7. Возвращение на землю
- Георгий! Георгий!
Голос, лишённый телесной оболочки, летел сквозь космическую пустоту. Одинокое слово.
- Георгий!
Нет, это не просто слово. Это имя! С самого начала времён, с сотворения мира, имя – первая и главная сила, управляющая вещами. Слово – соединительный мостик между духом и материей. Имя – величайшее из слов, соединяющее явления мира вещного с их вечными внутренними образами.
- Георгий!
Сила слова, сила имени снова связала в единое целое тело и душу.
- Что? – выдохнул Гор, открывая глаза.
Внезапно он остро почувствовал своё тело. Руки, ноги, спину, лицо… Тело – оно здесь. И он в теле. Душа и тело – одно. Он здесь, весь, и душой, и телом.
- Георгий! Живой?
Прямо перед ним было узкое смуглое лицо. Кривоватая улыбка растянула щёки. Лицо было знакомое.
- Лейтенант? – неуверенно произнёс Гор осипшим голосом.
- Старший, - устало поправил тот. – Живой, значит?
- Кажется, да.
- Тогда вставай. Держись!
Гор почувствовал, как твёрдые длинные пальцы крепко, до боли, сжали его локоть, и сам в ответ вцепился в локоть лейтенанта. Тот потянул, и Гор с усилием поднялся на ноги.
Он ещё не совсем пришёл в себя. Мир вокруг покачивался и расплывался. Ноги были как ватные и мелко дрожали. Верные ноги, которыми в последнее время он пользовался гораздо реже.
Вокруг было темно, только мириады светящихся точек пронизывали темноту.
- Мы не на земле? – изумился Гор. – Мы всё ещё среди звёзд?
Лейтенант недоумённо посмотрел на него, затем с сомнением оглянулся вокруг, будто сам не был уверен. Потом снова улыбнулся:
- Мы на земле, брат Георгий. А это – обыкновенный земной снег!
Действительно, это был снег. Зима понемногу вытесняла осень и метила свою территорию белой сыпью: и землю, и деревья, и даже сам воздух. Свежий, новосотворённый снег лежал везде тонким слоем, только прямо у ног эту совершенную белизну разрубал чёрный отпечаток большого человеческого тела – как на месте преступления обведённый мелом силуэт мертвеца. Но в этот раз мертвец восстал и протоптал в снегу ещё множество чёрных следов.
- Где мы? – спросил Гор.
- По-прежнему в нашем городе. В центре. Посмотри, - лейтенант поднял руку. – Это известное у нас здание, сорок этажей.
Гор задрал голову: да, так и есть! Они стояли у подножия той самой Башни Директора, где жила давным-давно Стриж, где сидит в своих апартамента сам Директор, и с самой крыши которого сорвался Гор после столкновения с шестерыми.
Так, значит, ничего не было? Звезда на ниточке, чёрные крылья, полёты, поиски и освобождение – всё это лишь причудилось ушибленному мозгу? Ничего не изменилось?
- Я свалился оттуда, - медленно выговорил Гор, ища взглядом и не находя далёкую крышу сорокаэтажного здания.
- Если бы ты свалился оттуда, то мы бы сейчас с тобой не разговаривали! Я думаю, ты оттуда спустился. А уж каким способом – тебе лучше знать!
Ночной город постепенно стал проявляться вокруг, как будто наконец попал в фокус фотоаппарата. Многоэтажные здания, робкие многоглазые гиганты, безмолвно теснились вокруг двух усталых человечков. Крыши этих зданий вознеслись на недосягаемую высоту. Не было прохожих, не шумели машины. Два крошечных человечка стояли на заснеженной улице спящего ночного города, держась друг за друга как за последнюю надежду.
- Давай я отвезу тебя домой, - предложил лейтенант. – Мой мотоцикл здесь, за углом.
- Как ты меня нашёл? – спросил его Гор.
- Это моя работа! – ответил ангел в потёртом мундире и снова криво улыбнулся.
Как это странно: после всего, что было (или всё-таки не было, а только примерещилось?), после бесед с настоящей космической звездой, полётов над спящим миром на чёрных крыльях, спора с одним из владык города, суда над чужой душой, внезапного обретения матери, потерянной в младенчестве, схватки один-против-шести и падения с высочайшей крыши – как после всего этого можно также бесстрастно сидеть в обычном подвале рядового продуктового магазинчика, встречать и разгружать машины, таскать по сигнал товары со склада в торговый зал? Как? Но, оказывается, это возможно! Когда Гор снова оказался в своём тесном, уютном, родном подвальчике, среди привычных вещей, всё вдруг вернулось на свои места, старая шкура сама налезла на него, и он превратился в того же несуразного неразговорчивого пещерного тролля.
Ночью он попросил участкового отвести его домой – то есть в магазин. Что-то внутри него настоятельно требовало немедленно мчаться к Стриж, припасть к её ногам, испытать эти ноги. Но что-то другое, там же внутри, такое же неузнанное, неназванное, сопротивлялось этому. Во-первых, было уже очень поздно, почти утро, и он стеснялся потревожить Стриж в это время. А во-вторых – и это гораздо важнее! – он боялся, что потревожит её напрасно. Что если ничего не изменилось, и ноги её по-прежнему неживые, как у тряпичной куклы? Перед внутренним взором очень ясно и выпукло рисовалась картина: вот он будит среди ночи измученную Стриж, вызывая её из блаженного забытья к трагической реальности; вот он заставляет её встать, она сначала не понимает, отказывается, но Гор настаивает, требует, торопится всё объяснить, очень путано и нервно; вот она, наконец, соглашается, в глазах её загорается робкая надежда вперемешку с могучими сомнениями; вот она пытается встать, сначала крепко, испуганно цепляясь за свои верёвки и подлокотники, а потом отпускает их и… бессильно валится на пол. Ей больно, очень больно. Но не только и не столько от ушибов на теле, сколько от вновь разбившейся надежды, разорвавшей на куски сердце. Гор стоит над ней беспомощной каменной глыбой, а Стриж лежит на полу среди опрокинутой мебели и горько смотрит на него огромными, небесными глазами павшего ангела.
Воображение опытного читателя книг подсказывает все подробности этой сцены. Но оно же нашёптывало и ещё один вариант, пожалуй, гораздо более горький.
В-третьих, Гор боялся, что ничего не было. Ничего – то есть, чего именно, до какой степени? Может быть, ему привиделись крылья, полёты, встречи со звездой и попытки вернуть ноги Стриж? На самом деле, он просто упал после драки с крыши вниз, и все эти виденья породил удар головой об землю. Но разве возможно упасть с сорокового этажа и остаться живым? Так может тогда и сама встреча со Стриж – тоже ожившая мечта кипящего разума? Не было ничего: ни откровенных разговоров на чердаке, ни прогулок по ночным крышам, ни странных знакомств. На самом деле, его догнала уличная шпана и отшибла память, а потом его нашёл патрульный полицейский и довёз до дома.
Так где же всё-таки истина?
Будто робот, глиняный голем, Гор добрался до самого конца смены, не сказав никому ни единого слова, не проявляя никаких эмоций и не совершив ни одного лишнего или хотя бы не точного движения. Может быть, только абсолютная, доведённая до своего апофеоза внешняя бесстрастность и могла бы сказать опытному наблюдателю о тех огромных чувствах, что бушевали в груди мрачного горбуна. Но откуда тут возьмётся опытный наблюдатель? Конечно же, никто ничего не заметил.
Только перед самым окончанием смены, когда, как известно, работы для него больше не остаётся, Гор запер все двери в подвале и поднялся наверх. Он хотел сделать одну покупку, прежде, чем уйти. Всего одну. В этот раз ему не нужны ни конфеты, ни фрукты, ни колбаса. Он купит только то, что не смог купить в прошлый раз. И теперь он сможет! Он изменился. Его уже больше не волновало, кто и как посмотрит на его горб и что при этом подумает, потому что, оказывается, есть вещи гораздо более значимые, чем чужие перегляды и пересуды.
В торжественной тишине пещерный тролль выполз из тёмных недр и отправился к цветочному прилавку. Впрочем нет! Это был уже не тролль. Это был молодой человек по имени Георгий, спина которого искривлена от рождения, что, однако, не делало его менее человеком. И работники магазина смотрели на него уже без прежнего дикого изумления, потому что знали: он это может. И молодая девушка, продававшая цветы, улыбнулась ему и спросила, не надо ли ему что-то подсказать. И молодой человек Георгий улыбнулся ей в ответ.
Он не стал брать розы. Розы – слишком гордые и слишком требовательные цветы. Розы – не для него, во всяком случае – пока. Он выбрал хризантемы – белые, нежные и простые, как сама Стриж. Семь штук. Почему семь? Просто, он читал, что семь – счастливое число, вот и всё.
- Спасибо за покупку! – сказала девушка.
- И вам спасибо, - ответил Гор. – Хорошего вечера!
И бережно прижимая белые цветы к большой чёрной груди, он вышел из магазина.
Страх и сомнения.
Они всё ещё не покидали Гора и даже обострялись по мере приближения к дому Стриж. Цветы немного отвлекали, вдыхали лёгкое успокоение в каменную грудь. Их завернули в прозрачную плёнку, а затем в плотную бумагу, чтобы уберечь от холодного вечернего воздуха, но осталась маленькая щёлочка, в которую Гор мог их видеть и даже, кажется, чувствовать их запах. Город погрузился в ночь, редкие прохожие проскальзывали мимо, снежинки кружились и опускались вниз, как будто кто-то пробил дырку в небе, и теперь все звёзды пересыпаются на землю сквозь узкое горлышко. А в руках у Гора, у самого носа, у самых глаз, было маленькое чудо – такое же прекрасное, беззащитное и сокрытое от посторонних глаз, как Стриж на своём чердаке.
Пока Гор шёл, дорога казалась ему необычайно длинной. То и дело он возвращался из своих тревожно-радостных мыслей, оглядывался вокруг и думал: неужели я дошёл ещё только до сюда? До этого перекрёстка…до этого детского сада…до этой искривлённой липы – моей кузины в мире деревьев… Ещё так долго идти! Цветы замёрзнут, если столько пробудут на холоде!.. Так он думал, пока шёл. А когда дошёл, когда оказался перед домом Стриж, то уже не мог вспомнить пройденного пути, и ему показалось, что он только что спустился с крыльца магазина. Каким коротким был этот путь!
И здесь он снова превратился в робота, стал глиняным големом. Его живая душа умоляла: нет, стой! Не надо дальше идти! Пусть сладкий сон о выздоровевшей Стриж останется при мне, и никакая жестокая реальность не рассеивает его! Но у голема нет души, он не слышит её криков, как не ведает и снов. У него есть только программа, которая заставляет идти к намеченной цели. Повинуясь программе, голем механически поднимает ногу, выносит её вперёд, ставит на землю, поднимает другую…
Так он дошёл до угла дома и завернул во двор.
И застыл на месте.
Было очень тихо. Ни одна машина не проезжала поблизости, не разговаривали прохожие. Уютно горели окна в домах вокруг и уличные фонари. Медленно падал молодой снег.
А во дворе под большим раскидистым деревом, ещё не до конца растерявшим червонно-золотую осеннюю листву, но уже набравшим целые пригоршни искристого снега, на скамеечке сидела Стриж. Рядом с ней примостилась женщина Дарьюшка, что заботилась о ней. Стриж смотрела прямо на Гора и улыбалась, как будто заранее знала, что он сейчас выйдет из-за угла. На ней была незнакомая длинная куртка, из-под которой виднелся длинный белый подол её летучей рубашки. Стриж помахала Гору, упёрлась руками в скамейку и принялась быстро-быстро болтать ногами, а потом спрыгнула и закружилась на месте, раскинув руки в радостном упоении.
В один миг все сомнения и страхи покинули Гора, выброшенные взрывной волной радости. Он сорвался с места и бросился к ней. Так быстро он не бегал даже когда спасался от врагов. Гор подлетел к Стриж, сунул ей в руки букет прямо в бурой бумаге. Стриж счастливо обняла бесформенный свёрток, а Гор подхватил её саму, легко подняв могучими руками, прижал к груди, а потом даже немного подбросил над собой.
Стриж звонко рассмеялась. Одной рукой обхватила Гора за шею, притянула его лицо к своему и несколько раз жарко и сладко поцеловала: в брови, в нос, в глаза, в губы.
- Теперь мы будем вместе всегда! – зашептала она восторженно. – Мы будем счастливы! Всегда!
- Да! – откликнулся Гор и тоже засмеялся, чего он не делал уже много-много лет. – Всегда!
Он принялся кружиться на месте со Стриж на руках. Дарьюшка, сидящая рядом, тоже улыбалась, глядя на них, и мерно кивала головой. Гор как будто сам утратил вес и снова летел среди звёздных искорок, и движущая сила в нём – настоящая, собственная, живительная радость. Только в один миг он спотыкнулся: ему показалось, что на другом конце двора выжидательно замерла длинная хищная машина Директора…