НОЧНОЙ РАЗГОВОР
С ОЗЯБШИМ КОМАРИШКОЙ.
Гл.1. «А ты меня не узнаёшь?...»
Два часа ночи. Пытаюсь продолжать писание начатой несколько дней назад вещи: то ли малой повести, то ли большого рассказа. Работа продвигается трудно. Снова и снова приходят мысли бросить эту тягомотину и начать писать что-нибудь другое.
За окном сырая и холодная октябрьская ночь. В комнате весьма прохладно, но электрообогреватель пока не включаю.
Раздаётся жужжание комара. Незваный гость садится на письменный стол возле моей руки и замирает, как бы нахохлившись.
Слушаю музыку Моцарта, она обычно помогает мне в творческой работе. В данный момент звучит его 23-й фортепианный концерт, который в августе 1943 года столь потряс диктатора Сталина. И с тех пор жестокий и коварный вождь не расставался с этой любимой пластинкой. И в последние дни жизни Сталина она стояла на его патефоне. Полагают, что он, видимо, тогда тоже слушал эту великую музыку.
Впрочем, подробнее всё это описано в моём рассказе «Сталин, пианистка и неведомый миру Отец».
Сомневаюсь, что комар читал мой вышеупомянутый рассказ. Но сейчас он очень внимательно слушает вместе со мной названный концерт Моцарта. И словно бы забыл о своей миссии мелкого кровопийцы.
Внимательно разглядываю комаришку. Ему, видимо, зябко. Он то и дело машинально и заторможено переступает с лапки на лапку. Трёт периодически передней лапкой свой хищный микроклюв вампира и кровопийцы. Готовится, паршивец, к работе.
Но музыка, однозначно, его всерьёз взволновала.
И я поражён этим.
- Что, брат, замёрз? – спрашиваю микровампирчика с искренним состраданием.
И вдруг слышу в мозгу своём несколько раздражённый его ответ:
- Разумеется, замёрз!... – и после некоторой паузы. – А ты меня не узнаёшь?!..
- Хочешь сказать, что ты некий особенный комар? – усмехнулся я, но тут же, спохватившись, извинился. – Прости, брат, но для меня вы, комары, все на одно лицо, как китайцы или японцы.
- Я не о том… - послышалось в ответ. – Впрочем, согласен, что сейчас меня трудно узнать… Помнишь, пятьсот лет назад ты был бродячим миннезингером. Вместе с Моцартом вы бродили тогда по дорогам Испании и Каталонии. Баламутили и радовали народ своими песнями. А я был тогда главным инквизитором Каталонии. Вас арестовали, били и пытали. Но вы тогда так и не раскаялись, и не отреклись от вашей таинственной миссии сеятелей доброго, светлого и вечного. И своим упорством вы тогда сильно достали всю нашу инквизиторскую миссию в столице Каталонии. Поэтому было решено судить вас показательным судом на главной площади Барселоны. На суде наместник Каталонии предлагал отпустить вас с миром при условии, что вы уйдёте в другую страну и больше не будете заниматься тут своими музыкальными и певческими пакостями. Но я, разумеется, не мог позволить себе роскоши подобного слюнтяйства. Поэтому и приговорил вас тогда к сожжению на костре. Сейчас понимаю, что перестраховался. Прости, брат, работа была такая… Не сожги я вас тогда, завтра уже меня бы обвинили конкуренты в опасной мягкотелости. А там бы и заговор вскоре состряпали. И уже, глядишь, сам бы я загремел в пыточные подвалы инквизиции. А далее и на костёр, как злобный пособник музыкальных колдунов…
- Ну это уж ты, брат, преувеличиваешь! – энергично возразил я, вспомнив вдруг озарённо описанную необычным комаришкой и напрочь забытую нынче мной историю пятисотлетней давности. - Всё-таки власть у тебя там была огромная…
- Да что ты знаешь о хищных и подлых нравах, царивших тогда в католической инквизиции!? – рассердился не на шутку комаришко.
И я вдруг чётко увидел его слащаво-коварный инквизиторский облик той далёкой поры.
- Впрочем, дело это прошлое… - быстро взял себя в руки мой таинственный вампир-собеседник.
И спросил меня с неожиданной усмешкой в голосе:
- Моцарта давно не видел?!...
- Да с той поры, как ты нас сжёг, насколько мне сейчас помнится… - пытался я встряхнуть свою крепко заржавевшую мнемоническую и межцивилизационную память.
И добавил уныло и расстроено:
- Пока лишь вот так, музыкально, удаётся с ним общаться…
А вот у комаришки с воспоминаниями получалось, почему-то гораздо лучше, чем у меня:
- А мне довелось с ним ещё однажды встречаться… - в голосе моего собеседника вместе с усмешкой прозвучала некая, неожиданная теплота и благодарность. - Правда, встреча наша произошла на этот раз не на земле, а на одной из планет созвездия Малой Медведицы…
И вот что он рассказал об этой их встрече.
Гл.2. Встреча старых знакомых.
- Я сидел на ветке фруктового дерева, плоды которого так любят есть местные жители, - начал свой рассказ мой разговорившийся комариный собеседник. - Грелся и блаженствовал под тёплыми лучами Полярной звезды. На той планете она исполняет роль доброго солнца. Когда это, слышу знакомое пение. Ба, мир как тесен! Точнее, вселенная-матушка!
Вовка Пофигей Моцарт, собственной персоной! Мордочка, понятное дело, другая и плоть иная, но душа-то его, - Вовки Моцарта! Поёт, паршивец, как всегда, жизни радуется. Везёт же таким дурачкам-простофилям! Что ни миссия, то сплошные радости, песни и восторги. Ну, понятное дело, в конце жизни то сожгут, то отравят, то кинжал воткнут в спину, но за такое посильное мученичество они ведь и венцы от Предков Небесных получают, - ого-го, какие!
А тут, сука, опять приходится жить во зле и дерьме. Опять злобствовать, кусаться. Кого-то грызть, карать, кусать, ну и самому по башке, понятное дело, получать. А ведь изначально я тоже не был злым. Но от такой жизни паскудной, собачьей, озлишься и озвереешь. Впрочем, ты ведь всё равно не поймёшь и не посочувствуешь. Это в шкуре моей надо хоть одну такую сволочную житуху прожить, чтобы понять всю тяжесть и мерзость нашей миссии…
А он поёт, сука, хоть ты ему кол в глотку!... Щас я тебе, думаю, устрою жизнь развесёлую, любезный друг Моцарт! Нет, я конечно, рад видеть своего старинного друга в столь отдалённых от земли краях! Но хозяин Люци уже опять лютует и требует очередную каплю горячей и опьяняющей крови таких вот добрых и жизнерадостных придурков, как Вовка Моцарт. Очень уж сладка и целебна у них кровь.
Вовка, между тем, перестал петь, сорвал с дерева плод и начал его с таким блаженством уминать, что мне завидно стало. Ну почему, блин, я балдею больше всего не от песен, добрых поступков или поедания таких вот вкусных плодов? А балдею-то я больше всего, когда кусаю и пью кровь таких типов как ты или Моцарт. Хотя я, по сути, лишь исполнитель. Основная-то благодать от выпитой мною капли чужой крови идёт моему злобному и ненасытному шефу – Люциферу. Будь он трижды, эт-то самое… Перевёрнут и благословен!...
В общем, подлетел я к Вовке и грызанул его сзади за оголённую часть шеи. А я-то был в той жизни не комариком невинным, а злобнейшим оводом.
Вовка от неожиданной боли чуть не подавился, но успел-таки пришлёпнуть меня.
Оглушённый, я свалился на землю. Он нагнулся надо мной. Я уж приготовился быть раздавленным его ногой, когда услышал его удивлённый голос:
- Это ты, падре Серхио?! Прости меня великодушно! Тебя и не узнать в этой одёжке. Ну и больно же ты кусаешься, паскудник! Я, разумеется, не буду тебя давить. Но сочувствую искренне. Ох, и злая же у тебя нынче миссия!...
Не поверишь, Александр, мне так тепло и хорошо стало от его слов, будто заглотнул новую каплю его крови и заныкал её от шефа! Хотя, это всё лишь мечты и иллюзии. Хрен ты, что спрячешь от него, на самом деле, и заныкаешь!
Вот такая была у меня встреча с общим нашим другом, Вовкой Пофигеем Моцартом. Приятная, в общем-то встреча, несмотря ни на что. Ради таких вот встреч стоит жить и кусаться. И даже быть пришлёпнутым. Правда не до смерти… Тут важно быть прощёным такой великодушной душой, как Вовка… Это помогает очищаться от зла и подниматься со дна адского вверх, к свету, прозрению и преображению…
Гл.3. Страдающее змеиное сердце.
- После той встречи моей с Вовкой Моцартом в созвездии Малой Медведицы у меня было ещё несколько житейских миссий в разных концах вселенной, - продолжил свой рассказ, явно согревшийся от нашей беседы, озябший комаришко. – Разумеется, все - вампирского направления с разной степенью озления. Последняя из них была не так давно на земле, на стыке второго и третьего тысячелетия. Выпала мне печальная честь родиться простой гадюкой в лесах Таиланда. Поймал меня один ловкий малец из местных жителей и сдал на ферму к новому русскому. Этот придурок устроил здесь свой хитрый и жестокий бизнес на нас, змеях. Понятное дело, что сам он типичный змей подколодный и родственная нам душа. Но для него это, в данном конкретном случае, выгодный бизнес, а для нас, его родственников по духу, сплошные мучения и страдания.
В тот день приехал к нашему хозяину на ферму один залётный пацан-журналист из московских зелёных вундеркиндов. Хотел статейку написать об экзотическом бизнесе нашего выродка. Хозяин с удовольствием поведал ему вкратце о своей таиландской эпопее, умело приукрасив её и спрятав то, что положено прятать.
А потом предложил придурку журналюге отведать своё фирменное садисткое угощение.
Профессионально плеснул в стакан сто граммов водки. Затем выловил среди змей именно меня. Рассек мою плоть острым ножом. Вырвал моё пульсирующее сердце.
Кинул его в стакан с водкой и протянул обалдевшему пацану-журналюге.
- Пей и глотай! – приказал резко хозяин своему наивному гостю.
Тот выпил залпом водку, проглотив моё пульсирующее в конвульсиях и страданиях, змеиное сердце.
Сердце моё, мучительно пульсируя, прошло по его пищеводу и, оказавшись в желудке, обессилено трепыхалось там, умирающее…
А у потрясённого пацана вдруг хлынули из глаз неудержимые слёзы и он зарыдал, горько и безутешно.
Привычный ко всему, змеиный бизнесмен лишь усмехнулся полупрезрительно, но тут же профессионально подавил свои эмоции. Артистично и талантливо разыграл он удивление и даже юморное сострадание к проблемам газетного гостя:
- Что такое?!... Не пошло? Вам плохо? А, птичку, то бишь, змейку жалко?!... Ну понятное дело… Всё будет в норме, не переживай!
Но дальше проявилось его истинное, тупое и бесчувственное нутро.
- Только глупо всё это! – заявил безапелляционно змеиный рабовладелец. – Уж она бы тебя точно не пожалела при встрече в джунглях один на один. И быстро бы отправила в мир иной, к прародителям, придуркам нашим, Адаму и Еве…
Признаюсь откровенно, что для души моей, страдающей, змеиной, было целительным бальзамом вот такое истинно доброе, пусть и запоздалое, сострадание ко мне. К беспощадно убитой рептилии, и к моему страдающему змеиному сердцу, умирающему в конвульсиях, в желудке этого чуткого и сострадательного пацана-журналиста.
Благодаря состраданию этой чуткой и доброй души, шёл важнейший процесс моего духовного очищения, катарсиса и преображения. И душа моя, прОклятая, исцелялась от метастаз ядовитого и радиоактивного зла, имеющего столь роковую власть над её вечным духовным сердцем.
Ведь именно нынешнее состояние моего духовного сердца определяло мой духовный путь в вечности, мои новые воплощения-ступени по выходу из мрака и плена моего сегодняшнего, всё ещё глубокого и опасного духовного озления…
Того рокового озления, власть которого могла привести меня, в конечном итоге (при невозможности избавиться от гибельных его метастаз), к моей уже вечной смерти. К разрыву моей, некогда доброй и чистой богочеловеческой монады, на мельчайшие кусочки, обязанные разлететься, в столь печальном и безысходном случае, по всей вселенной…
Кстати, подобного рода неизлечимо погрязшая во зле душа, дошедшая до столь безысходного состояния, обычно носится бесновато по всей вселенной, прося, вопя и умоляя о своём уничтожении. И последняя её воля исполняется нашим прекрасным Отцом, безмерно обожающим эту страдалицу, как и всякого из нас, заблудшего и уныло бестолкового…
Такого финала, мне бы, разумеется, очень не хотелось для своей бессмертной души. Всё-таки, жизнь вселенская (а не только земная) очень увлекательная, таинственная и безмерно поучительная штука…
Но об этом подробнее поговорим-побеседуем, как-нибудь в другой раз…
Продолжение следует.