Все это произошло в пятницу ночью. И поэтому, отправляя раненых за забор в вольную больницу, появились сомнения в том, что квалифицированная медицинская помощь будет оказана в ближайшие два дня. Так и получилось. Когда их доставили в больницу, Врачу и Афгану уже сделали операции. У Славы было пробито легкое и задет желудок, у Врача - кишечник. У Толстого врачи ничего страшного не обнаружили и решили операцию не проводить. Сказался непроффесионализм врачей, работающих за мизерную зарплату в провинциальных больницах. И это стоило Толстому жизни.
Когда в понедельник после выходных в больнице появились опытные хирурги, они сразу забили тревогу. Анализ крови у Толстого показал, что задета печень. А два дня жить с пробитой печенью, шансов на выживание практически нет. Уже пошел процесс воспаления и распада.
В этот же день родителям Толстого пришел положительный ответ из Израильского консульства, им дали вид на жительство. Я представляю, как родители мечтали, что заберут сына из этих гиблых мест и он будет восстанавливаться на теплом море. Раздался вечерний телефонный звонок и все мечтания превратились в маленькую лужицу слез, взамен большого соленого моря.
Промысел Божий не дано знать никому. Ведь хотели, как лучше. Обо всем договорились, даже в зоне нашли человека, который бы уберег их сына от ненужных проблем. В итоге всё получилось наоборот. Ведь если бы он пришел в зону без всякого сопровождения извне, то наверняка пересидел бы на бараке, затерявшись в общей массе. А так, заняв не свое место,ушел в вечность, так и не поняв, для чего явился в этот мир.
Ко мне только через неделю пришло понимание того, что Господь в очередной раз уберёг меня. Не засидевшись допоздна на другом бараке, я стопроцентно стал бы жертвой религиозного фанатика. В тот вечер Толстый уснул на моей наре, даже не раздевшись…
Афгана с Врачом привезли через неделю. Такое чувство, как будто они вернулись с курорта, даже поправились. Каждый день им надо было ходить на перевязки в зоновскую санчасть. В санчасти работало шесть человек, которые каждое утро заходили с воли на работу. Среди них было пять женщин. Четверо довольно - таки пожилые и одна молодая женщина, лет тридцати.
Одна молодая женщина на три с половиной тысячи зеков.
Многие ходили в санчасть, чтобы просто посмотреть на нее издалека. Мне представить трудно, сколько за время работы в колонии она выслушала комплиментов в свой адрес.
На одной из процедур перевязок ее заметил Афган. И как голову потерял. Первым делом были предупреждены все ярые поклонники медсестры, довольно таки популярной среди зеков . Дневальный санчасти приходил к нам на отряд через день. Слава провел с ним беседу и тот исправно докладывал, кто в течение дня пытается наладить контакт с Ирой.
Кого предупреждали по нормальному, а кому приходилось и физически доводить, что ходить на санчасть лучше не стоит. В итоге через месяц вся зона знала, что Афган ухаживает за медсестрой. Зеки пообсуждали и забыли, а вот «кумовья» взяли себе это на заметку. Так Слава сделал первый шаг, к своему не такому уже далекому этапу на «крытую». Теперь каждый на нашем бараке, кто выходил со свидания, знал, что прогнуться перед Афганом можно, принеся ему в дар плитку шоколада
Многие собирают марки, кто-то значки, а Слава собирал шоколад. На нашем бараке был неплохой парень по кличке Ком. Он попал в первую волну эпидемии туберкулеза, но благодоря тому, что отец его проживал в Америке,ему в течение месяца были переданы самые лучшие антибиотики и процесс был остановлен на начальном этапе. У Кома осталось много знакомых из санчасти и поэтому доступ туда у него имелся, практически, беспрепятственно.
Каждое утро начиналось с того, что Ком заходил к нам в купе, Афган доставал очередную шоколадку, писал записку и Ком, как курьер, нес все это адресату. Сначала она не отвечала, но вода камень точит. Через время Ком стал приносить ответные послания.
Слава отстранился от дел, практически, полностью. Он жил от записки до записки. Я смотрел на него и не понимал, как можно так расслабляться, ведь это зона и она не простит даже минутной расслаблености. Порою мне казалось, что это уже не тот Афган, которого я знал четыре года назад.
Слава все более отстранялся от лагерной жизни. Все чаще он искал во мне советчика и собеседника. Мне, с одной стороны, это льстило, а с другой я понимал, что безмятежная лагерная жизнь начала обратный отчет. Ведь все это время все мы жили за стеной, поставленной из кирпичиков его авторитета. Сейчас ко мне пришло осознание того, что он,действительно,уже не тот.
Медсестра вернула его к жизни, которая протекает там, за забором. Здесь такой жизнью жить нельзя, ты становишься мягким и слишком часто начинаешь оглядываться назад. Появилось ощущение, как у маленького ребенка: школа закончилась, начинается взрослая жизнь. Если продолжать цепляться за Славу, то вместе с ним уйдешь на дно.
Нет, во многом он был тем же Афганом, скорее всего менялся я.Все чаще я стал задумываться о жизни. Порой мне казалось, что вся моя сознательная жизнь очень последовательна. В том плане, что всякое неправедное дело вскоре возвращалось мне каким-либо наказанием.
Отец у меня глубоко верующий человек и все наши длительные свидания проходили в его осторожных попытках принести в сердце моё Слово Божье. Он действовал очень грамотно, никогда ничего не навязывал. Если видел, что меня начинает раздражать его беседа, сразу же замолкал. Очень осторожно он пытался разбудить мою спящую душу. И его беседы, и несомненно молитвы всех тех, кто молился за меня, стали давать свои плоды.
Мое сознание под тяжестью весго происходящего стало меняться. Это как воздушный шарик: если надавить на него, то воздуху надо куда-то выйти, в противном случае он лопнет. Вот так и душа, как воздух, металась в моем теле в поисках выхода. Выхода к свету, к прикосновению Господа. А участие отца и молитвы остальных давали шанс, что душа найдет выход, а не лопнет, как воздушный шарик.
В зоне опять наступила тишь и благодать. Все стало на свои места.Студент окончательно захватил лагерь в цепкие обьятия. Боксёр сидел на «яме», его исправно грели, он ни в чем не испытывал нужды. Отсидев свои положенные шесть месяцев, он уже стал готовиться к выходу.
Но однажды с утра в его камере открылась кормушка и начальник отряда сообщил, что ему «доболтали» два месяца. Стало ясно, что его будут готовить на «крытую». Студент стал все реже приходить к нему в гости. Фактически на Боксере был поставлен крест. Его хлебник Гузя получил по максимому три года тюремного режима и был этапирован в специальную тюрьму( крытую)
В окружении Студента появился еще один человек. По национальности армянин. Звали его Авет. Но в зоне все его звали Чёрный. Они стали со Студентом не разлей вода. Довольно- таки незаурядная личность. Сколько же умнейших голов были перетянуты на сторону тюрьмы.
Я близко стал общаться с Чёрным. При первой нашей встрече он больше слушал меня, чем говорил. Так в зоне у меня появился хороший знакомый из людей, которые были в так называемой, первой пятерке.
Авет, как и все армяне, имел склонность к коммерции. На тот момент деньги в лагерном общаке водились небольшие. И поэтому вскоре Чёрный применил одну нехитрую схему для пополнения "черной" кассы. Так как все цены в лагере устанавливались смотрящим за зоной и его близкими, то в один из дней на отряде Студента были собраны все лагерные барыги. Им было обьявлено, что с сегодняшнего дня пачка чая стоит не 1 доллар, как было раньше, а 50 центов.
Чай и сигареты - это основная валюта в колонии. Ты можешь не иметь у себя запрещённых администрацией денег, но если у тебя в торбе есть хороший чай и сигареты с фильтром, ты всегда сможешь приобрести себе все, вплоть от носков до наркотиков.
На следующий день по зоне прокатилась весть, что чай подешевеет в два раза и народ повалил к барыгам, так как обесцененый продукт глупо держать у себя в сумке. Лучше его обменять на более конвертируемые сигареты. Через месяц барыги собрали процентов восемьдесят запасов, имеющегося на зоне хорошего чая. А еще неделю спустя цены вернули в прежнее русло, то есть чай вновь стал стоить один доллар.
Комбинация заключалась в том, что барыгам были даны деньги с общака на закупку подешевевшего чая. Когда чай приобрел былую ценность, народ обратно стал скупать его у барыг, так как зона осталась, фактически, без чая.
В результате нехитрой схемы общак удалось пополнить сразу наполовину. Студент ценил в Чёрном порой нестандартные решения. Он был независим и дерзок, хотя, как и Студент, практически не имел здоровья.И к моему сожалению, как и большинство, был наркоманом.
Но я привык уже к тому, что нахожусь постоянно среди людей, для которых наркотик стал целью номер один в жизни. Если первое время меня коробило от суеты, которая создавалась, когда наркоманы чувствовали, что вскоре уколятся, то впоследствии все стало восприниматься довольно- таки обыденно. Порой мне казалось, что я знаю все тонкости наркоманского быта не хуже, чем они сами.
Я все больше общался с авторитетами из других бараков.Больше, чем со своими на бараке. Слава с головой погрузился в любовное приключение с медсестрой. Врач с Моряком держались вместе, а я как-то чуть в стороне от всех.
Однажды, проснувшись с утра, Слава предложил мне сходить к блатным на трехэтажку. Кто-то из братвы выходил с «кичи». Слава по инерции (кстати, один из немногих) пытался поддерживать традиции, которые существовали в лагере, когда все это только строилось. Последнее время лагерь менялся на глазах. Старые лагерные традиции уходили в небытие. Уже не было таких массовых встреч братвы на выходе кого-либо из ямы.
Студент, завершив бескровный разгром прямых конкурентов, жил своей жизнью.Нет, он не бросил заниматься своими прямыми обязанностями, он так же грамотно и четко держал зону в кулаке. Но с появлением в его окружении Слона, в действиях Студента стали прослеживаться дыхания новых веяний.Слон, да и многие из авторитетов, вели дела, на воле зачастую близко пересекаясь с силовыми структурами. И этот стиль ведения дел плавно трансформировался в нашу консервативную жизнь по понятиям.
Многие вопросы уже решались в кабинетах не только Студентом. Туда стал вхож Слон и еще несколько ребят из бандитов новой формации. Нет, они не решали свои вопросы за счет чьих-то шкур. Они просто посадили милицию на зарплату. Обезумевшие от нищеты офицеры шли на компромиссы с зеками, не стесняясь. И вскоре зона уже больше напоминала обычный городок, где каждый был сам за себя. Сплоченности среди братвы, как таковой, уже не было.
Мы с Афганом уже третий час сидели на другом отряде. Он пил брагу, а я ел торт. На этом отряде существовала уникальная возможность лицезреть волю. Если высунуть голову в окно, то можно было увидеть площадку перед колонией. Там обычно собирались родные осужденных и было видно, кто заходит и выходит из офицеров в колонию.
Это окно постоянно было кем-то занято. Многие родители, зная, что со своим чадом можно поговорить еще до свидания, начинали перекрикиваться прямо из-за забора. Если не было ветра, то слышимость была прекрасная. В окне всегда «висел» человек, в обязанности которого входило сообщать, к кому приехали и кого зовут на переговорный пункт.
Я взглянул на Славу, он был уже изрядно пьян. Я поднялся и подсел к ним в компанию. Начиналось самое трудное, постараться увести его на барак. Ведь большинство с каждой новой дозой спитрного думают не о том, что пора остановиться, а как бы где взять еще. Услышав, что компания начинает строить планы на продолжение банкета, я тут же стал строить планы, как бы забрать Афгана.
Он не был буйным когда выпьет, но за окном был белый день. Администрация могла закрывать галаза на блатных, когда они выпивали. Но когда зек выпивает среди белого дня, процент вероятности того, что он накуролесит, увеличивается в разы. Вечером час, два и легли спать, а днем в любом случае пойдут «догоняться».
Наконец мне удалось отвлечь Славу от жаркой дискуссии, в которую он вступил с кем-то из местных авторитетов. В это время принесли гитару и начались песни. Афган встал и пошел в туалет. Догнав его в коридоре, я сказал:
-Слава, пора домой. Смена не та, чтобы «квасить».
Он смотрел на меня и улыбался. Первый признак, что напился здорово. Его все смешило и жизни казалась простой, как три копейки. Я еще раз обратился:
-Если не пойдешь сейчас на барак, я развернусь и пойду один. Сиди, жри эту дрянь. У тебя, кстати, еще желудок толком не зажил после ножа.
И желая показать, что я не шучу,развернулся и пошел в сторону выхода.
Афган окликнул меня:
-Брат, не гони лошадей. Дай пятнадцать минут, я вылезу в окно, подышу воздухом и пойдем на барак.
Когда мы вошли, бандиты раздобыли еще пару ведер браги. На самом деле, подумал я, это только начало. Силком заставив Афгана отвечать за свой базар, я подвел его к окну. При этом выдернув оттуда дежурного, который отслеживал, если кто-то из родных захочет пообщаться. Афган попросил сигареты и высунулся в окно. Я попросил, чтобы мне сварили еще чая и сел ждать.
На самом деле я подгадывал время, когда начнётся « обеденная движуха». В это время откроют локальный сектор и отряды строем поведут в столовую на обед. Затерявшись в толпе, можно дойти до дежурной части, а там уже и до нашего барака недалеко.
Смена действительно была далеко не из компромисных. НВН (начальник войскового наряда) в этой смене был Серега- Барабаш. Договориться с ним было крайне трудно. проще было найти общий язык с «кумом». Он боялся только двух, трех человек в зоне, среди которых Студент и его товарищи.
Прошло уже минут двадцать. Я стал теребить Афгана, чтобы тот, наконец-то, вылез из окна. И мы двинулись в сторону барака. Слава сел на нару с совершенно отрешенным лицом, от улыбки не осталось и следа. Еще минут пять мы просидели с ним молча, у него был такой вид, как будто он вернулся с похорон своих близких. Я спросил у него:
-Тебе что, хреново? Тебя мутит?.
Он сидел и молчал. Только сейчас я заметил, что на скулах ходят желваки. И он явно переходил из увесилительного состояния в состояние агресии.
-Брат, ты прикидываешь, сука какая. Вышла за ворота и стала обниматься с каким-то чертом….
-Слава, кто вышел? Кто с кем обнимался?- спросил я.
-Ирка…дырка.
После этих слов, он как-то странно улыбнулся. Я понял, что мне его надо уводить любыми способами. Я сказал ему:
-Слава, да хрен с ней. Пошли на барак, я знаю, где взять водку. Сейчас шныри подрежут нормальной закуски, я достану тебе холодной водки, выпьешь и все обсудим.
Вроде бы это подействовало. Он встал и шатаясь пошел по проходу секции. Я шел сзади и порой ловил его за плечи, дабы он не врезался в нары. Жилую секцию и коридор разделяли двери со стеклянными вставками по центру. Пройдя барак и подойдя к ним, Афган неожиданно ударил кулаком в стекло. Еще через секунду кровью была залита вся его одежда.
В таком виде, уже точно не высунешься на улицу. Я позвал шнырей местного смотрящего. С трудом, затянув Славу в каптерку завхоза,стянул с него спортивную кофту, обмыл руку в тазике и стал перематывать рану бинтом. Наверняка была задета вена, кровь хлестала под давлением. Мне пришлось сделать фиксирующую повязку чуть выше локтя, подняв его руку вверх.
Я криком добился, чтоб он держал ее в таком положении. Минут через десять кровь стала останавливаться. В каптерку уже набилось достаточно много народу, все наперебой выясняли, что произошло. Для многих «сырых» блатных Слава Афган был настоящей лагерной легендой, и поэтому каждый старался оказать посильную помощь.
Наконец, закончив с перевязкой, я натянул на него чью-то куртку, попутно сменив на чужую, практически, всю свою одежду. Мы двинулись на выход. Слава вроде бы чуть-чуть пришел в себя.
Мы благополучно миновали жилую зону и вошли к себе в локальный сектор. Мне показалось, что Слава уже достаточно адекватен, и оставив его на свежем воздухе, я пошел в барак. В спортивном уголке, в конце локального сектора, занимался спортом Моряк и Слава направился в его сторону. Я умывался на умывальнике, когда туда влетел один из наших шнырей и с перекошенным от ужаса лицом закричал:
-Димон, Афган с ума сошел. Схватил гриф от штанги и ударил Моряка по спине. Сейчас гоняется за всеми остальными, кто есть в локалке.
Произошло следующее. Афган всегда считал Моряка приспособленцем. И весь этот негатив, накопленный за годы вырвался наружу. Моряк, ничего не подозревавший, ходил взад вперед, восстанавливал дыхание после подхода. Каково же было его изумление, когда обернувшись, у себя за спиной он увидел картину: Афган бежал на него и замахивался железным грифом от штанги с криком:
-Я тебе, собака, хребет переломаю.
В ту же секунду Моряк тронулся с места, как спортивный автомобиль.Была суббота и большинство мужиков, работающих на промзоне, были выходные, так как погода позволяла. Практически, весь отряд был в локальном секторе. Кто играл в шахматы, кто в нарды, а кто просто дышал воздухом.
Идиллию выходного дня неожиданно прервал забег двух блатных. Мужики не поверили своим глазам. Во главе этого забега, как на крыльях, летел Моряк, а за ним с перекошенным от злости лицом и занеся железный гриф над головой, бежал Афган.
Все оценили ситуацию мгновенно. Через несколько секунд уже вся толпа неслась к выходу, потому что поняли, что сейчас никто разбираться не будет. А получить десятикилограммовой железной палкой не хотелось никому. Когда основная толпа уже выскакивала в промзону, я мчался по лестничному маршу вниз. Надо было уберечь Афгана от действий, которые могут нести непоправимый характер.
Я выскочил из подьезда в тот момент, когда перепуганный контролер захлопывал перед самым носом Афгана железную дверь локалки. Я крикнул ему:
-Угомонись, ты уже задолбал. У тебя что, бабину вырвало или на крытую собрался?
Только сейчас я обратил внимание на выражение его глаз , в них было самое натуральное безумие. И если создавать видеопособие для криминалистов, то для главы "Человек в состоянии аффекта", лицо и глаза Афгана были самым лучшим пособием.
Буквально сразу же после моих слов он кинулся в атаку на меня. Он реально не узнавал, кто рядом с ним. Он видел во мне врага, а не самого близкого для него человека в зоне. Последние полгода он делился со мной всем. От сомнений в правильности решений Студента, до своих любовных переживаний. Но если амурные дела - это полбеды, то сомнения в правильности курса смотрящего за зоной… Такими вещами только делятся с людьми, которым ты доверяешь на все сто.
Я увернулся, но все равно, по руке досталось здорово. Уворачиваясь, я выставил перед собой левую руку и удар пришелся вскользь, чуть выше локтя. Слава Богу, оставалась рабочая правая, так как левая повисла, как плеть. Мне ничего не оставалось делать, как навалиться на него всем телом и стараться прижать к земле.
Я уважал его как человека и до последнего момента не хотел пускать в ход кулаки. Мы боролись с ним минут пять. Он сам по себе был не слабым, а гипервозбужденное состояние придало ему дополнительные силы.
В очередной раз мы вскочили на ноги и мне удалось со всего размаху швырнуть его на асфальт. Я уже особо не церемонился, так как чувствовал, что сам завожусь. Я стал уже подумывать, чтобы просто-напросто замолотить его кулаками. Когда он упал на асфальт, то выключился на несколько секунд. Видно ударился головой, так как часть лица была в кровь счесана об асфальт. Я заломал ему руку за спину и довел кисть почти до затылка. Наконец боль дошла до его мозга и он заорал:
-Все, брат, я в норме. Хватит. Руку поломаешь.
Мы встали, оба тяжело дыша. Во время борьбы у него опять открылось кровотечение из раны на руке, вся одежда была пропитана кровью и грязью. В эту минуту я увидел, что к двери локального сектора, украдкой, пробирается наш начальник отряда. Оказывается, все это время он находился у себя в кабинете и все происходящее наблюдал из своего окна.
Он прибежал в каптерку к завхозу и хотел набрать по телефону дежурную часть, чтобы вызвать напомощь войсковой наряд. Но в эту минуту в каптерку влетел один из наших «малолеток», который вырвал провод из телефонной сети.
Отрядник ошалел от такой наглости.
В принципе, парень действовал правильно, мы сами бы разобрались между собой и делу конец. А если будет задействован войсковой наряд, то «ямы» нам не избежать.
Тогда отрядник решил выскочить в жилую зону через локалку. Он уже практически был у двери, когда его заметил Слава. В ту же секунду его вновь окатила волна безумия.
-Чего, сука красная, свинтить захотел? Давно, наверное, тварь, документы мои на «крытую» готовишь. Вот сейчас то за все и сочтемся, мне терять не хрен.
В эту минуту один я понимал смысл слов «терять не хрен». Он потерял Ирку, которая для него стала смыслом жизни за последний год. Он даже подумывал завязывать с наркотиком. Я и отреагировать не успел, как Афган уже бежал в сторону Степанова. Тот рванул к входу на барак. Это был его единственный шанс на спасение. Когда они уже скрылись в подьезде, я побежал за ними. Влетев на второй этаж, я сразу же кинулся к кабинету отрядника, он был закрыт. Кто-то в коридоре крикнул мне:
-Они в вашей жилой секции.
Я кинулся туда, остановившись в начале секции и увидел, что Афган что-то ищет в нашей тумбочке, где хранились продукты. Наверняка ищет заточку, подумал я. Начальник отряда был там же, все решали доли секунды. Я крикнул малолетке:
-Давай быстрее полотенце.
Он схватил у кого-то с нары полотенце и быстро кинул мне. В тот момент, когда Афган уже нащупывал рукоятку заточки, я быстрым шагом шел к нему, на ходу наматывая на левую руку полотенце. Это очень эффективная вещь, когда тебе противостоит человек с ножом. Рука, защищенная полотенцем, может действовать как щит. Афган схватил заточку и уже стал нацеливаться на отрядника. Я заорал ему:
-Иди сюда, что ты ментов беззащитных режешь, он же, как овца. Если хочешь махаться, давай со мной. А за него ничего, кроме пожизненного, ты не получишь. Баба бросила и ты с катушек сьехал. Она сейчас кувыркается с кем-то, а ты себе срок новый мастеришь…
Я специально бил по живому, чтобы он переключился на меня. И это сработало. Он двинулся в мою сторону. Проход был очень узок,что уравнивало наши шансы. Ножом он мог бить только снизу или сверху, а это все читаемо. Страшно, когда наносят ножом боковые удары, рука может менять траекторию вверх и вниз. Я не ошибся. Афган ударил снизу. Нож, пробив несколько слоев полотенца, остановился недалеко от моего запястья. Правой я вложил в удар всю злость, всю силу, что только во мне была. Славу отбросило в сторону, как взрывной волной. Все было кончено.
Тут, наконец,я увидел сидящего на наре в полной прострации майора Степанова, следившего за всем этим, как зритель. Когда он пришёл в себя, встал и захлопал в ладоши.
-Ильин, я твой должник. Я понимаю, ты не меня спасал, а его дурака. Но все равно спасибо.
Да, видно Афгану досталось здорово. Пару минут он не подавал признаков жизни, просто лежал как труп. Я попросил принести ведро воды, пришлось его отливать. Минут через пять мы все трое сидели в нашем купе. Майор до конца еще не вышел из оцепенения. Слава, уже пришедший в себя,сидел, ощупывая свое лицо, произнося:
-Ни хрена себе, меня что, футбольная команда ногами била?
Потом, уже общаясь через время с ним, окажется, что его сознание выключилось еще на трехэтажке. Может врал, а может и действительно, ничего не помнил.
На правах спасителя я стал просить майора не придавать дело огласке. Майор пообещал посадить его на сутки, а не в ПКТ. Когда он ушел, я рассказал все Афгану от начала и до конца.
Он сидел, опустившив голову на руки. Несколько раз его сильно вырвало. Без сотрясения мозга не обошлось. По человечески, мне было очень жаль его. Но я понимал, что прояви я трусость, возможно Афган не увидел бы свободы до конца своих дней.
Через полчаса к нам в купе ввалилось человек пять офицеров и войсковой наряд. Они сообщили, что позвонил майор Слуцкий из дома и приказал, чтобы нас сопроводили на ШИЗо. Он в понедельник с утра придет на «крестины» и будет выяснять, что к чему. «Куры» сработали четко, хотя наивно было
предполагать, что этот инцидент останется незамеченным...