11.11.
Мой День Рождения.
Красивая дата.
Ничего лишнего.
Стремление быть первой. Победителем на гонках.
Четыре единицы похожи на двух людей, идущих рука об руку. На фонари вдоль ночных дорог, на меряющие километры верстовые столбы. На древнюю китайскую гексаграмму. На ступени лестницы.
Встречаюсь с мамой в мексиканском ресторане.
Моя мама рождена 01.01. , что очень символично.
Что касается моего отца, то он был художником и писал книги. Несмотря на то, что он умер, когда я была совсем маленькой, он успел внести серьезный вклад в мою жизнь.
После ресторана мы едем в аэропорт Шереметьево смотреть на самолеты.
Только мне в голову приходят такие бредовые идеи.
Как в детстве. Столько времени прошло там. Дело в том, что мой дед был пилотом, и я любила приезжать с кем-нибудь из взрослых к нему на работу.
Только дети умеют мечтать, искренне и без оглядки, строя в своем воображении фантастические храмы.
Только дети умеют мечтать, а когда люди вырастают, их мечты превращаются в цели или вовсе исчезают.
В детстве у меня было две мечты - стать рок-звездой и стать пилотом. И еще одна - балериной.
Кажется, я превратилась в сентиментальную идиотку.
Еще один мой год.
Жить – это значит терять.
Жить – это значит бежать от прошлого к будущему, по горящему подвесному мосту, который рушится за спиной.
Только тогда можно почувствовать вкус настоящего.
Жизнь – это война, за каждую новую вершину. Жизнь – лестница в небо с миллионом ступеней.
Мой Новый Год. Моя новая битва.
november
На Севере есть белая земля. Кажется, что холод очищает человеческие души. Кристаллизует сознание.
До горизонта – снег.
Я еду из Санкт-Петербурга (туда я приехала проездом буквально на час), я еду из Петербурга в Хельсинки по заснеженному шоссе, по встречной полосе с зажженными фарами проносятся огромные фуры.
На Севере есть прекрасная земля, будто нетронутая.
Я верю, что там живут древние мудрые боги.
С прозрачными глазами и русыми волосами.
Я верю, что снег - это большое пуховое одеяло.
Мне хотелось бы присылать этот снег в любую точку мира.
Будто нежность, будто лик в тумане.
Мне бы хотелось научиться превращаться в северного серебристого сокола, чтобы у меня вырастали крылья. Растворяться в сумерках.
Снежная Королева, отрекшаяся от своего королевства. Теперь я хочу уничтожить свой хрустальный дворец. Этот дворец построен из печали, и каждое звенящее эхо моих шагов напоминает об одиночестве. Я хочу уничтожить свой хрустальный дворец, я умираю там от тоски.
Пусть ветер отнесет меня туда, где мое горячее сердце, сердце, которое растопило меня изнутри и превратило в снег…
Я знаю одно финское слово – avarus. Космос. Снег это открытый космос, ослепляющий белизной, отражающий блеклое зимнее небо, как зеркало. Невесомость. Ирреальность.
Я верю, что здесь, на Севере, живут древние мудрые боги.
С прозрачными глазами и русыми волосами.
Пока эта земля спит предрассветным сном, они хранят ее сон, будто матери, хранящие сон своих детей. Со светлой грустью в прозрачных глазах. Со светлой грустью в глазницах озер.
Иначе быть не может.
22-23 nov.
Я верю, что чайки на берегу северного моря это души погибших во фьордах моряков. Я верю, что ступени в Lutheran Cathedral на берегу залива рассказывают легенды о давно прошедших войнах, о монархах, поднимающихся по ним на церемонии. Особо тревожно и величественно.
Я отправляюсь на паром до Стокгольма. В моей правой руке бутылка голландского ликера Advocat (только в бутылках с алкоголем живут джины), в моей левой руке – маленькая дамская сумочка David Jones.
Я иду по обледеневшему асфальту набережной и смотрю на корабли. Кутаюсь в серый шарф.
За моей спиной старая часть Хельсинки, по которой ездят красные трамваи, дома, украшенные новогодними огнями.
Я плыву на пароме vicking line.
Я курю на палубе и вглядываюсь в черную воду, смотрю на маяки, на их оранжевые мигающие огни, пока они не скрываются из вида.
Я чувствую себя героем фильма «Титаник».
Мне снится, что я никогда не увижу тебя, mr. Love
Как Роуз, потерявшая Джэка, в фильме «Титаник».
Только дети умеют пугаться во сне и ничего не бояться в жизни.
Кажется, я превратилась в сентиментальную идиотку.
Я просыпаюсь, поднимаюсь на палубу.
Пасмурный рассвет.
Мимо проплывают лесистые острова с маленькими домиками, окрашенные в туманную бледную молочную дымку.
Постепенно острова сменяются на пром-зоны.
Потом еще выше, на самый верх корабля, где капитанский мостик и дымные трубы. Очень холодно, я в одной кожаной куртке. Над моей головой - снег. Над моей головой – мраморное небо.
Стокгольм встречает меня снегопадом и мрамором облаков.
Красиво.
Я еду в черном такси, отдаляясь от причала.
Не знаю, зачем.
Белеет парус одинокий, В тумане моря голубом, Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном?.. – поэты умирают, слова живут. Слова въедаются в воздух.
24 nov.
Проснулась я в неизвестной части города, в квартире у какого-то шведского светловолосого гитариста, повсюду стояли пустые бутылки из под вина, повсюду лежали виниловые пластинки.
Выйдя на улицу, я стала восстанавливать в памяти события ночи. Светило солнце.
Этой ночью я потеряла рубашку, кофту, кредитную карту, флакон любимых духов под названием «Star» какие-то еще вещи…
Но настроение было прекрасным.
Я отправилась пешком на поиски своего отеля.
Небо было переменчивым и свободным, какое в России бывает лишь по весне.
Самолеты, вылетающие из Арланды, так низко проносящиеся над городом, рисующие на нем, словно художник на холсте, белые полосы – манят за собой к новым горизонтам.
Может быть именно поэтому, если сердце не черство, в Стокгольм влюбляешься с первого взгляда, либо не влюбляешься никогда. Третьего не дано.
Глядя на это небо, хочется всем сердцем верить в сказки.
Разве можно в них не верить?
Я купила ботинки, потому что мои ботильоны насквозь промокли.
Сколько улиц им суждено измерить, моим новым сапогам-скороходам?
Ужинала я привезенной из России красной икрой из консервной банки, запивая ее горячим сакэ, в дешевом японском ресторанчике.
Досуг, достойный для юной барышни.
Stockholm
Я вижу свои глаза, серо-зеленого цвета, с желтыми брызгами, я вижу свои глаза в зеркале, в ночном клубе на улице Birger Jarlsgatan . И вижу чью-то улыбку.
Next - Bar Riche. Let`s go now!
Здравствуй Андерс.
Андерсу 31 год, он рисует картины в своей студии, рядом с old city.
Андерс носит джинсы и майки с пятнами масляной краски .
На спине у Андерса, чуть ниже шеи, татуировка, наколотая бамбуковой иглой, на которой изображен буддистский храм. (пожалуй, единственное, что бывает навсегда)
Андерс учился в лондонском St. Martince.
Дома у Андерса, в углу комнаты, стоит чучело огромного черного ворона.
Андерс живет в районе Slussen.
У Андерса карие глаза, борода и черные длинные спутанные волосы.
Андерс кормил меня имбирным печеньем в виде сердечек с сыром дор-блю и поил белым вином.
Мы играли в игру Guitar Hero.
Андерс нарисовал для меня карту Стокгольма.
Мы праздновали чьи-то Дни Рождений.
Мы возвращались глубокой ночью и пели песню Уилла Нельсона On The Road Again.
Мы всегда засыпали в обнимку, но обогреватель всегда оставался включенным.
Мы танцевали в клубе, название которого я не помню, но при входе там ставили печать в виде таблетки с сердцем и надписью «vice»
28 nov.
Я гуляю в одиночестве по извилистым улицам Старого Города - Gamla Stan.
Андерс не любит музеи и я наслаждаюсь одиночеством.
Вокруг острова - вода, я вижу ивы, опустившие ветви-руки в темную воду.
Остатки сухих листьев горчичного оттенка похожи на кружево манжетов средневековых одежд.
Я брожу по лестницам, по залам королевских апартаментов.
Одновременно бьют колокола всех церквей на острове,
Эта музыка разносится над городом и отдается эхом от мощеных улиц. Эхом былой имперской славы..
Эта музыка впитывается в кожу.
Площадь, на которой я стою, глядя на черных вспуганных птиц, похожих на разлитые чернила по пожелтевшей бумаге старинных рукописей ; площадь, на которой я стою, хранит в памяти многолетнюю славную историю, о которой она готова поведать во всех не тускнеющих красках – стоит только попросить.
Мы все можем стать свидетелями или участниками давно минувших событий.
Мы дышим тем же воздухом. В нас течет та же кровь....
Когда зажигаются огни, на узкие улочки возвращаются тени былых времен, которые темнота все же прячет от лишних глаз, и увидеть их дано далеко не каждому. Но я-то знаю, что omnia mutantur nihil interit, как знал это Овидий, как знал это Энштейн, когда открыл закон сохранения энергии..
Я иду по узким проемам между домами, подсвеченным тусклым светом фонарей. Я возвращаюсь на много веков назад. Здесь я пью силу.
Города – декорации. Дома и улицы – искусные декорации для театральных постановок жизни.
Играть на контрастах - уверена, это особенный талант, свойственный лишь самой жизни и гениям этого театра.
Я смотрела на рыжие огни города с моста. От них становилось тепло.
31 nov.
Из Стокгольма я уехала ранним ноябрьским утром, уже наступила зима.
Ее наступление я узнаю безошибочно по запаху фиалок в воздухе, который усиливается. Фиалки это цветы тоски.
Из Стокгольма я уехала в новых ботинках, в черной майке Андерса с его рисунком, срезанной биркой и со стихотворением на спине.
Все с той же дамской сумочкой David Jones и с похмельем.
(вы же помните, только в бутылках с алкоголем живут джины)
Из Стокгольма я приехала в темных очках.
Sometimes I fantasize
When the streets are cold and lonely
And the cars
They burn bellow me
Don`t these times
Fill your eyes
When the streets are cold and lonely
Are you all alone
Are you made of stone
…
31.11, evening
Я прилетела в Шереметьево-2 в полдень.
С самолета я увидела уже голые поля.
Русские поля это неподчиненная анархия. Здесь все вкрвивь и вкось, здесь все «как Бог на душу положит».
Абсолютно без идей в голове.