Бедуины
Кирилл Пашков
Солнце медленно спускалось за темно-медные холмы Иерусалима. Казалось, что горизонт плавился.В вытоптанной лошадьми долине, вздымая пыль, топтались турецкие солдаты, наполняя воздух грохотом ружей. Дул прохладный, покалывающий кожу ветер, гоняя вихрем коричнево-белый песок. Пустовавшие холмы были похожи на оголенные черепа, выросшие из земли. На одном из них лежал верблюд, жуя высохшую траву, иногда устало поворачивая голову в сторону. Рядом с ним, подперев голову рукой, лежал его хозяин, облаченный в расшитый кроваво-красными узорами халат и в небольшой белый тюрбан. Он курил кальян. Спокойно и задумчиво он широкими, как у демона, ноздрями выпускал густой ароматный дым.
Стального оттенка борода приютилась на широкой груди.
Сузив старые глаза он глядел куда-то вдаль, как будто провожал стекающее за пустыню солнце.
Подле, на шикарном красном ковре, сидел его сын, обнимая дарбуку*. Перебирая по ней длинными, стертыми пальцами, он чуть-слышно посвистывал.
Сотни сапог враз врезались в истощенную землю. Солдаты двинулись в сторону города. На пурпурном небе как драгоценный камень засияла первая звезда. За городской стеной запел муэдзин. Долина постепенно скрывалась в клубах песка и пыли. Верблюд тревожно привстал, преломив два передних колена.
Ни один мускул так и не дрогнул на загоревшем, изрезанном морщинами лице старика. Он все также спокойно курил, выпуская, как джина из лампы, серый дым. Черные угли рыжели, вода плескалась в сосуде зеленого стекла.
Сын начал собирать мешки. Верблюд поднялся сам и стал смиренно ждать, пристально наблюдая за молодым бедуином своими маленькими, черными как горошек перца, глазами.
- Верблюда возьмешь с собой. - сказал отец скрипучим как доски голосом. - Не забудь про семена - их надо высушить. И еще, - после короткой паузы продолжил он, - подай сюда кинжал и ружье. Ну, что встал?
Сын, не сказав ни слова, взял прислоненное к камню ружье, стальной кинжал в ножнах из полосатого мешка и положил их рядом с отцом.
Подумав еще немного, он закрепил на верблюде седло, положил на него сложенный ковер и повесил пару мешков по бокам.
- Все? - недовольно спросил отец, - иди сюда. Сын наклонился и поцеловал отца в колючую сухую щеку.
- Скоро ли ты, - спросил он, сложив руки.
- Не твоего ума дела, черт, - грубо ответил отец не поворачиваясь.
Пески Палестины погрузились во тьму. Вдалеке были видны черные, изуродованные силуэты оливковых деревьев. Земля была покрыта небесным платком, усыпанным тысячами сияющих звезд. Холм, на котором отдыхали два бедуина опустел, превратившись в один из оголенных черепов. После недолгих сборов, с чувством непонятной тоски в душе, сын уехал в Иерусалим, к матери. Верблюд мягко ступал по земле, плавно покачиваясь из стороны в сторону вместе с седоком. Отец даже не обернулся в сторону уезжающего сына. Он долго лежал на песке, не сделав ни одного движения. Угли уже давно погасли, трубка, напоминая пустынную гадюку, лежала рядом со старым бедуином.
Ночь по-доброму похлопывала уходящий вечер по плечу, выпуская на волю холодный восточный ветер. Старик, закинув на плече громоздкое ружье и опоясавшись кинжалом, начал медленно спускаться по холму в долину. Его белый высокий силуэт постепенно скрывался во тьме и легком тумане, будто бы он исчезал клубах сладкого дыма кальяна. На небе из-за вихристой тучи вышел полумесяц, такой же, как и у бедуина в правом ухе.
Никто не знал, куда он отправился. Его больше никто, никогда не видел. Я также потерял его след, и больше ничего о нем не слышал. Говорят, что с турецкими корсарами он поплыл в Грецию - резать взбунтовавшихся Эллинов. Другие рассказывают, что его обнаженный труп видели недалеко от Наблуса.
Но куда он действительно ушел?
Возможно он ушел искать свое будущее? Ведь это он говорил, что будущее само не придет, его придется застать врасплох и подчинить себе.
Хотя и не исключаю, что смерть его настигла раньше, чем желанное будущее.