Удод – это слишком сухо и официально.
Куда понятней и теплей – голландский петух. Красивая птица. Яркая. Радостная.
Сижу я как-то раз в абрикосовом саду и читаю поэмы Пушкина.
Ну, там – «Братья-разбойники», «Бахчисарайский фонтан» и всё такое.
Читаю, каждую строчку и так, и эдак поворачиваю. Наслаждаюсь.
Прилетает голландский петух.
- Привет!
- Привет!
- Пушкина читаешь?
- Читаю.
- Умница. Ну а я вот как-то всё больше Костю люблю.
- Какого Костю? Симонова?
- Нет, – отвечает голландский петух. – Костя – фамилию забыл. Но точно не Симонов.
- И что же этот Костя?
- Костя – сила! Как завернёт! Как завернёт!
- Что завернёт?
- Слово завернёт так, что и не узнаешь сразу – из этого словаря или из другого.
- Почитай, – прошу я голландского петуха.
Он смотрит на меня тревожным взглядом, будто вспоминает, потом безнадёжно машет крылом и говорит:
- Забыл. Вчера ещё помнил, а сегодня забыл. Ох уж эти перелёты!
- А ты давно из Голландии? – пытаюсь я переменить тему.
- Давно, – признаётся голландский петух, – по правде сказать, я там никогда и не был.
- А откуда ты прилетел?
- Из соседнего сада. Там у меня гнездо. И дети есть.
Разговор зашёл в тупик.
- Послушай, – хватаюсь за мысль, как, а как за соломинку, – а как ты относишься к женщинам?
- Положительно. Они из рогаток не стреляют. И груди у них красивые.
- Что? – не понял я. – Почему, груди?
- Да сам не знаю. Слышал на-днях – два соловья разговаривали – груди-ножки, ножки-груди.
Признаться честно, бред.
- А что не бред?
- Вот докопался, – раздражается голландский петух, по совместительству – удод, – ты кто, прокурор?
- Ладно, – устало шепчу я, – лети себе с миром.
Мой собеседник взмахивает крыльями и уносится прочь из сада.
Всё же, умная птица. Много чего знает. И рассуждает здраво.
Не то, что мой сосед Побегайло – трёх слов не свяжет. Вот он идёт.
Сейчас предложит раздавить бутылёк, а потом начнёт еврейские анекдоты травить, мерзавец.
Мол, лежит Абрам с Сарой, а Мойша – в шкафу.
Пушкина то он не читал. Тоска.
Хочу общаться с голландским петухом!
Р.Маргулис