Red Square
Через пару дней я снова уезжаю в Евросоюз.
В машине своих московских приятелей, в кедах и с чемоданом одежды.
Абсолютно без идей в голове.
Ранним утром я приезжаю на Красную Площадь – здесь мы договорились о встрече, отсюда стартует наш фургон.
Это одно из моих любимых мест в Москве, здесь я слышу ход времени.
Красная Площадь – пурпурная диадема, корона с карбункулами.
Терновый венец на голове.
Пульсирующее багровое сердце Москвы, бьющееся колокольным звоном.
Сегодня голоса колоколов кажутся мне строгими и тревожными.
Колокольный звон древних церквей отдается гулким эхом от брусчатки, помнящей войны, парады и казни.
Мне кажется, что мертвые встают из могил, услышав эти голоса.
Время пришло, смутное время.
Мне кажется, что красная краска на этих стенах стерлась, мне кажется, что весь кирпич здесь залит кровью.
Двуглавый орел парит над головой и ищет новые жертвы.
Мне кажется, что новая русская летопись снова будет написана кровавыми чернилами…
Нежно розовый рассвет смотрит вниз на эти красные стены, так же неизменно, так же незыблемо, так же равнодушно.
На небе нет места для людских дел, оттуда они кажутся слишком мелочной тараканьей возней.
Мой прадед летал на самолетах и заметил это одним из первых, мой дед летал на самолетах и видел это еще пятьдесят лет назад, я летала на самолетах и не могла этого не оценить…
август
Я еду в машине московских приятелей через поля Белоруссии.
Я не знаю, откуда поля кажутся красивее – с самолета или с земли.
Шоссе серой атласной лентой перевязывает шелковое платье земного шара, сшитое древними богами плодородия. Зеленый шелк трав стелется до горизонта, подсвеченный закатным солнцем.
Все самое красивое в этом мире придумано не человеком.
За исключением самолетов.
Бледно коралловое небо совсем близко. И на километры вокруг – только автозаправки да редкие деревеньки, серые деревянные домики с покосившимися крышами. Над ними пролетают курлыкающие журавли, будто поющие колыбельные песни этим землям.
Белорусь – страна, затерявшаяся во времени где-то на пути к коммунизму.
Нетронутая, сохранившая в себе первозданную чистоту. Истинную красоту нельзя испортить бедностью.
В нищете есть столько искренности, сколько искренности может быть в прекрасном обнаженном теле.
Мы доезжаем до границы с Польшей глубокой ночью.
Ужасно холодно, холодно даже курить.
Наша машина стоит где-то в полях, над ними, словно одеялом, раскинулось глубокое звездное небо.
Время закрыть глаза и забыть обо всем на свете.
В стекло машины светит солнце, мы завтракаем «континентальным завтраком» в каком-то варшавском отеле.
И вскоре, заправив тачку, едем дальше.
Мимо проплывают горные серпантины, рощи Словении и холмы.
Фургон, в котором я еду, держит путь в Будапешт.
Sziget
«Sziget – самый большой и продолжительный в мире музыкальный фестиваль. 6 дней музыки всех стилей и направлений. На 60 площадках в течение фестиваля состоятся более 1000 выступлений. Около 400 тысяч человек из десятков стран мира ежегодно посещают этот фестиваль.
Фестиваль проходит ежегодно в августе на острове (Obudai), на севере Будапешта, Венгрия.»
Источник: википедия
Мои московские знакомые ехали сюда целенаправленно, в отличие от меня, да и билета-то у меня не было. Не говорю уж о 200 евро в кармане на все про все.
Пока мои русские приятели ставили фургон и палатки на острове в Дунае, где и проходил фестиваль, я отправилась гулять по городу.
Было в нем что-то такое немного кровожадно-зловещее, пришедшее из древности. Но это где-то на самой глубине звездного неба, в те часы, когда над Будапештом светила полная луна.
Будапешт похож на Петербург, только теплый и солнечный, более континентальный. С тихими дешевыми кофейнями, уютными барами во дворах-колодцах, увитых плющом и разрисованных местными художниками.
Наверное, Будапешт и Питер объединяет ни сколько архитектура, сколько печать утраченной имперской славы. Не с того ли солнце смахивает на текучий желтый воск старинных свечей?
Помимо памяти об Австро-Венгерской империи город хранит память об империи Советской, социализм успел пустить здесь корни, но не успел прорасти своими красными уродливыми ростками.
Оказавшись на острове фактически волей судьбы ( как и вообще в Венгрии ) по какой-то левой вписке, я аккредитовалась здесь как некий редактор одного из московских изданий, получив все, полагающиеся для работы, бонусы. Правда, не могу сказать, что я здесь работаю. Скорее я просто пью, больше тут делать нечего. Разве что можно засчитать в разряд «работы» написание критических статей о музыкантах и хронику моих злоключений-приключений.
Так же не могу сказать, что мне доставляют удовольствие их, сугубо коммерческие, выступления.
Единственное, что мне нравится, так это наблюдать за происходящим. За людьми.
За тем, как они едят, пьют, спят на земле, целуются, тянут руки к сцене. За теми, кто убирает мусор, за теми, кто следит за порядком, за теми, кто выступает, за всеми ними я наблюдаю будто в микроскоп. За их эмоциями .
Больше всего мне хочется затеряться в толпе, исчезнуть.
Я чувствую себя хорошо, точнее я чувствую себя так, будто бы меня вовсе нет. А это тоже вполне неплохо, это, кажется, именно то, что мне в данный момент нужно.
Думаю, сей многолюдный остров, на котором построен искусственный город магазинов, баров, кафе и дискотек - одно из самых лучших мест для того, чтобы чувствовать себя «здесь и сейчас». Я пью сладкий кофе и запиваю его красным вином, на моем столике капли дождя. Мне становится смешно от происходящего вокруг, от происходящего в моей жизни.
У меня нет мобильного телефона, никто не знает в какой я стране и в каком городе.
И всем на это наплевать. Что тоже скорее хорошо, чем плохо.
Мне нравится это ощущение. Out.
За дни моей жизни на фестивале у меня выработалось стандартное фестивальное расписание:
(не пробуйте повторить без специальной подготовки, это может быть опасным для жизни.)
Для начала надо открыть глаза и встать. По дороге до душа купить свежевыжатый сок, который помогает привести себя в чувство. Дальше – час блаженства под струями воды. Уже лучше.
На обратной дороге до кэмпинга – большой стакан вина с минеральной водой и льдом.
Далее я привожу свой внешний вид в порядок, что сделать довольно-таки сложно, ибо сплю я в спальнике, а отражение помятого лица в зеркале наводит на мысли о конце света.
Чтобы привести лицо в норму, у меня уходит около часа.
Не говоря уже о стайлинге. В таких местах особенно необходимо чувствовать себя королевой.
Особое геройство русской девушки – носить вечернее платье, шляпу, кожаные ботинки, перстни и длинные серьги на рок-фестивале. Ладно, я же в роли «редактора одного из московских изданий», мне положено. Не могу же я, в самом деле, позорить московскую прессу.
Когда зеркало перестает меня пугать, я отправляюсь в один из многочисленных баров и по обыкновению заказываю у уже знакомого бармена свой фирменный коктейль, в который входит bacardi black, martini, водка, свежевыжатый грейпфрутовый сок, лайм и лед.
После него мне становится весело, и я иду на vip зону.
Московские знакомые давно где-то потеряны, и я встречаю новых фестивальных приятелей. Постоянных товарищей, с кем мы ежедневно делили впечатления, алкоголь и наркотики, у меня появилось четверо – fashion-фотограф из Милана, по имени Карлос, который снимал документальные кадры для какого-то их издания, и компания из трех амстердамских клабберов, которые просто приехали тусить. Один из них, Крис, даже немного мне полюбился за токийский разрез глаз. Карлос обычно попивал пивко, а амстердамцы стабильно появлялись с какой-то горьковатой розовой жидкостью в пластиковой бутылке, которую мы хлебали из горлышка, как детскую газированную воду из порошка «зукко».
Потом мы терялись у баров или танцполов, это были приятели «вечерние».
Дальше наступало иное время.
Ночью остров становился похож на бал у Сатаны.
В своем вечернем платье, шляпе и длинных серьгах я чувствовала себя булгаковской Маргаритой, которая пропадает без Мастера.
Ночью остров был освещен огнями дискотек и баров, словно адским пламенем или канделябрами старинных мерцающих факелов.
Воздух впитал в себя дым марихуаны, откуда-то доносился запах мяса, жарящегося на грилях и вертелах.
Я целовала каких-то незнакомых людей, чьи лица и имена я не помню. В свете прожекторов я ловила ртом воздух. Я оказывалась в самой гуще толпы, и это огромное множество народу напоминало бушующее море. Я проверяла свою отвагу.
Vip зона, огороженная забором, была жалким островком, жалким суденышком посреди суровых волн.
Здесь прятались все виновники торжества – организаторы, музыканты, менеджеры, пресса… Люди ищут развлечений, а спрос рождает предложение.
Здесь были все те, кто в меньшей или большей степени врет и получает за это свои гонорары. Продавцы иллюзий.
Да и мне, что уж скрывать, было там спокойнее и комфортнее. In my cup of tea, with sugar.
Весь мир держится на лжи – и это так. Политики, режиссеры, пресса, фотографы, музыканты – все врут. В большей или меньшей степени. Но не это ли есть та самая ложь во спасение?..
Хотя, что тут можно спасти, в этом-то мире?.. Разве что свою задницу.
Мир давно уже катится ко всем чертям.
Ха, куда только меня не заносит судьба. В этот раз меня занесло на бал к Сатане, причем еще и по вписке. Замечательно.
На сцене пел Брайан Молко, один из рок - идолов рубежа веков, постаревший, растолстевший, с пустыми кокаиновыми глазами:
«Them s the breaks
For we designer fakes
We need to concentrate on more
Than meets the eye
There are twenty years to go
A golden age I know
But all will pass will end too fast
You know
There are twenty years to go
And many friends I hope
Though some may hold the rose
Some hold the rope…»
Никто не знает, где правда, а где – ложь, в наших и чужих словах, даже мы сами никогда не сможем провести эту грань внутри, в этом театре жизни.
Да и не нужно это, есть хорошие актеры, а есть – плохие, иной правды нет, и не у кого ее требовать.
Одни получают цветы, другие получают тухлый томат. По заслугам.
«You are the truth, not I…» - на сцене пел Брайан Молко, с металлическим оттенком голоса, рок – идол рубежа веков.
В статьях я снова буду врать. Точнее не врать, а писать о наиболее привлекательных сторонах происходящего. Такова профессиональная этика.
А остальное никому знать и не нужно.
Да, я вижу в музыкантах не рок - идолов, а загнанных лошадей, на которых зарабатывают их менеджеры, зачастую не создавая должные условия для творчества. Да, я вижу в этих парнях с гитарами усталость, синяки под глазами – последствия ненормированного графика на износ, фактически без права на личную жизнь и на отдых.
Да, я вижу последствия сна в фургонах, последствия алкоголя и наркотиков. Я вижу как вдохновение и эмоции медленно, но верно, превращаются в утомительную работу. Как искусство становится коммерцией.
Я вижу весь этот путь от начала и до конца. Путь через тернии в вечность, в ожидании вечного покоя.
Да, я вижу все своими глазами, зато люди-то видят в этих музыкантах драйв, энергию, искренние чувства – так зачем же мне омрачать их однобокую иллюзию?
Зачем разрушать то, что дает людям счастье и радость?
Зачем снимать чьи-то розовые очки?
Лучше от этого ни станет никому – ни мне, ни музыкантам, ни уж тем более публике.
Вот уж не знаю, за что я люблю музыкантов. Неужели за эти синяки под глазами и усталость ?
В детстве у меня была мечта – стать рок-звездой.
Но, увы. Я родилась девочкой с далеко не лучшим музыкальным слухом.
Очередную «рок-звезду» я встретила у бара (где же еще). Его звали Джон, он был австралийцем, но жил в Берлине. Джон был красавчиком еще тем, а его мозги и что/где он вообще играет, меня не особо интересовали. Забавы не для сердца, для тела, утешение для сердца. Мы выпили еще по виски и решили поехать с острова в Будапешт.
В итоге пьяного Джона изловили его менеджеры и почти насильно засунули в фургон, призывая к дисциплине, «завтра же дальше в тур»
Это еще одна причина моей нелюбви к менеджерам.
Они испортили мне всю ночь с красавчиком Джоном, нам бы хватило времени до утра.
Кажется, я пыталась объяснить им что-то русским матом.
Провал.
С горя я стала пить «палинку» - местную венгерскую настойку, и под ее магическим действием решила ехать автостопом до Берлина.
Логика пьяных людей – это вещь особенная.
Но почему-то идея автостопа до Берлина не улетучилась даже вместе с опьянением.
В итоге до Берлина я так и не доехала, и, проделав путь от Будапешта до Вены, прокатившись на двух легковушках, треке «skania» и фургоне, с остановками на тройке автозаправок, я успокоилась.
На свою голову.
August, Wien
Все эти путешествия и мужчины – остановки на гонках. Я просто жму на газ, за мной гонится грусть, с которой я не умею справляться. Мужчины и алкоголь – это то, что дает иллюзию радости, иллюзию-морфий, которая лечит симптомы тоски, но не ее причину.
Каждый раз я мечтаю найти то самое, чудодейственное, целительное лекарство, что излечит меня от одиночества.
И вот мы познакомились с Густавом, потому что я села в первый попавшийся трамвай под номером 43.
Густав вышел из дома, чтобы купить диски для своей коллекции фанка.
Вскоре, покинув свой отель, я переехала к нему.
Каждый день мы ходили на продуктовый рынок, где продается свежая рыба, маслины, экзотические фрукты, какая-то невообразимая «уникальная» моцарелла… Прямо посреди рынка располагаются рестораны, в которых мы обычно пили крепкий кофе с граппой.
Когда шел дождь, этот рынок становился похожим на океан, а рестораны - на корабли.
Каждый день Густав готовил ужин из королевских креветок, овощей, вяленых томатов или, например, лосося. И его по праву можно было назвать гурманом.
Однажды мы ждали около часа, пока сыр нагреется до нужной температуры, чтобы его можно было подавать к столу.
Люди любят создавать идеальный мир, полный удовольствий. Это дает им иллюзию красоты. Мы питаемся иллюзиями.
Густаву около сорока, он занимается организацией вечеринок для крупных компаний из серии mersedez и для заезжих в Вену олигархов вроде Абрамовича. Густав одинок, и поэтому каждый день приглашает гостей. Густав бегает по утрам, пытаясь убежать от одиночества и скуки.
Густав увлечен искусством и потусторонними силами.
По национальности Густав на одну треть француз и на две трети австриец.
Место, где он живет, представляет собой двухэтажную мансарду с выходом на крышу. На ней оборудована веранда, там стоят кресла, диваны, столики из стекла, аппарат, который разливает белое вино, содовую и пиво, сад, в котором растут виноград, левкои и олеандр. И там же марихуана, представьте себе.
После жизни в палатке – неплохой вариант.
Играть на контрастах - уверена, это особенный талант, свойственный лишь самой жизни и людям, каких действительно мало.
С веранды открывается прекрасный вид на черепичные крыши домов, соседнюю католическую церковь, часы на которой бьют каждый час.
По всем двум этажам квартиры расставлены статуэтки богов и маски вуду, привезенные с разных концов света.
У Густава дома живет ровно девять драконов, «как у Будды».
Ежедневно Густав приносит в свой дом свежие цветы, и, когда наступает вечер, вместо света зажигает свечи - чтобы не расходовать Энергию. Он рассказал про старинное поверье, что бытует в Австрии: никогда нельзя прикуривать от свечи. В тот момент, когда пламя свечи целует сигарету, душа моряка погибает в море.
Однажды Густав сказал, что если я умею готовить блины, то он должен на мне жениться.
Пришлось накормить его русскими блинами по своему фирменному рецепту.
Вот только в предложении руки и сердца я ему отказала.
Видимо потому, что я не хочу бегать по утрам, пытаясь убежать от скуки.
Видимо потому, что Густав в шутку предлагал назвать наших детей Никитой и Борисом,
в честь Хрущева и Ельцина.
Когда мужчина говорит о детях раньше, чем через год общения, это значит, что он слишком устал жить.
Когда женщина не хочет детей, это значит, что она не любит. Это значит, что она ждет кого-то другого.
У Густава не прозрачные глаза.
Мы ходили по барам, по музеям и галереям, сидели ночами на веранде, пару раз скандалили, но быстро мирились.
Густав даже выучил слово «****ь», которое он говорил с ужасным акцентом и с безграничной нежностью. Stupid blet, my spoilt Sasha.
Когда я улетела в Москву, я взяла с собой новый багаж воспоминаний, книгу на немецком с картинами, подаренную Густавом, и купленную на барахолке, за сто евро, картину маслом, на которой изображен Иисус Христос. Еще один продавец иллюзий.
Абсолютно без идей в голове.
Густав все еще бегает по утрам, пытаясь убежать от одиночества.
Густав все еще зажигает свечи по вечерам.
В городе парков, по которым гуляют духи Фрейда и Клода Шиле, в городе лошадей и музыки, где правят довольство и скука.