от Рюриковичей до Ильичей и немного после
Том первый (он же - последний)
Рюрик был варягом. А тут как на грех племена перессорились: кривичи пошли с дубьем на радимичей, те – на древлян, те – на республику Саха… И пошло-поехало. И пришли к Рюрику кривичи. Бухнулись в ноги, речь завели:
- Отец родной! Будь нам крышей от древлян, полян, вятичей, радимичей и прочая, и прочая! А то и их завоюй, коли неймется им, бездельникам!
Обещал Рюрик подумать и дать знать голубями вестовыми, когда что-нибудь надумает.
Потом пришли к Рюрику древляне. Бухнулись в ноги, ту же речь завели:
- Отец родной!..
Ну, и так далее – с намеком на пользу для себя. Потом – вятичи, радимичи, - все к Рюрику. А Рюрик все думает. Наконец встал со своего княжеского пня и сказал:
- Не зарастет ко мне народная тропа! У этой чуди нерусской совсем крыша съехала. Деваться некуда, придется соглашаться!
И сел Рюрик князем у кривичей, радимичей, вятичей, древлян, полян и прочая, и прочая. И стал им всем одной большой крышей. Кривичи (и прочая) так и величали его уважительно: Рюрик Большая Крыша. И назвал Рюрик землю ту в честь себя, любимого, и малого, но буйного народа своего – Русь. Специально – чтоб никому обидно не было. Не называть же ее Кривью в честь кривичей! А ежели не Кривью, а, скажем, Древлянью, то кривичи (и прочая) обидятся, и опять – скандал с разборками. Да и Древлянь – как-то не то…
Короче, обосновался Рюрик в своей расширенной Руси надолго. После этого в племенах сразу мир воцарился. Ежели кто невзначай на брата своего из другого, но родственного племени дубьем замахнется, Рюрик с дружиной выступит, тут же головы поотрубает. И тому, кто замахнулся, и тому – на кого. Опять же – чтоб никому обидно не было и мир продолжался. Справедлив был, ох, справедлив!
Ну, так и жили. Правда, когда Рюрик опочил в своем варяжском бозе, драчка началась среди его потомства и прочая, и прочая. За главный княжеский пень. А между делом на Царьград ходили – империю пугать, на врата щит прибивать. Заодно и путь проложили – “из варяг в греки”. И кашу варили – гречневую.
Так и давали отпор вражескому окружению. Да отдыхать-то ведь тоже когда-то надо. Ну так вот, отдыхал как-то один потомок Рюрика по имени Владимир Красное Солнышко, дырявил очьми ясными потолок расписной, и забрела ему в голову дивная мысль: “А что, если мне реформу начать? Ну, вот хоть бы религиозную! А то все Даждьбог да Велес, скука да рутина…”
И - начал. И за борт богов бросает, в набежавшую волну. Перебросал всех, остался один Перун. И его собрался уж было выкинуть за борт своей ладьи, да жалко стало – оставил на память о Большой Религиозной Реформе (БРР). Как музейный экспонат. Нет, молились, конечно, этому Перуну, да все как-то… Один в поле не воин. Молись не молись, а дума черная на сердце лежит: где другие-то – Велес, Даждьбог, Стрибог, Ладо и прочая, и прочая?
Плюнул Владимир с досады и решил выбросить последнего. Все равно нет от него толку – одно душевное расстройство. Однако ж, дальше себе думает, ежели и этого выброшу, кому ж тогда молиться? Вот беда-то!..
И кликнул тогда Красное Солнышко своих гонцов. Где хотите, говорит, а раздобудьте мне веру, чтоб душе моей впору пришлась!
Долго перебирал В. Красное Солнышко разные веры, все равно что модник платья: то тут жмет, то там великовато. Но только увидал послов из Царьграда, закричал что было мочи:
- О, вот это как раз то, что надо! И примерять не буду – эту беру. Да и дед мой свой щит им на ворота прибивал… прадед? Не важно…
И велел своим слугам-подсолнечникам Добрыне-Дубине и Путяте-Мутяте сию благую весть по всей земле разнести и всех, которые под общей крышей, в новую веру обратить.
Всем полюбилась новая вера. Прежняя-то совсем уж никуда стала, морально устарела. Правда, шеф контрразведки Солнышевской группировки Путята с шефом МВД Добрынею разбойничков в отхожих местах маленько помочил, а так ничего – как всю жизнь и была.
И расцвела Русь, и запахла. Правда, всем князьям сразу захотелось быть не просто светлыми и тем более удельными, а великими и похожими на царьградского императора. Ну, и сцепились. Булат и плуг ковать перестали по старым рецептам: жизнь-то новая, а рецепты – старые, от беса-Велеса, да и не до того было… А там и Золотая Орда подоспела. Пришли, глянули эти нехристи татарские на землю под варяжской крышей, и ахнули: князья передрались, как и не было Рюрика Тихого, пахота заброшена, сено не кошено. Народ стадами ходит – из одного войска в другое перебегает. И решили новую крышу племенам неразумным соорудить – монгольскую. И соорудили. И двести пятьдесят лет на Русь больше никто не нападал: орда князей пасла.
Но одному князю в лом стало орде за крышу отстегивать. И решил он в одну страду прогнать орду. И самому всем крышей стать. И начал он с понтом для хана дань по дворам собирать, а сам молчком дань утроил, так что у мужика на шее вместо одного три хана сидело. Одну деньгу со двора князь брал себе, другую – хану, а третью – на организацию антиханского ДОСААФа. А звали того князя Иваном К. Но не дожил он до светлого дня, когда ханская крыша уехала и приехала наша, хорошая и правильная. Его потомок, Иван Следующий, добил хана в его логове, а всех, кто сомневался в легитимности его, Ивана С., правления, последний сажал на кол, практически не слушая их, уже на том колу сидящих, заверения в любви и преданности. А когда невзначай осерчал, замочил своего сына посохом. Что поделаешь, все бывает, когда погорячишься…
Грохнули под новой крышей Ливонию, прояснили Смуту, а потом начали с социально близким элементом Тимофеем Е. соседские хазы и малины к рукам прибирать, новую царьградскую империю строить. От моря и до моря – как завещал великий Македонский. Для начала пошарили в лесах у презренного царя Сибири Кучума, затем потеснили приют убогого чухонца, построили град на болоте. Прорубив окно в Европу, показали миру силу... Дальше – больше, пока Дерсу Узала к Арсеньеву лошадь Пржевальского не привел, а тот не покорил на ней Аляску.
Аляску продали, лошадь пропили. А тут и могильщик мирового капитала как класс созрел и заявил гнусному садомазодержавию:
- А ну вас всех на фиг, так жить нельзя!
Царь испугался и отрекся. Верхи уже не могли, низы больше не хотели. На обломках самовластья запестрели чьи-то имена. И пришел Ильич Картавый. Отдохнув в Разливе, он залез на броневик и громко сказал:
- Уга!
И что-то резкое добавил про Временное правительство. Затем построил новую крышу – одну на всю империю-мать. Для тех, кто всяк сущий в ней язык. Известен также тем, что взял институт благородных девиц, замочил царя с семьей, попов и буржуев; заменил продналог продразверсткой, затем продразверстку – продналогом, ввел “всерез и надолго” какую-то систему из трех букв и опочил в Ленинских Горках. Хоронить его не стали: все же гений, вождь, как-то неудобно…
Так до сих пор и смердит посреди града столичного. В школьных учебниках по истории для начальных классов и горных селениях Кавказа о нем говорят одинаково, слово в слово:
- Он хотел хорошего. Но у него не получилось...
После него народом правили его верные ученики: Иосиф в Законе, Никита Коммунизьм, Ильич Второй (Золотобрюхий), Юрий Держи Вора, Константин Тщедушный и Михаил Перестройщик. Пришедший вслед за ними Борис Реформатор свою школу открыл – школу демократии. Что они только не делали! Коллективизировали – индустриализировали, воевали – восстанавливали, укрупняли – разукрупняли, репрессировали – реабилитировали, опускали - поднимали железный занавес, завинчивали – отпускали цены и гайки, провозглашали то светлый путь в никуда, то свободу от зарплаты; освоили космос и пустыню, понастроили тьмы мерзких узилищ, оставили потомкам каналы, лесоповалы и железные дороги, уходящие в вечную мерзлоту, и… В общем, строили светлое будущее, а получилось темное прошлое.
А народ тем временем пил, работал и безмолвствовал. Без нонешнего-то Володимера, как ни крути, он был какой-то беспутный: шарахался из стороны в сторону – то разгулье удалое, то сердечная тоска. Ну, учился читать по слогам: “Мы не ра-бы, ра-бы не мы” и на выборы строем ходил. Иногда, правда, бурчал себе под нос на кухне:
- Вот при Рюрике мы жили! А ща-ас!..
Но народ тоже кой-чему научился. Вот, например, цепи в ломбард заложил, чтоб за коммунальные услуги расплатиться.
Во всей этой простой и ясной истории неразрешимой загадкой остается только одно: и чего, собственно, искали шведы под Полтавой?
Пером по бумазее негербовой водил летописец вольный Павел Манжос-Задонский.
(2000)