месте.

        Автобус пришел с опозданием всего на пару минут. На остановке кроме меня автобус ждали мужчина и женщина, с виду семейная пара, и две девочки с ученическими портфелями. Садились медленно, но без злости и лишней толчеи. Пассажиры в автобусе самоуплотнялись, давая возможность зайти всем с остановки, кто-то из молодых весело руководил этим процессом:

        - Ещё, ещё малёхо, товарищи! Правильно, автобус не резиновый, поэтому
          втягиваем животики. Что девушка? Вы родите сейчас. Родина Вам за это
          спасибо скажет, у нас в стране рабочих рук не хватает. Ну, разом все
          выдохнули и каждый шаг вперёд сделал. Вот, а вы говорили, что больше никто
          не влезет. Стоит только сознательность проявить. Что Вы говорите? Лучше
          деньгами.  Правильно, нам бы дали  каждому по сто рублей, так мы бы ещё и
          слона  впустить смогли бы.

Через две остановки основная часть пассажиров вышла, появились даже свободные места. И я сел…


                С той поры прошло почти пятьдесят лет. Я с девяносто первого года полковник в отставке. Мундир мой давно в шкафу тихо позвякивает прикреплёнными к нему боевыми наградами. Мог бы дослужиться и до генерала, но нет той страны, которой присягал. А при одной мысли, что придётся присягать тем, кто развалил и разграбил всю страну, а если понадобится, то и защищать ими награбленное, делается дурно. Не смог пойти против совести.

                А теперь уже годы берут своё. Сыну уже сорок пять, тому, чьё появление на свет, мы тогда ждали с женой. Внучка взрослая, красавица, умница.

                Недавно выпало мне проезжать на поезде мимо того городка, где провёл я несколько лет своей суровой армейской службы. Не выдержал, оформил у начальника поезда остановку на день. Сойдя с поезда, в вокзальной кассе поменял свой билет на вечерний поезд, и осмотрелся по сторонам.

                Здание вокзала не изменилось, только, видать, с конца восьмидесятых не касалась его стен кисть маляра.  В зале ожидания другие, хотя тоже, уже обшарпанные скамейки, а из туалета пахнет мочой.

                Привокзальная площадь встретила меня лабиринтом облепивших здание вокзала разнокалиберных частью уже обветшавших киосков, появившихся здесь ещё в годы кооперативных войн, много раз сменивших своих хозяев и несших на себе следы и поджогов, и взломов, и иных происков конкурентов.

                Часть киосков, чьи хозяева, видать, разорились в теперешний кризис, намертво заколочена, а в тех из них, что работают, продаётся всякая всячина никчемных безделушек и сомнительных продуктов, включая низкопробный алкоголь.

                Автобус мой больше не ходит. Некуда. Новые ракетные комплексы, пришедшие уже после моего отъезда из части на смену нашим «керосинкам», преданные Горбачёвым американцам, порезаны на металлолом. Часть наша боевая расформирована. Люди разъехались, военный городок опустел, а дальше его разрушили вандалы и время.

                Да и кого ещё возить автобусу? Сельхозтехникум закрыли, лесничество ликвидировали. Промкомбинат, гремевший славой на всю округу, приватизировали и разворовали. На его территории сейчас два автосервиса, какие-то мастерские почти без рабочих, где всегда тишина, и подозрительные склады, куда охранники чужих и близко не подпускают.

                Машин в городе стало больше, особенно старых иномарок, проданных сюда из больших городов. На месте детского сада теперь большая фирменная бензозаправка с автомойкой и магазином. Больше всего автомашин на привокзальной площади около ресторана. У машин «тусуются» бритоголовые «братки» в спортивных костюмах.

                Ресторан теперь не «Центральный», а «Японской кухни». Болтается над входом красный фонарь, а по бокам от входа рекламные щиты с изображением драконов и иероглифов, аккуратно перерисованных местным художником с какой-то китайской открытки.

                Мужиков на улицах почти нет. Говорят, спились и перемёрли. На улице одни старые бабы. Встретил за день всего одну компанию молодёжи, парней и девушек лет семнадцати, то ли «поддатых», то ли «обкуренных». Русских слов, не считая мата, в их лексиконе не услышал, только интернетовский жаргон и английский сленг.

                До поезда оставалось меньше часа. На вокзал возвращался по привокзальной площади, только по той её стороне, где раньше размещался горисполком и райком компартии. Как и раньше, здесь чисто. Туда, сюда прохаживается полицейский.

                У ступенек стоят две чёрные «Волги», но не двадцать четвёртые, как раньше, а тридцать вторые – последняя новинка советского автопрома образца девяносто первого года. Над зданием красно-бело-голубой флаг. На месте красной вывески с названием райкома КПСС  большой бело-голубой плакат с надписью: «Районный предвыборный штаб партии Единая Россия».

                Хватит ли ей сил поднять Россию из такой глубокой глубинки, с такого дна, куда завёл и опустил её  собственный народ, все мы с вами. Только не ждите, что это произойдёт также быстро и весело, как у барона Мюнхаузена, вытащившего самого себя за волосы из болота. Но нельзя уподобляться и Козьме Пруткову, не верившему, что можно «объять необъятное».


Букулты                Декабрь 2011 года.             Владмир Пантелеев.