Дневник VI-4 Саша Тимофеевский, Петя Старчик, Глебы. Час сладостной беседы с Глебом Казимировичем
6 апреля 2005 г. Радостное общение с семьёй Глеба Казимировича Васильева. Вспоминали мы детство, Инну Львовну Лиснянскую и Липкина, говорили о Булгакове, о портретах Пушкина, об Анастасии Ивановне Цветаевой.
После трапезы я прочла стихи свои. Глеб Казимирович сидел, не шелохнувшись. Он сказал: «Огромный опыт жизни и стихосложения. У Вас есть звукопись. Это обвал... У Вас есть верлибр. Я его не люблю. «Мы варвары и любим рифмы». Он предложил мне напечататься в журнале «Грани».
Галина Яковлевна, жена его, узнав о моих талантах, сказала: «Почему так — одному всё, а другому ничего?». Я, смеясь ответила: «Я верю в перевоплощения. Очевидно, я много трудилась в прошлых жизнях».
Я вышла на улицу. У двери стоял мужичок с ведром. Увидев меня, он ринулся к двери, чтобы она не успела закрыться, потом лицо его приняло умилительное выражение. Он спросил меня: «Здравствуй! Откуда ты здесь появилась?» «С неба», - ответила я.
7 апреля. Есть на земле прекрасные пары, думаю я, вспоминая вчерашний визит — Глеб и Галина...
12 апреля. Одна из моих подруг, когда я спросила её о «святой Руси», стала агрессивно на меня кричать, обвинять меня в глупости, вешать на меня ярлыки. Я спросила её: «Стоит ли поститься, чтобы быть такой агрессивной? Тебе нравится нападать на меня, кричать на меня — нападай! Я защищаю справедливость. Я с тобой никогда так не разговаривала. Я не позволяю себе так разговаривать с людьми».
Я пожелала ей счастья, простилась, много молилась о ней. Это уже не в первый раз она такое вытворяет.
14 апреля. Говорили с братом Германом. Он постигает мир, требуя от человека здравого смысла. «Я знаю всё», - говорит он, противопоставив себя Сократу. Он знает бессилие людей. Он плохого мнения о человечестве, но он признаёт, что есть хорошие люди. «Я могу доказать всё с научной точки зрения», - говорит Герман.
15 апреля. Витя Соломенцев 45 минут говорил с хозяйкой домашнего салона, он принёс ей три билета на свой концерт, один билет — мне. Говорили они о здоровье. «Он экзальтированный. Он мне играл на фортепьяно», - сказала она.
16 апреля. Я читала про шотландского героя Эрика Светлоокого.
Жара, но в парке кое-где лежит снег. Люди некоторые одеты по-летнему.
18 апреля. Вот и прозвучал милый голос Вити Соломенцева в зале Чайковского. Витя казался раскрепощённым.
В перерыве мы с Сашей Пр. искали мою знакомую Таню. Я впала в какое-то дикое состояние суеты, почти перестала владеть собой. Меня это удивило.
Мы прорвались к Вите, я подарила ему книгу песен и Мережковского «В тихом омуте» - статьи о Тютчеве, Некрасове, Гоголе, Лермонтове.
20 апреля. В снах иногда как бы спрессовано несколько событий. Бывают размытые сны, невнятные.
Час сладостной беседы по телефону с Глебом Казимировичем о Петре Старчике, о мойрах, об Одине - Боге викингов, о переводчике Михаиле Лозинском, о поэте Тихоне Васильевиче Чурилине.
Мы говорили о книгах, где рассказывается о Мерлине и короле Артуре, о Маргарите Васильевне Сабашниковой, первой жене Максимилиана Волошина, о скандинавских рунах. Он взял мой телефон у Тани К. и позвонил мне. Ему нужен был материал о Пете Старчике.
«Вы чудо! Я буду мечтать о поездке к Вам», - сказала я Глебу Казимировичу.
В Консерватории три боковых места, одно свободно, но меня туда не пускают со словами: «Уходите отсюда». «Что Вы делаете?», - с ужасом восклицаю я. Я потрясена хамством меломанов.
21 апреля. Вечер моего друга поэта Саши Тимофеевского в доме у Мирославы. Не так уж много прочитал он стихов своих. В основном стихи были трагичны. Он мастер мысли и слова, чеканной формы, умён, проницателен. Наделён всеми человеческими чувствами. Но он поднялся над ними, заглянул в бездны, в тайны жизни и смерти.
У него красивый профиль. Он говорил о падении великой империи, об исчезновении гуманизма, упоминал о встрече с Бродским, немного рассказал об Арсение Александровиче Тарковском. Тарковский, когда Саше и его жене Наташе негде было жить, поселил их на даче в Голицыно.
Тарковский последние два года жизни молчал. Он спрашивал свю жену Татьяну Алексеевну: «Что делать?».
Был на вечере Петя Старчик. Я спросила Сашу Тимофеевского, почему некоторые поэты в своих стихах допускают нецензурные слова и мат. Саша задумался, Петя поддержал меня, сказал: «Мат разрушает поэзию». Я процитировала Никиту Гаранина, что это мистический язык бесов. Алёна сказала: «Это языческая речь, произносимая в древности только мужчинами».
За едой и чаем скатились до низких тем. Я этому воспрепятствовала. Вернулись к поэзии.
Петя скромно сидел в углу, потом спел Тарковского и врача-поэта Мишу Ярмуша. Я тихо подпевала. Потом я прочла стихи свои, посвящённые Тарковскому и Саше Тимофеевскому.
И Саша, и Петя сказали мне, что я красивая, Петя сказал, что я сегодня особенно красивая. Он помог мне одеть пальто, обнимал меня.
Размышления Саши о мате в поэзии продолжались в метро.
Саша выглядел грустным. Никто не избавляет нас от предвечной печали, ни жена, ни семья, ни дети. Трагизм существования вообще на земле и в частности в России, присущ всем глубоко мыслящим и чувствующим людям.
Саша сказал мне в метро: «Надо быть адекватным поэту, чтобы понять его». Я спросила его, чувствовал ли он себя хоть на миг гениальным человеком. «Нет», - сказал Саша.
Вот его стихи:
Мысль бьется рыбою об лёд
И впрямь, и вкривь, в обход, в облёт.
И что ж? Живой воды журчанье
Сковало льдом повсюду сплошь,
Мысль изреченная - есть ложь,
Примета времени – молчанье.
*
И по чернобыльскому полю
Идет, задумавшись, Христос,
Чтобы взглянуть, стоит ли в поле
Чета белеющих берез.
Какие стихи, как чёток разум!
23 апреля. Моя жизнь сейчас так же насыщенна, как в юности.
Случайно зашла в храм, где на клиросе пели регент и двое мужчин. Я сказала, что пою, не могу ли помочь. Я спела всю службу с этими певчими. Была очень рада этому.
24 апреля. Видела изумительную фотографию художника Сергея Михайловича Романовича. Главное в его лице — открытом и прекрасном — свобода.
Фотография: Галина Яковлевна Никитина, Анастасия Ивановна Цветаева, Глеб Казимирович Васильев. Г.Я. и Г.К. - Глебы, так их называют друзья.